Темное наследие I. Там, на неведомых дорожках… - Евгений Панкратов
Сели в кружок, вернее в треугольник, по-турецки, и смотрели друг на друга, думая каждый о своем.
— И что это было? — не выдержал я.
— Ну вот что за человек-то такой! — в сердцах вздохнула Лала. — Ведь хорошо сидели, что началось то?
— Теперь объяснять тебе придется, — в тон ей вздохнула Дубравка.
— Так интересно же, вроде сказали без цветка не приходи…
— А если бы со скалы тебе сказали спрыгнуть? — рассердилась Лала.
— Мало ли что мы сказали, сам-то соображать должен! — поддержала ее сестра.
— Не, я пас, у меня рядом с вами соображалка не соображает, — открестился я. — Уважительная, между прочим, причина, показывающая насколько вы мне дороги.
— Были бы дороги — ты бы и без жар-цвета пришел, — заявила Дубравка.
— Мы, между прочим, скучали, — огорошила меня горная нимфа.
— Когда ж вы успели-то, мы ж день всего не виделись?
— Для тебя день, а для нас может век, мы вообще с тобой мысленно попрощались, не верили, что цветок принесешь, но верили, что без цветка не придешь…
— Так я же и не принес…
— А ты попробуй еще раз, только ласково, нежно, словно своей возлюбленной цветы даришь…
— Так я это и делаю, — возмутился я, пробуя еще раз, и еще.
— Да ёшкин пень, — не выдержала Лала.
Она протянула ко мне руку и вытащила жар-цвет.
— Вот так надо! — засунула его обратно и снова вытащила, — вот так, это же просто как дважды два! Запомнил?
— Запомнил, — согласился я и повторил, имитируя ее выговор: — просто, как дважды два!
Мы рассмеялись. Лала положила цветок папоротника посередке. Он изменился, у него появился горящий огненный стебель и листья, а сам бутон светился оранжевым светом, сияющим, пульсирующим, разрастающимся. Этот свет словно был многомерным, состоял из множества пересекающихся плоскостей, наложенных друг на друга слоёв, объемов, заключенных в других объемах. Он блестел изнутри, переливался, струился.
Чем дольше цветок лежал на полянке, тем большую её часть начинал освещать, с каждым импульсом распространяя свое влияние все дальше и дальше. Также от него исходило тепло, мягкое и обволакивающее, успокаивающее и бодрящее. Маленькая радужная искорка, просвечивающаяся сквозь бутон, никуда не пропала, но заметить ее на фоне разгорающегося оранжевого свечения становилось все сложнее.
— И сдался тебе этот цветок… — печально вздохнула Дубравка.
— Мне? — удивился я.
— Ты ж из-за него волну погнал, — подтвердила Лала.
— Это всему любовь виной, она такая, ее хлебом не корми дай встать между кем-нибудь, — перестал спорить я.
Мы опять замолчали.
— Не, ну а что, красивенький? — не выдержал я. — Почти как я. Он что-то здесь меняет, но вроде в лучшую сторону. Может себе оставить?
— Попробуй, ты достать-то его не смог, а уж забрать и подавно, — насмешливо разрешила практичная Хозяйка Горы.
— Еще мне кажется, что вы тоже изменились, стали более рассудительными? Это не я вас, часом, заразил?
— Так ты нас еще каким-то «часом» заразил?! — с притворным ужасом отпрянули девчонки.
— Меняемся, — помолчав, согласилась Дубравка. — Дурной пример заразителен.
— Если же цветок тут корни пустит, то и вовсе другими станем, не узнаешь в следующий раз…
Я невольно сглотнут и уточнил:
— В хорошем смысле этого слова?
— В самом, что ни на есть, — засмеялась Лала.
— Здесь и так места зачарованные, стык двух каменных лепестков, белого и синего, поломанное пространство, первородные криницы, дыры в иномирьях… Думаешь просто так дракон его стерег?
— Это что, мне теперь вместо него вас стеречь? — испугался я.
— Ага, толку с тебя, как с козла молока, — похлопала меня по плечу Лала.
— Он не то, чтобы нас стерег, — уточнила Дубравка, — а так, скорее ситуацию или положение вещей. Иногда помогал, иногда только мешал, иногда все портил. Но пока к нам напрямую не лез и мы его тоже не трогали.
— Молодой еще был, зеленый, — добавила Лала.
— Теперь, с жар-цветом, мы станем гораздо сильнее, и без дракона справимся, — закончила дева леса.
— Кстати, хотите загадку? — спросил я, и не дожидаясь ответа загадал: — Она черная? Нет, красная. А почему белая? Потому что зеленая.
Русалки уставились на меня с неподдельным интересом. Видно было, как он ищут ответ, и видно было, что им это до чертиков интересно.
— Нет, не подсказывай! — предупредила Дубравка, и я почувствовал, как связь с ним слегка ослабла. — Мы сами хотим отгадать…
— Ка-а-айф! — протянула Лала. — Почему ты раньше так не делал?..
— Хм-мм, — хмыкнул я, — не знал, что это ваша эрогенная зона, ваша точка «джи»…
Почва под нами менялась, странным образом, но менялась. Она становилась более плодородной, что ли. Травы и цветы соком наливались, красками. Дед на пригорке обзавелся ромашкой на носу.
— А это кто там, на пригорке? — напомнил я о себе, когда молчание начинающих разгадывательниц порядком подзатянулось.
— Где? — уточнила Дубравка.
— Ну вон там, на пригорке.
— Да нет никого, пень какой-то, — отмахнулась она.
— Так у него же лицо, вон брови, вон глаза, борода, нос и ромашка на нем.
— Дерево как дерево, чего ты выдумываешь, — возмутилась лесная фея.
— Ничего я не выдумываю, дерево, а на нем кора сложилась, словно маска, похожая на лицо старика.
— Кстати, — хлопнула себя по коленке Дубравка, — тебе бы тоже не помешала маска.
— Зачем?
— Пригодится, — загадочно посмотрела не меня русалка, и я вспомнил анекдот про то, как внутренний голос советовал ковбою сточить мушку и чем все это закончилось… Заведу-ка я себе, пожалуй, маску, от греха подальше.
— То есть, теперь вы берегини? — не унимался я.
— Пока нет, вот приживется цветок, там видно будет…
— Также ясно станет, удастся ли тебе сурицы испить…
Что-то странное происходило, мир словно темнел, или в глазах у меня потемнело и я словно во сне (и это при том, что я и так был во сне!) увидел мигающую надпись. Трудно было ее различить, но общий смысл можно было передать как: «внимание, срочно явитесь в кабинет к директору!»
— Кажется мне пора, — заявил я, чувствуя, что стало еще темнее и прохладнее.
— Ага, — легко согласилась Лала. — Бывай. Как сурица будет готова мы тебе скажем.
— Спать резко захочу или прям появитесь? — с интересом уточнил я.
— Посмотрим, — уклончиво ответила Дубравка.
…Мир, между тем, почернел
