Павел Торубаров - Дурная привычка
Здесь, у школы, мы встретили первого зомби. Именно он указал нам проход между аномалиями. Мертвяк появился неожиданно, справа от нас, на дорожке, которая вела от жилых домов к школе. Вернее, когда-то это была асфальтовая дорожка. Сейчас от нее остались только черные островки среди моря желто-бурой травы. Тем не менее, зомби шел по ней очень уверенно, не обращая внимания на стебли, цеплявшие его за лодыжки. Несколько раз мертвяк запутывался в собственных ногах, падал, но деловито поднимался и продолжал идти. Одет он был не в военную форму и не в сталкерский костюм, чего можно было ожидать, а в какие-то затертые до дыр джинсы, когда-то бывшие синими и рубашку, с оторванным рукавом, цвет которой я не угадал бы даже под пытками. Одна нога мертвеца была обута в разваливающийся кроссовок, а другая шлепала по асфальтовым островкам босой пяткой, высохшей и мумифицировавшейся.
Леха, поддавшись инстинктам «Долговца», вскинул «Абакан», намереваясь снести зомби голову, но я положил руку на автомат и заставил напарника опустить оружие. Мы зомби не интересовали. Он прошествовал мимо, помахивая руками в такт шагам, и направился к школе, на ходу огибая ловушки-аномалии. Нам оставалось только запоминать маршрут, оказавшийся не таким уж сложным, как это виделось сначала.
Мертвяк успешно дошагал до стены здания, прошел вдоль него и смело нырнул в дверь. Когда он скрылся за дверью, я и Леха выбрались из кустов и пошли по стопам зомби. Приблизившись к школе, мы услышали шум, доносившийся из одного окна. Любопытство – одна из моих дурных привычек, наряду с курением и страстью влезать в неприятности. Я уговорил Ледокола подойти поближе и посмотреть, что происходит внутри. Леха нехотя согласился, и мы приблизились к подозрительному окну. Оно было довольно высоко над землей, и заглянуть в проем представлялось проблемой. Пришлось строить пирамиду: Леха немного согнулся, уперевшись руками в стену, а я вскарабкался ему на плечи.
То, что я увидел за окном, повергло меня в шок. Там был класс. Скорее всего – кабинет химии, потому что на партах стояли темно-коричневые склянки и колбы, покрытые многолетней пылью, торчали ржавеющие штуцеры, к которым должны были присоединяться газовые горелки. За партами, наподобие учеников, восседали старые игрушки: медведи, почти полностью утратившие свой вид, тусклые куклы, кошки, собачки и странным образом затесавшийся сюда мужской манекен без головы. А на небольшом возвышении возле доски, с которой давно облезло покрытие, прохаживался наш знакомый зомби. Он иногда останавливался и постукивал по доске камушком, зажатым в кулаке, а потом, вдруг, начинал водить рукой, будто писал формулы или условия задачи. Словом, тут шел урок. И, видимо, уже не первый год.
Я спрыгнул с лехиных плеч и рассказал ему об увиденном. Леха заметил, что зомби тут, вероятно, не агрессивные, иначе «Монолит» их давно бы перестрелял. Скорее всего, очередной Выброс поднял из земли гражданских, когда-то тут живших. Этот, наверное, был учителем химии, вот и ходит теперь каждый день на работу.
– Не, Леха, чего-то тут не вяжется. Откуда в Зоне гражданские? Отсюда же всех вывезли, еще после первого взрыва. Потом только самоселы вернулись. Но не в Припять же…
– Крохаль! – рассердился Ледокол. – Я тебе что, спец по зомбобиологии? Откуда я знаю, какого фига этот мертвяк тут делает? Пусть он кто угодно будет: учитель, уборщик, хоть сивый мерин, мне – до фонаря! Он нам не мешает? Нет? Вот и ладно! Пошли через школу. Заодно твоему горячо любимому зомбаку спасибо скажем за то, что путь указал.
Определенно, родной город плохо влиял на Ледокола: пропала его обычная жизнерадостность, куда-то подевался Леха-балагур и шутник. Да и на меня Припять потихоньку начинала давить. Я каждой клеточкой тела ощущал наползающую безысходность, пустоту. Надо было срочно выбираться из этого гиблого места. Я теперь понял, почему мало кто отсюда возвращался, даже если и доходил до города: сталкеров подгребали не аномалии, мутанты и снайперы «Монолита», а собственные мысли и страхи. И «Монолиту» совершенно не нужно было держать весь город под своим контролем. Достаточно было бросить сталкера наедине с собой, чтобы тот остался здесь навеки.
Мы вошли внутрь школы, миновали несколько коридоров, проскочили мимо класса, где все еще продолжался вечный урок химии, и выбрались чрез окно на другой стороне здания, оставив аномальный фронт за спиной.
Мы оказались на бетонной площадке перед школьным фасадом. Слева от нас была бежево-коричневая стена девятиэтажки, одним корпусом выдававшаяся в нашу сторону, а справа – одноэтажное строение с побитыми буквами на крыше «К…ре».
– Что это за «Ка-Ре»? – я указал на квадратный домик.
– Сам ты «Ка-Ре»! – отозвался Леха. – Это «Кафе», названия не помню. Я сюда за мороженым бегал. Вкусное было.
– Ну, кафе, значит кафе. – не стал я спорить со старожилом. – Куда дальше пойдем?
– Туда. – Ледокол махнул рукой в сторону стадиона. – Пока мы не сильно отклонились от маршрута. Выйдем к стадиону, дальше сориентируемся.
Но до стадиона нам дойти так и не удалось. Как только мы миновали кафе без названия и небольшую рощицу разросшихся тополей, то тут же уперлись в огромную канаву, с бежавшем по дну ручейком маслянистой жидкости, над которым вился легкий сиреневый туман. Канава явно была вырыта не человеком, а какой-то аномалией, о чем свидетельствовали деревья, вывороченные с корнем и живописно разбросанные по сторонам. Стены канавы не были отвесными, и, при желании, можно было спуститься вниз, не сильно рискуя свернуть себе шею. Вопрос в том, что ни у меня, ни у Ледокола такого желания не возникало. Даже если ни одна ловушка не встретится нам на пути, лезть туда, где мы будем лишены маневра, не очень-то правильно. Поэтому, нам пришлось искать обход.
Отлично было видно, что на север канава уходит прямо, как стрела. Она тянулась до домов по проспекту Строителей, проходила через площадь, образованную четырьмя корпусами, стоящими торцом друг к другу, пересекала проспект и шла дальше. Ясно было, что с этой стороны нам не пройти. На углу же стадиона канава аккуратно заворачивала, повторяя изгиб беговой дорожки, шла вдоль трибун и там изгибалась еще раз, теряясь из виду. Поэтому нам пришлось двигаться вдоль нее назад, в сторону Набережной улицы.
Когда мы прошли мимо трибуны, то справа от нас показались дома, один из которых Леха обозначил как свой. Канава, повернув за стадионом, продолжалась точно к ним. Она проходила вдоль ограды стадиона и дальше направлялась прямо к бежево-коричневой девятиэтажке, где и заканчивалась. Лехин дом из силикатного кирпича оставался на нашей стороне. У нас не было другого выхода, кроме как продолжать идти вдоль канавы. По мере приближения к дому, Ледокол все больше и больше нервничал, хотя старался не показывать виду. Оказывается, не все еще отболело у него. Да и я, признаться, не мог оставаться равнодушным по мере того, как мы подходили ближе к этим девятиэтажкам.
Наконец, миновав хозяйственные постройки стадиона, которые ныне оказались на дне нерукотворного оврага, мы уперлись в когда-то светлое кирпичное здание – дом номер пять по Набережной улице. Канава, вставшая у нас на пути, доходила до стены и там обрывалась. Дом, же, опасно накренившись, стоял на краю среза, будто Пизанская башня. У нас оставался только один путь вперед – между постройками на Набережную улицу. Мы протиснулись сквозь щель, разделяющую дома один и пять.
Леха не смог спокойно пройти мимо своего прежнего места жительства. Он сошел с асфальтовой дорожки, шагнул в высокую, по пояс, траву, увенчанную крупными желтыми метелками, отчего пыльца взвилась плотными облачками, и коснулся кирпичной кладки. Хоть мы были в шлемах, с наглухо закрытыми лицевыми щитками, я почти услышал, как Леха прошептал: «Здравствуй, Дом». Ледокол отдал свой долг. Сама Зона об этом позаботилась, вырыв у нас на пути эту странную траншею. Теперь очередь за мной, тем более, что до первой точки возврата долгов осталось всего сорок метров.
Леха постоял немного, прощаясь со своим прошлым, потом встряхнул плечами, будто тяжелый груз сбросил, и собрался было повернуть направо, чтобы выйти на Набережную улицу и продолжить поход. Но я остановил его. Мне тоже надо было сделать одно дело, ради которого я так стремился в призрачный город.
Мы прошли прямо через заросший двор, миновали сломанные проржавевшие качели, детскую горку с давно облупившейся синей масляной краской и подошли к дому. Почему мне казалось, что он бежевый? Вблизи панельный дом был серый, и только боковые плиты отливали странным красно-коричневым цветом. На углу висела беля в желтых потеках и тонких корочках отслоившейся эмали покосившаяся табличка «улица НАБЕРЕЖНАЯ», а чуть ниже, вверх ногами,- цифра пять. Подъезд был с другой стороны. Дерево, из которого была сделана дверь, давно превратилось в труху. Остался только косяк с проржавевшими петлями. Косяк, на котором уже не было краски, но я отчетливо помнил, что он должен был быть зеленым. Я двинулся в сторону подъезда.
