Восхождение к власти: день гнева - Соломон Корвейн
«Проклятие».
Когда сын Рейха открыл глаза, то увидел, как всё объято огнём, а его самого поднимает Аурон. Нуккер трофейным оружием из двух Хранителей выжег сито, а остальные враги куда-то исчезли в таком налёте.
Пред глазами открылась совершенная картина заката, на которую можно смотреть сквозь потемневшие карнизы, обрушающиеся куски здания и сияние искрящейся перебитой проводки. Остатки сил Информакратии накинулись на имперцев, желая им отомстить.
- Ч-т-что это было? – держась за голову, спрашивает Маритон, опираясь на ладонь «Крестоносца» как старик на палку. – М-н-мне н-не хорошо.
- Это авиаудар удар. Я предчувствовал засаду, поэтому активировал чрезвычайный маяк. По нему наводился обстрел.
- Господин! – звучит воззвание «Нуккера», добивающий третьего Хранителя. – Наши датчики засекли множественные сигнатуры противника, идущие сюда. Ещё пара минут, и они будут здесь. Идите, мы остановим их!
Аурон подтолкнул Маритона по направлению к лифту, оставляя отряд драться в одиночку, против превосходящих сил врага. Они свою миссию исполнили - пробились к точке выхода на Аурэляна. Теперь остаётся дело только за двумя.
- Пойдём, наша судьба ждёт нас, - устало молвит Лефорт. – Сотворим же её такой, какой хотим мы. Кроме нас это никто не сделает.
Двое ринулись прямиком к подъёмнику, пробиваясь через плотную стрельбу – выжившие киберарии и Гвардейцы атаковали, но тут же всё внимание на себя перехватили выжившие воины Рейха.
Пяти секунд хватило, чтобы двери открылись, впуская людей. Внутри его отделка оказалась слишком невзрачный – металлическое зеркальное покрытие и единственная лампа, освещающая кабинку. Но сейчас это не волнует.
Они оба прошли сквозь ад войны для того, чтобы свершить правосудие над «апостолами». Мотивы хоть и разные, но цель одна и её исполнение в ещё нескольких минутах, что не может не волновать. Целый день гнева – праведный суд Канцлера оружием и огнём разверзся над нечестивцами, дабы решить их судьбу и Маритон с Ауроном собираются поставить в ней точку. Вот лифт замедляется, и двери спешат открыться, выпуская воинов к последнему владыке Информакратии.
Теперь же перед ними бездна. Помещение затемнено словно тут ночь, лишённая звёзд и луны, вкупе со всяким освещением. Страх и ужас закрались в сердце Маритона, который машет дулом автомата туда-сюда в безнадёжной попытке найти цель. Двери за их спинами захлопываются, лишая света, идущего из лифта и двое парней оказываются кромешной холодной тьме.
- Вот вы и пришли к началу и концу сущей реальности, - разразился, словно идущий отовсюду, голос, искривлённый нотками металлического звучания и отразившийся эхом.
- Кто здесь?! – рычит Аурон, устремляя клинок в чёрный мрак. – Покажись, не будь трусом!
Но тьма продолжает томно молчать, щепая нервы гнетущей тишиной. Маритону кажется, что с ним играют, как со слепым котёнком и его оружие ничто, пока он не видит своего врага
- Действительно ли ваш слабый разум способен узреть истину и не пасть в плен предрассудка или страха? Хотите вы узреть первого среди лучших? Вы ведь в темноте прожили всю жизнь и не видите истины, которая способна вас напугать. Так лучше всё оставить как есть?
- Не играй с нами!
Тьма будто дрогнула, словно была живым существом, скованным единой волей. Светильники включились, заполняя пространство тусклым светом и отбрасывая холодный сумрак и предавая обозрению все черты места обиталища последнего «апостола». Маритон с холодной судорогой в душе вспомнил, что последняя ступень в этом зиикурате, во Дворце это огромная полусфера, похожая на исполинского размера астрономическую обсерваторию и сейчас он убедился в этом.
Глаза не могут того удивления и катарсиса, которые расползаются по душе. Вокруг него колоссальный полуамфитеатр, с неописуемыми размерами – три сотни метров в диаметре полукруга. Вокруг них на высоту двадцать метров уходят без конца места для сидения, на которых явно рассаживаются поклонники учений инфо-философии. Всё облицовано тёмной медью.
Остальная часть полукруга разъехалась створчатыми заслонами, как это делают обсерватории с телескопами, позволяя осветить мрачные пространства светом догорающего солнца, которое уже коснулось за горизонта.
- Я здесь, я повсюду. Аурэлян «победивший смерть», - с леденящим ужасом зазвучал зловещий голос.
Маритон кинул взгляд на гигантский трон, поставленный посередине комнаты. К нему устремляются сотни проводов, а высокий престол усеян десятками системным блоков и паутиной проводов. Его трёхметровая тронная конструкция усеяна аппаратами компьютерной техники, отчего получается конструкция пирамиды. Но больше всего взгляд привлекает не технико-компьютерная фантасмагория, которая окружила существо, ранее бывшее человеком, а как раз сам «апостол».
- Господи, - взмолился Маритон, - помилуй нас. Неужто так можно издеваться над человеческим естеством?
Они узрели «человека», укрытого чёрным балахоном расшитого алыми непонятными узорами. К миру обращено мертвенно-бледное лицо, как у давнего трупа. Под ткань одежды уходит множество трубочек, десятки штук, которые исполняют одну цель – поддерживать жизнь. Всё, что ниже лба и глаз скрыто за золотистой маской с трубками, закрывшей челюсть, щёки и большую часть носа. В очах стоит могильный холод и отсутствие всякого намёка на жизнь – они выбелены, лишены радужки и зрачков. Волос нет совсем – вместо них лысина на коже, которая похожа на бледную веленевую бумагу. Ничего не зашевелилось у «апостола», он словно статуя или языческое божество, «аватар» злого демона. Он стал сотрясать амфитеатр голосом полным механического скрежета и доносящегося отовсюду:
- Я за вами наблюдал взглядом тысячи глаз по всему городу. Искренне восхищён вашей самоотверженностью и храбростью, но она тщетна. Вы ведёте мир навстречу его гибели, даже не подозревая об этом, - голос холоден и статичен, лишён фанатичного напора проповедников. – Мой совершенный разум выстроил цепочку неоспоримой логики, которая приводит социальный конструкт, выстроенный на постулатах Рейха к неминуемой гибели.
- Ты… смотришь через технику? Через камеры на улицах? – дрожащим голосом спросил Маритон. – Но как такое возможно?
- Я всегда в двух мирах – в материальном, и информационном, - речь вновь доносится отовсюду. – Я не могу стать единицей и нулём, не могу слиться с Макшиной всем своим естеством из-за уз плоти,
