Андрей Белоусов - Мнимые люди
— Я и сам ничего не понимаю, товарищ генерал! — перекрикивая стрельбу, оправдывались на другом конце провода. — Мы, как вы и велели, и близко не подпустили «мимов». Я просто не понимаю, как такое могло произойти… — сам недоумевал майор, а в следующий момент его оборвал резкий грохот взрыва, — О чёрт! НЕТ!!! — закричали диким голосом на другом конце провода и следом, перекрикивая звуки стрельбы и разрывы снарядов, на истеричной ноте, пошла неразборчивая скороговорка. — Генерал… — прерывание сигнала, — генерал! Они среди нас… — треск помех, — … прорыва не было… противник… привёл вместе… за собой… Серов… Они среди нас… Генерал вы слышите?.. Предупредите… Генерал!.. — и на последнем отчаянном выкрике, связь с треском оборвалась.
— МАЙОР!!! Отвечайте майор! — кричал в ответ Платонов. — Что с вами! Что происходит?! Кто привёл? Когда? Отвечайте! Майор!.. — брызжа слюной выспрашивал он, но в ответ слышал лишь треск статических помех.
— Генерал! — снова привлёк внимание радист, — ещё проникновение! С передовой постоянно докладывают о наличии врага, внутри оборонительной линии. — И в подтверждении своих слов радист сняв наушники, включил громкую связь.
В тот же момент палатку заполнили множественные голоса, звучавшие на гране отчаяния:
— Повторяю противник среди нас… — докладывал голос и тут же его перебивал отчаянный крик, — Нет!.. — а первый голос спокойно продолжал, ещё не догадываясь о целостной картине происходящего, — Запрашиваю помощь… Нет!.. — перебивали его, — Откуда они взялись!.. Они режут нас, как свиней… Помогите!.. Замечены камикадзе… Они взорвали ребят!.. Их на куски порвало!.. Требуются санитары… Они из девятого пехотного полка!.. Это пополнение!.. Серов их привёл… Санитара!.. Мы не продержимся долго, требуется помощь. Вы слышите, мы не продержимся? Нужно отступать… — приходило рациональное сообщение, и сразу же прерывалось истерикой. — Они совсем рядом! Нет!.. — визгливо неслось из микрофона. — Мы не успеем их остановить… «Мимы» пошли в атаку!.. Всё пропало! Мы погибли…
Мы все здесь подохнем!..
— Выключите, — мучительно скривился Платонов. — Судя по сводкам, как вы думаете, какова процентная доля проникновения противника в нашу оборонительную линию? — спросил он у связистов.
— Боюсь, что процентов семьдесят, — ответил начальник связи, суммирующий все поступающие сведения с передовой.
— Этого не может быть? — зашумели офицеры, ошеломлённые известием. — Как такое могло произойти? Откуда они взялись? — сыпались отовсюду вопросы.
— Вы же всё слышали, — звучало в ответ. — Девятый пехотный полк. Вот откуда. Майор Серов предатель. Он привёл с собой «мимов».
— Но почему? Почему Серов предал нас? Предал человечество…
— Ещё не факт, — оборвал офицеров, генерал, — что Серов предатель. Скорее всего дело обстояло так, — рассудил он. — «Мимы» опрокинули девятый полк и вынудили его отступить, но в то же время не стали добивать солдат в спину, а наоборот попытались в общей суматохе слиться с дезертирами, выдав себя за своих. Оно и понятно. Когда такая масса бежит с поля боя, там не до знакомств и разбирательств, кто свой, а кто чужой. И уж тем более не потом, когда войсковые соединения, роты, взводы, всё перемешивается. А мы их сразу, без выяснений, расформировали по нашим соединениям. И я уверен, что половиной из них были мутанты…
Генерал подошёл к карте, взял в руку карандаш и зачеркнув, жирным, красным крестом, отмеченную позицию собственного дивизионного полка, отдал последнее распоряжение:
— Всё господа офицеры, игра проиграна. Готовьтесь к отходу, — сказал он и обернувшись к связистам приказал ледяным голосом:
— Вызываем огонь на себя. — И сразу как-то обмяк. Силы покинули его. И генерал склонившись над картой, поднял карандаш и с силой, ломая грифель, вогнал его в стол, ставя жирную точку.
— Всё. Всё кончено, — обречённо пробормотал он и не разбирая дороги, просто по наитию, выметнулся из палатки, чудом ничего не задев.
А снаружи, стоя у порога, невидящим взором смотрел он перед собою. Граница фронта проходила в пятистах метрах от него и там сейчас гибли люди.
«Всё кончено, — пребывая в отчаяние думал он. — Всё потеряно. Поражение… И во всём виноват я. Я сам пустил лису в курятник. Я предал всех».
Он стоял и тихо плакал. И было жутко смотреть, как по суровому, не затронутому жалкими эмоциями, гордому лицу, катятся скупые слёзы. Всё потеряно… Проиграв сражение, он потерял всё. И дело было вовсе не в том, что его разжалуют или погонят поганой метлой из армии. Нет. С этим возможно он когда-нибудь и смирился бы. Но вот со своей роковой ошибкой, он никогда не смирится. Совесть и честь не позволят ему.
А свершив ошибку, он потерял всё. У него ничего не осталось, что помогало ему жить. Вначале он потерял любимую Москву, и до сих пор он не мог смириться с Её смертью. А сегодня он потерял честь командира. Он совершил ошибку, которая стоила ему тысячи жизней молодых ребят. Он предал их. Он предал их как командир, что должен заботиться о них. А он не смог сохранить им жизнь. И сейчас они продолжали умирать в пятистах метрах от него, и он не может им ничем помочь.
Ситуация вышла из-под его контроля. И ему оставалось только позорно бежать. Но честь и воинская гордость, наполняющая сердце мужеством и сподвигивающая на геройский подвиг, не могли позволить ему такой роскоши. С поля боя бежит только трус и плебс. А он не такой…
Вот если бы он проиграл гениальному полководцу, проявившего чудеса тактики на поле сражения, то тогда бы он поклонился ему в ноги, тем самым признавая превосходство над собой, а после совершил бы реконгнисцеровку и попробовал бы ещё раз схватиться, учтя при этом все допущенные свои ошибки в прошлый раз.
А так? Противник не проявлял чудеса тактики, его шаг не был гениален в смысле чести, он попросту обманул его как глупого щенка. Обманом и коварством, выиграл сражение противник. А что он? Он не смог распознать обмана. Даже просто заподозрить заготовленного коварства. И кто он, после всего этого? Да грош цена, такому генералу. Генералу, что совершил роковую ошибку и погубил своих людей. Нет, он не побежит, совесть не даст ему житья после. Нет, он не уподобится плебсу, он поступит по-другому…
Осознав чудовищность своего положения генерал Платонов Николай Степанович, стоя под дождём, расчехлил табельное оружие и приставил пистолетное дуло к виску, широко раскрыв глаза: Только трусы закрывают перед смертью глаза.
«Позор можно смыть только кровью, — решил он окончательно, и попрощался, — прощай Москва. Прощай Россия. Прощайте, те кто меня знал… И простите, если можете».
И опережая звук выстрела, из распахнутого полога штабной палатки, навстречу Платонову выметнулся отчаянный крик:
— ГЕНЕРАЛ!..
* * *В свою очередь, ничуть не догадываясь о судьбе генерала Платонова и ещё ничего не зная о прорыве противника на восточном фронте, с противоположной стороны в западном направлении, к своему решающему сражению готовился генерал Добров Павел Николаевич.
Расположившись с дивизионным полком недалеко от Ходынского поля, генерал, предвидя нелёгкий бой, основательно окопался, благо местность располагала. Занятый им накануне участок, имея приоритетные плюсы, выгодно отличался от большинства, помеченных на карте, позиций. Близкое соседство с Ходынским полем и примыкающим Аэропортом, предоставляло отличный обзор сопредельной территории.
Практически не затронутая бомбёжкой местность, идеально ровная, ну, не считая многочисленных воронок и обугленных останков древесной растительности, открывала широкий кругозор любому желающему, чуть ли не на километр.
Наблюдая за работой личного состава и выслушивая доклады офицеров, генерал Добров довольно потирал руки.
«Противнику и близко не подойти, и покров ночи им не помощник. Срежем, как куропаток в чистом поле, только успевай разбегаться».
И будучи неверующим человеком, Доброву, глядя через бинокль на город, точнее на то, что от него осталось, хотелось лишний раз перекреститься и благодарить Бога, за то, что ему таки, удалось доказать начальству, всю безрассудность продвижения его полка вглубь городских кварталов.
У него сердце ёкало представляя, во чтобы вылилась его оборона, пошли его начальство в тот ад, что сейчас стоял перед его глазами. Нагромождения каких-то карликовых скал, тем не менее непреступных. Шаткая и зыбкая почва под ногами. Постоянная угроза обвала, нависшая над головой. И главное практически никакого обзора. Откуда появится враг? С каких сторон нападёт? Какова его численность, в конце концов? Ничего же не будет ясно, до самого последнего момента, когда скорее всего уже будет поздно.
Именно поэтому, он чуть ли не с пеной у рта доказывал высшему командованию, всю безрассудность такого шага, и в конце, после долгих препирательств, отстоял таки свою точку зрения. И это стоило ему пару новых седых волос, расшатанных нервов, и возможности расстаться со званием, уйдя досрочно на пенсию, без почестей.
