Игорь Градов - «Хороший немец – мертвый немец». Чужая война

Дядя Миша был настоящим советским офицером. Рано пошел служить, в семнадцать лет поступив в военное училище. Выучился на лейтенанта-связиста, долго мотался по дальним гарнизонам. Семьей так и не обзавелся – не каждая женщина согласится жить в деревянном бараке на самом краю земли. Но он по этому поводу не печалился и говорил, что у него и так есть семья – любимый младший брат с женой и племянником, Максимкой.

Так и промотался дядька тридцать лет по казармам и казенным квартирам, а в начале девяностых, когда его окончательно турнули из армии, сильно затосковал и запил. А потом и умер. Не принял он новой российской реальности, не вписался в рыночную экономику. Золингеновская бритва досталась Максу, но он ею никогда не пользовался – предпочитал удобные электробритвы, желательно – импортные. И теперь бритва была на квартире матери…

Макс задумчиво потер физиономию и решил все-таки начать бритье. Нехитрое дело, освоится как-нибудь. Тем более что другого выхода все равно не было: образцовый немецкий офицер не может ходить с трехдневной щетиной на лице. Макс налил в алюминиевый стаканчик немного теплой воды, аккуратно развел мыло, нанес пену на щеки. Ну, что же, осторожненько…

Провел пару раз лезвием по левой щеке и, разумеется, порезался – выступила кровь. Вот черт! Так, еще разочек… После третьего пореза он в сердцах отшвырнул бритву – что за мучение! И как только ею пользуются? Но потом взял себя в руки и героически довел дело до конца. Офицер он или нет, в конце концов? Качество бритья, правда, оставляло желать много лучшего – там и сям виднелись тонкие порезы. Ладно, для первого раза сойдет…

Кстати, когда он впервые увидел свое лицо в маленьком круглом зеркальце, то слегка опешил. Что это за небритая морда? Потом усмехнулся – это его же! Точнее, Петера Штауфа. Морда в общем и целом оказалась очень даже ничего – красивая, мужественная, с волевым подбородком. Могло быть гораздо хуже…

Ему вообще крупно повезло с внешностью: она у лейтенанта Штауфа оказалась вполне пристойной – светлые волосы, голубые глаза, высокая, стройная фигура. Настоящий ариец, мать его….

Вернувшись в палату, Макс пояснил Генриху по поводу порезов – рука, мол, дрожала, вот и результат. Проклятая контузия! Тот понимающе кивнул и посоветовал обратиться к армейскому брадобрею – имелся в госпитале, как раз для подобных случаев. И брал за услуги недорого – всего полмарки. Макс с удовольствием воспользовался его советом. На следующий день он выглядел просто замечательно – лицо сияло, как начищенный медный таз, а щеки светились свежевыбритой синевой. Красота!

К трудностям армейского быта Макс привык довольно легко. Умываться холодной водой? Без проблем. Чистить зубы порошком вместо привычной пасты? Пожалуйста! Пользоваться жесткой немецкой газетой вместо мягкой туалетной бумаги? Легко. Вот что значит провести полтора месяца на военных сборах! Правда, тогда у него была с собой хорошая электробритва…

А вот что весьма напрягало – так это отсутствие информации. О том, что делается на фронте, приходилось судить лишь по слухам да сообщениям «солдатского телеграфа». Ни телевидения, ни Интернета. Газеты и журналы имелись, но приходили с большим запозданием, регулярно поступала лишь партийная «Фелькишен беобахтер». Макс однажды пробежал ее наискосок и решил, что она годится лишь для одной цели – для сортира. Где ею в основном и пользовались…

Радио в госпитале отсутствовало, зато пару раз привозили кинохронику, крутили после ужина в столовой. Но разве можно было верить геббелевской пропаганде? Многие его сослуживцы весьма иронически относились к тому, что говорили с экрана. «Очередная крупная победа германского оружия… героическое наступление победоносных частей вермахта… несгибаемая воля немецких солдат… исключительный героизм и стойкость… полный разгром большевиков… тысячи пленных, сотни единиц уничтоженной военной техники…», – радостно вещал диктор. И, разумеется, ни слова о потерях.

Текст сопровождался мелькавшими кадрами: вот немецкие солдаты идут по Украине, полыхают неубранные пшеничные поля и деревенские дома, чернеют в поле разбитые тракторы… И тянутся по пыльным дорогам серые, нескончаемые колонны пленных. Бои на Украине были тяжелые, кровопролитные, а впереди уже виднелся Сталинград…

И неизбежный, страшный разгром 6-й армии генерала Паулюса. Но рассказать об этом кому-то (хотя бы тому же Генриху Ремеру) Макс, разумеется, не мог. Да и не хотел. Зачем? Пусть все идет так, как идет…

Генрих хмыкал, когда диктор называл число разгромленных русских дивизий и количество подбитых танков: «Если верить доктору Геббельсу, то мы дано полностью уничтожили всю Красную Армию. Причем как минимум три раза. Поголовно, вместе с тыловиками и ополченцами. Но русские по-прежнему держатся и, похоже, капитулировать не собираются. Да и техники у них много новой появилось, тех же Т-34…»

О русских танках Генрих отзывался с уважением и даже со страхом. «Их ничто не берет, никакие противотанковые орудия, – говорил он, – одни 88-миллимиметровые зенитки, наши «ахт-ахт». Но где их взять в нужном количестве? И кто даст их обычной пехотной роте? Хорошо, если пара штук в полку найдется, отобьемся, а если нет? Все, считай, конец. Гранатами да «колотушками» Т-34 не остановить…»

Того же мнения придерживались и другие сослуживцы Ремера. Оберфельдфебель Юрген Хайн, в частности, говорил:

– Сижу я как-то в окопе, а на меня русский танк прет. А у нас в роте – одни «колотушки», сами знаете, совершенно против него бесполезные. Долбанешь из них по Т-34, а ему – хоть бы хны, ни дырки, ни вмятины. Словно деревянным молотком по двери стучишь, звук есть, а толку – никакого. Думал я тогда – все, сейчас меня гусеницами в пыль разотрут. Хорошо, наши панцеры успели подойти, отбились, а то бы…

«Колотушками» немцы называли 37-мм противотанковые орудия, действительно, довольно слабенькие против грозных «тридцатьчетверок». Сослуживцы Макса часто рассказывали о своих военных подвигах, и особенно – о минувшей зимней кампании. Штабс-фельдфебель Отто Бауэр, например, очень гордился тем, что смог разглядеть в полевой бинокль звезды на кремлевских башнях. Он стоял на самых подступах к Москве, на Волоколамском шоссе, где, собственно, и закончилось его наступление – попал после сильного обморожения в госпиталь.

– «Генерал Мороз» убил больше наших солдат, чем русские, – уверенно говорил он. – Когда на градуснике минус тридцать пять, а на тебе – лишь одна летняя шинелишка без подкладки да тонкие штаны, какая к черту, служба? Не сдохнуть бы! А сапоги, сами знаете, с картонными подметками, отлетают за пару дней. На морозе же ноги – главное. Если снег случайно попадет в сапог или намочил ступни – все, считай, на следующее утро у тебя их уже нет. Просушиться, по сути, негде. В окопе огонь не разведешь – русские сразу замечают и стрельбу начинают, вот и сидишь, дрожишь, как заячий хвостик…