Тени за тишину в Адском лесу - Брендон Сандерсон
Ответа не последовало. Как и всегда.
Впереди, сквозь нижние ветви деревьев действительно виднелся свет. Сайленс не дошла до постоялого двора всего несколько ярдов. Она умрет, как и бабка, в паре шагов от дома.
Серебряный барьер исчерпал себя. Сайленс моргнула, баюкая Уильям-Энн.
Эта… эта ветка прямо перед ней. Какая странная форма. Длинная, тонкая, без листьев. Совсем не как у ветки. Скорее это…
Арбалетный болт.
Когда Себруки выстрелила из арбалета, болт застрял в дереве. Сайленс вспомнила, как этот поблескивающий наконечник был направлен на нее.
Серебро.
* * *
Сайленс Монтейн с грохотом вломилась на постоялый двор через заднюю дверь, волоча за собой иссушенное тело дочери. Доковыляла до кухни, едва передвигая ноги, и выронила болт с серебряным наконечником из усыхающей руки.
Кожа стягивалась, тело увядало. Когда сражаешься с таким количеством теней, от иссушения никуда не деться. Арбалетный болт лишь помог расчистить путь, и она прорвалась в последнем отчаянном рывке.
Сайленс почти ничего не видела сквозь слезы. Все равно казалось, что глаза сухие, словно она добрый час простояла на ветру, не смыкая век. Моргать и шевелить губами удавалось с трудом.
У нее ведь была… пыль?
Мысль. Воспоминание. Что?
Она действовала не думая. Банка на подоконнике. На случай прорыва барьера. Одеревеневшими пальцами Сайленс открутила крышку, ужаснувшись, как они выглядят.
«Умираю. Я умираю».
Она макнула банку с серебряной пылью в бочку с водой и проковыляла к Уильям-Энн. Упав на колени, вылила на нее почти всю воду, остаток дрожащей рукой плеснула на лицо.
«Пожалуйста. Пожалуйста».
Тьма.
— Нас послали сюда, чтобы мы стали сильными.
Бабка стояла на краю утеса над морем. Ее седые волосы развевались на ветру, как шлейфы-лохмотья тени.
Она обернулась к Сайленс. На обветренном лице блестели капли от грохочущего прибоя.
— Нас послал Запредельный бог. Это часть его замысла.
— Легко тебе говорить, — сплюнула Сайленс. — Ты что угодно можешь свести к этому неясному замыслу. Даже уничтожение мира.
— Не желаю слышать богохульств из твоих уст, дитя. — Голос бабки скрипел как гравий под сапогами. Она подошла к Сайленс. — Ты можешь восставать против Запредельного, но это ничего не изменит. Уильям был дураком. Тебе без него лучше. Мы — Форскауты. Мы выживаем. Однажды мы одержим победу над Злом.
Она прошла мимо.
Сайленс ни разу не видела улыбку на лице бабки после смерти ее мужа. Улыбка означала зря растраченную энергию. А любовь… любовь принадлежала тем, кто остался на Родине. Тем, кто погиб из-за Зла.
— Я жду ребенка, — сообщила Сайленс.
Бабка остановилась.
— От Уильяма?
— От кого же еще?
Бабка пошла дальше.
— Не станешь осуждать? — Сайленс сложила руки на груди.
— Сделанного не воротишь. Мы — Форскауты. Если так нам суждено продолжить род, быть по сему. Меня больше волнует, как быть с постоялым двором и выплатами этим проклятым фортам.
«У меня есть идея на этот счет. — Сайленс вспомнила разыскные листовки, которые начала собирать. — На такое даже ты не осмелишься, настолько это опасно и невообразимо».
Бабка хмуро глянула на Сайленс, потом натянула шляпу и исчезла за деревьями.
— Я не дам тебе вмешиваться, — крикнула Сайленс ей в спину. — Я выращу своего ребенка, как захочу!
Бабка растворилась в сумраке.
«Пожалуйста. Пожалуйста».
— Как захочу!
«Не покидай меня. Не покидай…»
Сайленс очнулась, судорожно хватая ртом воздух и царапая половицы.
Жива. Она жива!
Конюх Доб стоял перед ней на коленях с банкой серебряной пыли в руках. Сайленс закашлялась, схватившись за горло. Пальцы были округлыми, плоть восстановилась. Горло немного саднило от хлопьев серебра, которые в нее затолкали. Кожа была покрыта черными крупинками отработанного серебра.
— Уильям-Энн! — воскликнула она, обернувшись.
Дочь лежала на полу у двери. Левый бок, которым она врезалась в тень, почернел. Лицо выглядело лучше, но рука была как у скелета. Придется ее отрезать. С ногой тоже все плохо, но не осмотрев, трудно сказать насколько.
— О, дитя… — Сайленс опустилась рядом на колени.
Однако Уильям-Энн дышала. Уже немало, учитывая обстоятельства.
— Я попытался, — сказал Доб. — Но вы и так сделали все, что можно.
— Спасибо, — поблагодарила Сайленс, повернувшись к старику с высоким лбом и тусклым взглядом.
— Вы добрались до него? — спросил Доб.
— До кого?
— До «вознаграждения».
— Я… да, добралась. Но пришлось его бросить.
— Найдете другое, — монотонно пробубнил Доб, поднимаясь. — Лис всегда находит.
— Давно ты знаешь?
— Я не блещу умом, мэм, но и не дурак.
Он кивнул ей и отошел, как всегда ссутулившись.
Застонав, Сайленс подняла Уильям-Энн, перенесла в комнату наверху и осмотрела.
С ногой все оказалось не так плохо, как она опасалась. Уильям-Энн не досчитается пары пальцев, но сама ступня в порядке. Вся левая сторона тела почернела, словно обугленная. Со временем она поблекнет, посереет.
Всем с первого взгляда будет ясно, что произошло. Мало кто из мужчин захочет к ней прикоснуться, чураясь заразы. Ее ждет одинокая жизнь.
«Я кое-что знаю о такой жизни», — подумала Сайленс, макая тряпицу в ведро с водой, чтобы омыть лицо Уильям-Энн.
Дочь проспит весь день. Она оказалась на волосок от смерти, едва не стала тенью. Организм оправится не скоро.
Разумеется, и сама Сайленс едва не погибла. Но ей не впервой. Еще один из уроков бабки. Как же Сайленс ее ненавидела. Но эти уроки ее закалили, сделали той, кто она есть. Можно ли испытывать благодарность и ненавидеть одновременно?
Закончив омывать Уильям-Энн, Сайленс переодела ее в мягкую ночную рубашку и уложила в постель. Себруки еще не проснулась после снадобья.
Сайленс спустилась на кухню поразмыслить. Вознаграждение она упустила. Тени доберутся до трупа Честертона: кожа усохнет, череп почернеет и раскрошится. Никак не доказать, что это был Честертон.
Сайленс села за кухонный стол и переплела пальцы. Хотелось глотнуть виски, заглушить ужас этой ночи.
Она размышляла несколько часов. Можно ли откупиться от Теополиса? Одолжить у кого-нибудь денег? У кого? Может, снова поохотиться за головами? Но в последнее время к ней почти никто не заезжает. Теополис уже предъявил свой документ. Выждет день-два и заявит свои права на постоялый двор.
Неужели она преодолела столько трудностей, чтобы все потерять?
На лицо упал солнечный луч, ветерок из разбитого окна пощекотал щеку, пробуждая от оцепенения. Сайленс моргнула и потянулась. Тело протестовало. Вздохнув, она переместилась за кухонную стойку.
Она так и не убралась после вчерашних приготовлений. Глиняные плошки с пастой все еще слабо светились. Арбалетный болт с серебряным наконечником валялся у задней двери. Нужно навести порядок и приготовить завтрак для немногочисленных постояльцев.
