Негатив. Аттестация - Павел Николаевич Корнев
Ну, и к рюмке с коньяком прикладывался, не без этого, и был определённо нетрезв, поэтому, когда под утро Вениамин Мельник взял гитару и начал петь романсы, перемежая их куда более быстрыми песнями на непонятном языке, мне его исполнение даже понравилось.
Ну а затем Карл потянул на выход со словами:
— Шесть утра, Петя! Сейчас наши из «СверхДжоуля» расходиться начнут.
Сколько выпил за ночь — не знаю, только при этих словах в голове разом прояснилось, а внутри всё так и заныло в ожидании неприятного разговора с Ниной. Но слабину не дал, поднялся со стула, помахал всем на прощание, потопал вслед за товарищем.
Вышел на улицу и едва по лесенке вниз не скатился — после тёплого прокуренного бара морозный воздух ударил в нос ничуть не слабей прямого в голову. Ноздри защипало, на глазах выступили слёзы. Я откашлялся, нацепил кепку и поспешил за товарищем.
Мы вышли на бульвар и двинулись к студенческому клубу. Карл шагал уверенно и ровно, а вот моя походка твёрдостью не отличалась. Пусть из стороны в сторону и не шатало, да и ноги не заплетались, но для удержания себя в вертикальном положении приходилось прилагать постоянные усилия. И чем дальше — тем больше.
Ёлки! Да мне просто не хотелось идти в клуб!
Поймал себя на этой мысли и, устыдившись собственного малодушия, решительно двинулся дальше, нагнал Карла и постарался больше от него не отставать.
Приоритеты! Есть в моих приоритетах Нина? Есть! Ну и чего раскис тогда? Иди и помирись! Подумаешь, о службе в корпусе не сказал! Тоже мне проблема! Было бы из-за чего обижаться! Раздули из мухи слона!
Карл скрылся в клубе, ну а я опускаться на скамейку не стал, предпочёл походить туда-сюда. И не так холодно, и нервную дрожь худо-бедно унял.
Ну а потом из «СверхДжоуля» вывалилась компания барышень в сопровождении нескольких знакомых студентов, Карл и Маша, а ещё — Нина. Думал, придётся бежать за девчонкой и просить выслушать, но та столь решительно двинулась навстречу, что как-то даже не по себе от такой целеустремлённости сделалось.
— Петя! — обратилась ко мне Нина, глаза которой показались покрасневшими и припухшими от слёз. — Между нами всё кончено. Больше я с тобой общаться не намерена.
— Да ты чего?! — обомлел я. — Это из-за моей службы в корпусе?
— Нет, — строго ответила девушка. — Это из-за того, что я узнала об этом не от тебя. Да, ты не соврал, но ты и не сказал правды. О чём ещё ты умолчал? Как я могу тебе теперь доверять? Не могу. А какое может быть общение без доверия?
— Да перестань!
Я потянулся к Нине, и это стало ошибкой. Та отпрянула, потребовала:
— Не прикасайся! — и поспешила прочь.
Карл двинулся было ко мне, но его удержала Маша, и я махнул рукой.
— Иди!
Сам добрёл до лавочки, плюхнулся на неё и зажал лицо в ладонях.
Ну и что теперь делать? Бежать и умолять? Становиться на колени и признаваться в любви? Клясться больше ни о чём не умалчивать?
А это реально вообще? Люблю я её? Буду абсолютно откровенен всегда и во всём?
Насчёт первого момента скорее склонялся к положительному ответу — очень уж тошно было, а насчёт второго — чёрта с два стану без утайки обо всём рассказывать. Проклятье, да я иной раз сам себя обманул бы, если б только такая возможность выдалась!
И какой тогда во всём этом смысл? Унижаться в любом случае не собираюсь, но вот, допустим, куплю завтра букет роз и вымолю прощение, всё вернётся на круги своя, только надолго ли? Как скоро меня снова поймают на вранье? И самое главное — мне-то самому приятно будет находиться с человеком, зная, что не просто недоговариваю ему о каких-то вещах, но пообещал не умалчивать ни о чём и не сдержал слова? И так изо дня в день, изо дня в день…
Не проще ли отпустить ситуацию и дать утихнуть страстям? Найду Нину не в это воскресенье, так в следующее, тогда и поговорим.
Наверное, я вполне отдавал себе отчёт, что не найду и не поговорим, и всё это было лишь самоуспокоением, ну да и неважно. Поживём-увидим.
Под пиджак забрался холодный ветерок, я поднялся с лавочки и двинулся в сторону безымянного бара, в надежде, что сумею воспроизвести условный стук и меня пустят внутрь. Пить уже не хотелось, но и возвращаться в расположение не имелось ни малейшего желания. А для всего остального было слишком рано: гуляки уже начали расходиться из ресторанов, и работавшие ночь напролёт питейные заведения готовились закрыться, а до открытия прочих оставалось никак не меньше двух-трёх часов.
У «Скипетра и короны» стояла малолитражка, не шедшая ни в какое сравнение с виденным мной здесь вчера роскошным авто, но я всё же скользнул по ней взглядом, уже привычно запомнив регистрационный номер.
— Чего пялишься, быдло? — послышалось от входа в клуб.
Остановился. Обернулся.
На крыльце курила парочка монархистов с посверкивавшими на лацканах модных пиджаков старорежимными серебряными орлами. Тот, что меня окликнул, был невысоким и не полным, скорее — просто рыхлым. Его приятель выглядел куда внушительней и спортивней, но тоже крепостью сложения не поражал. Вот так навскидку — средний вес.
— Чего вылупился? Проваливай! — это выдал уже именно он.
Я бы и прежде не упустил повода подраться с реваншистами, сегодня же воспринял такую возможность даром небес, поманил двумя пальцами грубиянов к себе.
Молодой человек спортивной наружности мигом выкинул окурок в урну и сбежал с крыльца, рыхлый последовал за ним, но драки не случилось. Из распахнувшейся двери на улицу вышли две расфуфыренных барышни, и стройная девица в меховой накидке со смешком сказала:
— Не горячись, Анатоль, а то он тебя арестует!
Сначала знакомым показался странный тягучий акцент и манера проглатывать окончания слов, затем присмотрелся и припомнил саму барышню — весьма симпатичную и даже красивую, если только не брать в расчёт челюсть, делавшую лицо слишком уж вытянутым. Не совсем лошадиным, но ассоциации возникали именно такие.
Да это та самая штучка, которую как-то доставил на мотоцикле к Эпицентру!
Как же её звали…
Анатоль озадаченно оглянулся и осведомился:
— Это как?
— Он из корпуса! — пояснила девица, тут-то я и вспомнил её имя-отчество.
