Башня Зеленого Ангела. Том 2 - Тэд Уильямс
Он лег и накрылся плащом, внезапно почувствовав, что дрожит. Ночь обещала быть холодной, и ветер шуршал в листве.
– Пусть ты и спутаешь какие-то слова. Мне было бы приятно тебя послушать.
– Хорошо, я попытаюсь. – Мириамель немного подумала и запела.
У нее был немного хриплый, но приятный голос.
– В Катин-Дэйре жила девушка, – начала она. Хотя Мириамель пела негромко, медленная мелодия заполнила всю темную лесную поляну.
В Катин-Дэйре, возле Серебряного моря,
Самая прекрасная девушка на свете.
И я любил ее, а она любила меня.
У Серебряного моря дует холодный ветер,
Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.
Там покупаются сердца, а любовь продается.
Снова и снова звучит одна и та же история
В жестоком Катин-Дэйре.
Мы встретились, когда осенняя луна сияла в небе
В Катин-Дэйре, у Серебряного моря,
В серебряном платье и золотых туфельках
Она танцевала и дарила мне улыбку.
Когда зимний лед лег на крыши
В Катин-Дэйре, у Серебряного моря,
Мы пели у зажженного камина.
Она улыбалась и дарила мне свои губы.
У Серебряного моря дует холодный ветер,
Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.
Там покупаются сердца, а любовь продается,
Снова и снова звучит одна и та же история
В жестоком Катин-Дэйре.
Когда весна спала в полях
В Катин-Дэйре, у Серебряного моря,
В святилище Мирчи горели свечи,
Она дала мне клятву.
Когда лето горело над холмами
В Катин-Дэйре, у Серебряного моря,
В городе объявили о свадьбе,
Но она не пришла, чтобы выйти за меня.
У Серебряного моря дует холодный ветер,
Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.
Там покупаются сердца, а любовь продается,
Снова и снова звучит одна и та же история
В жестоком Катин-Дэйре.
Когда вновь взошла осенняя луна
В Катин-Дэйре, у Серебряного моря,
Я видел, как она танцевала в серебряном платье,
Но ее партнером был другой.
Когда зима показала свои жестокие когти
В Катин-Дэйре, у Серебряного моря,
Я покинул городские стены.
Это место больше не будет мучить меня.
У Серебряного моря дует холодный ветер,
Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.
Там покупаются сердца, а любовь продается,
Снова и снова звучит одна и та же история
В жестоком Катин-Дэйре…
– Какая красивая песня, – сказал Саймон, когда Мириамель закончила петь. – Печальная. – Навязчивый мотив все еще звучал у него в голове, и теперь он понимал, почему Мириамель напевала его, сама того не замечая.
– Моя мать пела ее в саду, в Мермунде. Она всегда что-то пела. Все говорили, что у нее необыкновенно красивый голос.
Некоторое время они молчали. Саймон и Мириамель лежали, завернувшись в плащи, и каждый лелеял свои тайные мысли.
– Я совсем не знал своей матери, – наконец сказал Саймон. – Она умерла при моем рождении. Да и отца я никогда не видел.
– Я тоже.
К тому моменту, когда странность этих слов проникла в сознание Саймона, Мириамель повернулась спиной к огню – и к нему. Он хотел спросить, что она имела в виду, но почувствовал, что она больше не хотела разговаривать.
И он просто смотрел на догоравший костер, который мерцал в темноте.
29. Окна, подобные глазам
Бараны стояли так близко друг к другу, что между ними едва удавалось пройти. Бинабик пел тихую, успокаивающую пастушескую песню, пробираясь через покрытые шерстью препятствия.
– Сискви, – позвал он. – Мне нужно с тобой поговорить.
Она сидела, скрестив ноги, заново завязывая узлы упряжи своего барана. Вокруг нее несколько других троллей заканчивали последние дела, готовясь к началу путешествия – отряд принца выступал в Наббан.
– Я здесь, – сказала она.
Бинабик огляделся по сторонам.
– Ты не могла бы пойти со мной туда, где поспокойнее? – спросил он.
Она кивнула и положила упряжь на землю:
– Хорошо.
Они пробрались через стадо баранов и поднялись на холм. Когда они уселись на траву, перед ними раскинулся лагерь, где кипела работа. Палатки начали складывать еще утром, и сейчас от маленького городка осталась лишь двигавшаяся масса людей и животных.
– Ты нервничаешь, – неожиданно сказала Сискви. – Расскажи мне, что тебя тревожит, любимый, – хотя мы уже видели немало печальных событий в последние дни, способных сделать людей печальными на долгое время.
Бинабик вздохнул и кивнул.
– Ты права, – ответил он. – Гибель Джелой – суровый удар, и дело не только в ее мудрости. Я скучаю по ней, Сискви. Мы никогда не увидим подобной ей женщины.
– Но это не все, – мягко сказала Сискви. – Я слишком хорошо тебя знаю, Бинбиникгабеник. Ты встревожен из-за Саймона и принцессы?
– Да, причина в них. Взгляни – я сейчас кое-что тебе покажу. – Он разделил на две части свой посох. На свет появилось длинное белое древко, которое заканчивалось сине-серым наконечником.
– Стрела Саймона. – Глаза Сискви широко раскрылись. – Подарок ситхи. Он его оставил?
– Думаю, случайно. Я нашел ее среди рубашек, которые сшила для него Гутрун. Саймон взял с собой совсем немного, но захватил мешок с самыми ценными вещами: зеркало Джирики, к примеру, камень с могилы Эйстана и кое-что другое. Я думаю, Белую стрелу он оставил по ошибке. Возможно, вытащил по какой-то причине, а потом забыл положить обратно. – Бинабик поднял стрелу так, что она засияла в лучах утреннего солнца. – Это напомнило мне кое о чем, – медленно проговорил он. – Стрела является символом долга Джирики перед Саймоном. Долга, который лежит на мне после смерти моего наставника Укекука и доктора Моргенеса.
На лице Сискви вдруг появился страх, хотя она постаралась его скрыть.
– Что ты имеешь в виду, Бинабик?
Он с тоской посмотрел на стрелу:
– Укекук обещал помочь Моргенесу. И я взял на себя его клятву – защищать юного Саймона, Сискви.
Она сжала его руку в своих ладонях.
– Ты все сделал, и даже больше, Бинабик. Ты ведь не можешь охранять его днем и ночью до конца своей жизни.
– Тут совсем другое. – Бинабик аккуратно спрятал стрелу внутрь посоха. –
