Зеб Шилликот - Костяное Племя
Монида уклончиво пожала плечами.
– Лично я считаю, что лишнее волнение не приведет ни к чему хорошему. Наша судьба предначертана заранее, как и линии на наших руках.
Джаг почувствовал, что начинает покрываться гусиной кожей.
– Это не так! – возмутился он. – Неужели ты веришь в эту чушь?
– Конечно. Когда я была ребенком, старики вечерами на посиделках рассказывали разные истории. В одной из них речь шла о человеке, который хотел избежать смерти. Однажды ему показалось, что он видел ее в городе и потому уехал подальше, в другое место. Однако напрасны были его старания: смерть ожидала его в другом городе. Рассчитывая убежать от нее, он, наоборот, пошел ей навстречу.
– Все это вздор и ерунда! Человек сам творит свою жизнь! Нигде ничто не предписано! Судьба – это не что иное, как выдумка рабских душонок!
– Я не пытаюсь убедить тебя в этом, Джаг, это всего лишь мое видение мира.
Выбитый из седла, Джаг хотел было на фактах доказать ей обратное, рассказать об уготованной ей доле и как он изменил ее будущее, отпустив людоеда. Но ему показалось, что такое лекарство хуже самой болезни, и отказался от своей затеи. В конце концов, она имеет право думать так, как ей хочется, и лучше будет, если он заставит ее изменить свои взгляды на жизнь несколько позже. Кроме того, он не хотел продолжать разговор, который мог привести к конфликту. Он любил ее, а все остальное не имело никакого значения. Он еще не признался ей в своем чувстве, а она во время их любовных утех уже несколько раз повторяла о том, что любит его. Джаг инстинктивно боялся некоторых слов, ведь слово не воробей, выпустишь – не поймаешь! Он сгорал от желания признаться ей в любви, но ждал более благоприятного момента. Неожиданно он спросил:
– А где Энджел? Он не будет беспокоиться?
– Он в вагоне и крепко спит, – успокоила его Монида.
– Он знает, что ты здесь, со мной?
– Энджел всегда все знает.
По крови, отметившей их первые любовные объятия, Джаг понял, что ребенок не мог быть сыном Мониды. Следовательно, оставалась другая версия.
– Он твой брат?
Она отрицательно покачала головой.
– Энджел – сын моей соседки, ставшей жертвой Осадков. Она умерла перед самыми родами, и потребовалось кесарево сечение, чтобы извлечь ребенка из живота матери. Он родился раньше срока, но это нисколько не повлияло на его внешний вид. Он был таким уже в зародыше. Его отец отказался от него, и тогда я взяла малыша к себе. Вообще-то, это он выбрал меня. О нем хотели заботиться и другие женщины, но своим поведением он отбивал у них всякую охоту иметь с ним дело. Со мной же он всегда тих и послушен, просто очарователен.
Джаг воздержался от комментариев, но про себя подумал, что Энджела можно назвать как угодно и кем угодно, но только не очаровательным...
Не желая обижать Мониду, он не стал больше расспрашивать ее о ребенке, а углубился в изучение ее восхитительного тела. Именно этого, казалось, им и не хватало, чтобы снова погрузиться в омут всепоглощающей страсти.
Позже, уже рано утром, Джаг со всеми предосторожностями проводил Мониду до ее вагона.
Едва они расстались, как Джагу показалось, будто чья-то ледяная рука сжала его сердце.
Глава 11
Джаг отвел в сторону фляжку, протянутую ему Кавендишем.
– Это же вода, – усмехнулся разведчик. – От нее хуже не станет! Если не хочешь пить, можешь вылить ее себе на голову: это тебя взбодрит, ты не перестаешь зевать с самого утра.
– Я плохо спал, – уклончиво ответил Джаг. – И потом, на улице стоит собачий холод. Удивляюсь, как это вас может мучить жажда.
И в самом деле, на жару трудно было пожаловаться. Небо сияло голубизной до самого горизонта, но солнцу никак не удавалось компенсировать ледяное дыхание северного ветра, гулявшего по отрогам горного хребта.
– Хорошо, что с нами нет Бумера, которому холодно даже в парилке! – добавил Джаг.
– С самого утра я поинтересовался его состоянием у врача Галаксиуса Оруэлла, – сказал разведчик, цепляя на пояс фляжку. – По его мнению, Бумер страдает аспергиллезом.
Видя, что Джаг сморщил лоб, он пояснил:
– Это такой грибок в легких, мерзость страшная, но хуже всего то, что от этой дряни трудно избавиться. К тому же эта болезнь заразная, поэтому следует остерегаться мокрот Бумера.
– Врач сможет поставить его на ноги?
– На какое-то время – да, а как дальше пойдет дело – одному Богу известно. Пока Оруэлл лечит его порошком прополиса и, кажется, успешно.
– Никогда не слышал о таком лекарстве, – удивленно заметил Джаг.
– Это нечто вроде воска, которым пчелы запечатывают свои улья. Док сказал, что этот прополис помогает от многих болезней. Он называет его панацеей от разных бед!
– А как ваше плечо?
– Ничего, пройдет со временем. Смотри-ка, вот и они. Ты не займешься стрелкой?
Молча кивнув, Джаг спешился, подошел к рычагу перевода стрелки, разблокировал его и поставил на нулевую отметку, обеспечив таким образом движение состава по прямой.
С раннего утра они шли впереди поезда от стрелки к стрелке, проверяя состояние путей и обеспечивая безопасность Империи на Колесах от ловушек и засад.
Рельсы были проложены по склону большой горы, крутизна которой не позволяла преодолеть гору в лоб. Но инженеры справились с этой, казалось бы, неразрешимой проблемой, использовав прием возвратного движения поезда.
Речь шла о движении зигзагом. В каждой точке поворота прокладывалась тупиковая ветка, куда загоняли весь состав, прежде чем он менял направление движения и преодолевал следующий отрезок пути, на который переводила поезд уже пройденная им стрелка. Таким образом, локомотив то тянет, то толкает состав от одной точки поворота до другой. Это было гениальное инженерное решение, но для преодоления горного участка пути требовалось слишком много времени. Только теперь Джаг понял, почему Кавендиш заявил Галаксиусу о невозможности догнать всадника, которому удалось бежать.
На этом участке пути состав шел задом наперед. Джаг видел приближение хвостового вагона с будкой тормозного кондуктора, переоборудованной в наблюдательный пост, где постоянно дежурил охранник, вооруженный пулеметом.
Рядом с ним у привода индивидуальной тормозной системы находился также сервиклон-мужчина, готовый остановить поезд в случае неисправности локомотива.
Ту же картину можно было видеть на всех вагонах подобного типа, но Джаг не был уверен, что этого окажется достаточно, чтобы остановить состав в случае какой-либо аварии на локомотиве 141 Р. К сожалению, более надежного средства пока не было.
Весь состав миновал Джага и втянулся на тупиковую ветку, с которой отправится на штурм нового подъема, когда Джаг переключит стрелку.
Мимоходом он перебросился парой слов с Потреро, который места себе не находил от возмущения.
– Это бешеный ритм, – повторял он каждый раз, поравнявшись со своим бывшим кочегаром. – Они угробят мою машину! Послушай, как она надрывается! До этого она работала как часы, а теперь стучит везде! Из-за перегрева паровой котел взорвется! Они этого хотят, что ли? А вы, банда обезьян, вы будете пошевеливаться или нет?! – рычал он на сервиклонов, обслуживающих паровоз. Действуйте! Не жалейте смазки, иначе все заклинит и мы застрянем тут навсегда! Вы что, хотите, чтобы мы навечно остались на этом дьявольском склоне?
Всегда в хорошем настроении, сервиклоны хлопотали вокруг механизмов и только посмеивались в ответ на ругань машиниста. Их смех действовал на Потреро как красная тряпка на быка.
– Нет! Ты только послушай их! – распалялся он все больше и больше. – Стрекочут как сороки! Прекратите щебетать, вы, недоделки! Я не слышу как работает мой котел!
Затем Потреро принялся по очереди проклинать всех ответственных за эту безумную гонку по горам, и в списке его оказалось так много народу, что, когда поезд преодолел очередной подъем, он еще не закончил поминать их всех поименно крепким словцом. Но теперь его воркотню мог слышать только ветер.
Джаг перевел стрелку, открыв таким образом путь на подъем, а затем ловко вскочил в седло Зака, оказавшегося на редкость послушным и умным животным.
Легким нажатием колена Джаг направил коня в гору, к следующему повороту зигзага. Ширина пути не позволяла ехать бок о бок. Предпочтительней было пустить коня по колее, чем по узкой тропе, тянувшейся вдоль насыпи: вода и ветер постепенно сделали свое дело, и просто чудо, что до сих пор не просела щебеночная постель, на которой были уложены рельсы.
Пригнувшись к шее коня, чтобы компенсировать крутизну горы, Джаг подгонял Зака, поощрительно щелкая языком. Копыта коня ступали по шпалам, время от времени выбивая из щебеночной подушки между рельсов камни, которые, подпрыгивая, долго катились вниз по крутому склону.
Вдоль железнодорожного полотна там и сям стояли грубые покосившиеся кресты из дерева или ржавого железа. Заметив недоуменный взгляд Джага при виде этих неожиданных надгробий, Кавендиш пояснил:
