Крис Вудинг - Ускользающая тень
Вижу сзади рыдающего ребёнка, вцепившегося в платье матери. Девочка переводит взгляд с мёртвых тел на перепуганного до смерти отца.
— Уведи дочку, — приказываю я.
Лицо жены Экана искажает гримаса ярости.
— Наёмница паршивая! Своего ума нет, только и можешь, что хозяйские приказы исполнять! Да не будет он больше их продавать! Не будет!
— Не буду! Клянусь! — восклицает Экан. — Мы можем уехать. Прямо сейчас, а ты скажешь, что не застала нас, и никто ничего не узнает!
— Я знаю. Этого достаточно, — указываю на девочку. — Уведите её. Не надо ребёнку это видеть.
Повисает пауза. Экан лихорадочно соображает, что предпринять. Наконец сдаётся, и взгляд его тускнеет. Я победила. Он смирился со своей судьбой.
— Иди, — велит Экан жене. А сам весь трясётся. — Я скоро.
Сдерживая слёзы беспомощной ярости и горечи, та уходит, ведя ребёнка. Дверь захлопывается, и девочка начинает рыдать ещё громче.
Заставляю Экана положить руки на столешницу. Сметаю в сторону счета и прочие бумаги. Втыкаю клинок в стол и достаю широкую полоску кожи.
Экан в ужасе глядит на неё:
— Это для чего?
— Жгут наложить, — отвечаю я. Наклоняюсь. — У тебя которая рука не рабочая?
До дома идти далеко, но я люблю ходить пешком. Наслаждаюсь мирной тишиной, простором безлюдных улиц. Прозвенел колокол, знаменующий конец оборота. Скоро город начнёт просыпаться. На такой глубине дней и ночей как таковых нет, поэтому люди ориентируются во времени, считая обороты.
Район Корни расположен по направлению к полюсу, у самой стены пещеры. Дома здесь не строят, а вырубают внутри гигантских корней микоры, огромных грибов с широкими шляпками, которые растут на поверхности, отбрасывая на равнины обширную тень. Рейта много про них рассказывала. Но расы, живущие на глубине, не интересуются тем, что делается на поверхности. Микора для них — просто разветвлённые корневые системы, проникающие на огромную глубину сквозь землю и камень. Здесь корни микоры проросли сквозь стену пещеры, и богатые превратили их в свои дома.
Апартаменты Каракасса издалека представляют собой каскад тускло светящихся окон всех возможных форм и размеров. По всей длине серых корней тут и там виднеются керамические купола и приземистые башенки. Сады и дворы органично встроены в ландшафт. Весь комплекс кажется скорее природным образованием, чем делом рук человеческих, и представляет собой высокий конус, мерцающий в темноте мириадами огоньков. Одновременно и красиво, и внушительно.
Два корня внизу служат входом. К ним прикреплены богато разукрашенные ворота из бронзы. Створки распахнуты, рядом дежурят четверо охранников в красно-чёрных ливреях клана Каракасса, в руках у них копья с двойным клинком. Меня помнят в лицо, поэтому пропускают сразу, поприветствовав короткими кивками.
Шагаю мимо двора, где вдоль подъездной дорожки разбиты сады из кристаллов и разноцветных грибов. С другой стороны — стойла. Неподалёку слуги чистят повозку, готовя её к выезду.
Внутри апартаментов тепло и уютно, хотя по всей Вейе температура держится прохладная. Коридоры большие и похожи на туннели. Стены выложены полированными панелями корневого дерева, на потолках висят лампы. Повсюду картины и другие произведения искусства, включая несколько небольших скульптур деда Ринна. Мимо меня проходят горничные в красных формах, лица скрыты вуалями. Должно быть, кроме них, все спят.
По коридорам и винтовым лестницам направляюсь к нашим апартаментам. Внутри темно. Подхожу к большому круглому окну с видом на город и сквозь узорчатую решётку смотрю вниз. С такой высоты вид на Вейю открывается просто завораживающий.
Думаю о том, что сделала сегодня. Хозяева дают мне много разных заданий, но это, запугивание и наказание провинившихся, самое неприятное. Хотя Экан, конечно, сам виноват. Правила ему известны.
Иду в спальню. Под одеялом в темноте зашевелилась гора. Ринн что-то бубнит, но слишком тихо, ни слова не разобрать.
— Это я, — говорю на всякий случай.
Ринн ворочается.
— Где была? — бормочет он.
Раздеваясь на ходу, подхожу к кровати и ложусь на свою половину. Ринн сонно обнимает меня.
— Пройтись выходила, — отвечаю я, но Ринн уже спит.
Глава 26
Помаленьку выздоравливаю, и меня снова выгоняют на работу. Опять поднимаю и опускаю знакомые металлические решётки, сквозь которые течёт всё тот же мутный поток расплавленных минералов.
И снова Фейн мой напарник. Сначала я боялась, что он встретит меня бурными изъявлениями благодарности или начнёт жалеть, или ещё хуже — будет терзаться угрызениями совести и винить себя. Но ничего подобного. Фейн приветствует меня застенчивой улыбкой. В первый раз вижу, как он улыбается. Потом, ни слова не говоря, берётся за работу. Он опускает, я поднимаю, он поднимает, я опускаю. Сегодня особо не напрягаюсь и позволяю Фейну задавать удобный для него темп. Больше не чувствую необходимости нарочно себя мучить. Я и так измучена.
Проходит некоторое время, и вдруг изо рта будто сами собой начинают литься слова. Я больше не могу молчать. Теперь былая необщительность кажется мне глупой. Жизнь продолжается, и я не намерена проводить её в одиночестве. Разрываюсь от потребности что-то сказать, что угодно. Поэтому выпаливаю:
— У меня сын твоего возраста.
Фейн, наблюдавший за серой жижей, льющейся по траншее, вскидывает удивительно густые ресницы.
— Какое есть его имя?
— Джей. Он младший офицер в эскаранской армии.
Тут надо бы чувствовать гордость, но ощущаю лишь страх. Что ж, я уже привыкла.
— Можно спросить, какое есть твоё имя?
— Орна.
Фейн молчит. Я продолжаю. Начав, остановиться уже не могу. Я вообще-то от природы разговорчивая, и теперь дамбу наконец прорвало. Я хочу говорить.
— Ты Дитя Солнца, да? — напрямик уточняю я.
— Нас ещё зовут Далёкие. Мы на наш язык зовём себя Сура Сао.
При последних словах его странный горловой акцент становится особенно явным.
— А правда, что вы живёте на поверхности? И никогда не спускаетесь под землю?
Фейн смеётся:
— Неправда. Бывает, спускаемся. Да, мы живём на поверхность, под небо. Охотимся на звери, а звери — на нас. Едим растения Каллеспы, путешествуем иногда. Но у нас тоже есть дома, как ваши, мы живём в пещеры и строим города.
Фейн поднимает голову к потолку кузницы, который в дыму и не разглядишь.
— Гой-шью начинается, — грустно произносит он. — Скоро мои люди перейдут на другое место.
— Что начинается?
— Сезон ночей.
— А у нас он называется сезон спор, — рассказываю я. — Начинает дуть ветер, и грибы размножаются. В середине сезона спор становится так много, что кое-где их из моря вёдрами вылавливают.
— Понимаю, — говорит Фейн. — Можно тебя просить? Если буду плохо говорить ваш язык, исправляй. С тобой говорить полезнее, чем с мучителем.
— Ты, наверное, хотел сказать — с учителем, — усмехаюсь я. — Мучитель — это тот, кто кого-то мучает. Хотя, конечно, и такие учителя бывают.
Фейн улыбается:
— Видишь? Уже учусь. Хочу первый из наших поступить в университет в Бри Атке.
— В Бри Атке? В эскаранский университет?
— Конечно. Где ещё есть Бри Атка?
— Произведёшь фурор, — говорю я. Фейн не понимает. Говорю проще и медленнее: — Все очень удивятся.
— Понимаю.
— Кое-кто из наших вообще не верит, что ваш народ существует.
Фейна это смешит. Его смех заставляет остановиться проходящего мимо охранника. Тот рявкает на Фейна по-гуртски, чтобы тот не отвлекался от работы. Фейн с пристыженным видом берётся за дело, весёлости как не бывало. Но когда охранник отходит и скрывается в темноте кузницы, Фейн поднимает голову и хитро улыбается мне. Невольно улыбаюсь в ответ. Уж и не припомню, когда в последний раз это делала.
— У нас рассказывают историю про ваших людей, — начинает Фейн. — Давным-давно все люди жили наверху. Гурта, эскаранцы, Дети Солнца, банчу, хааду. Все были одна раса, с'тани. У вас это слово значит «старики», но это не очень правильно. С'тани были большой урод…
— Народ, — механически поправляю я. И тут же качаю головой, удивляясь самой себе. — Извини. Всё, молчу.
— Я хочу, чтобы ты исправляла.
— Так ты никогда свою историю не расскажешь. Будем застревать на каждой ошибке. Давай я тебя потом учить буду. А сейчас просто говори.
Мальчик так удивился, что даже замер, и я сбилась с ритма.
— Будешь меня учить? — переспрашивает он.
И только тогда осознаю, что предложила давать ему уроки. Причём абсолютно искренне и добровольно.
Всё больше становлюсь похожа на себя прежнюю. Как будто изнутри отторгается некое инородное тело, душевная заноза. Несмотря на боль, тело моё кажется более лёгким и подвижным, чем раньше. Чувства обострились. Больше не кажусь себе отстранённым наблюдателем, следящим со стороны за всем, что творится вокруг.
