Василий Клюкин - Коллектив Майнд
Минут десять Байки поливал Агентство «Коммуна» и их унифицированные технологии. Больше всего его возмущала почти полная потеря разнообразия. Даже у самых примитивных вещей никакого выбора. Хорошо, что еще деревья и кусты не научились растить по шаблону.
— Тем, кто сдал ОЭ, еще хуже. Не дай Бог превратиться в веджи, — заметил Айзек.
— Ну, вежди и при жизни все мудаки.
— Не, не скажи. Мой друг продал креатив по любви.
— Это все равно, что по любви отрезать себе член из-за того, что он вовремя не встал!
Шутка Байки не пришлась Айзеку по душе, он попытался рассказать ему про Паскаля, но Байки сказал, что не смотрит сериалы, не читает политических газет и не слушает истории про мудаков.
— Ну, тогда, послушай вот что! Я сам чуть не стал таким, мне случайно повезло, или не повезло, не знаю.
Айзек рассказал ему свою историю.
Байки старался внимательно слушать, но его голова уже потихоньку свисала и клонилась в сон. Когда Айзек закончил рассказ, Байки поднял глаза, посмотрел на него и медленно произнес.
— Я предлагаю выпить за… Элвиса! За его попытку! За сопротивление!
Айзек ожидал тост за себя, за здоровье Викки, за свою историю, за что угодно, но никак не за сумасшедшего бомжа.
Видимо увидев его лицо, Байки хмыкнул и добавил:
— За сопротивление и за Элвиса! А за тебя мы тоже сейчас выпьем.
— За Элвиса! — Айзек поднял стакан.
— В нынешнее время надо быть сумасшедшим или очень крутым, чтобы бороться. Я готов, и я бу-у-удуу!
Байки шарахнул по столу так, что стакан подпрыгнул и разбился.
Глава шестая
«Коммуна» довольно спокойно относилась к протестным демонстрациям, которые со временем почти прекратились. Правонарушения были делом полиции, само Агентство старалось оставаться в стороне, не принимая открытого участия ни в каких конфликтах. На стороне «Коммуны» добровольно выступали вылеченные от смертельных болезней люди. Они и их родственники были самыми агрессивными сторонниками агентства, зачастую выходя на митинги протестующих с плакатами «Вы выступаете за нашу смерть!».
Довольно безобидное нападение, совершенное Мистером Элвисом-Анри, пресса громко называла терактом, который обсуждался целую неделю. Интерес подогревало само место преступления — спокойное респектабельное Монако, в криминальных сводках почти не всплывавшее и в прежние времена.
Когда в парижскую полицию в Департамент Оранжевой Энергии поступила итоговая сводка о расследовании монакского инцидента, она по большому счёту никого не заинтересовала. Только комиссар Пеллегрини, будучи главой отдела, был вынужден ознакомиться с документом, и взялся листать толстую папку. Обычный случай нападения, совершенный фанатиком-одиночкой. Скука.
Отец Пеллигрини был неаполитанцем, мать — француженка родом из Бордо, сам он и родился, и вырос в Париже, но считал себя больше итальянцем, унаследовав в характере черты обеих наций. По-итальянски быстрые импульсивные жесты легко уживались с мягкой французской деликатностью, когда было надо.
Лицо Пеллегрини было будто грубо вырублено из тяжелого гранита: мощные скулы, большой лоб. Широкие полоски мешков под небольшими карими глазами делали взгляд по-мужски брутальным и очень проницательным. Глубокие складки на чуть впалых щеках и вокруг рта создавали впечатление, что его ум находится в постоянном мысленном напряжении. Высокий и статный, по выправке было видно, что он бывший военный: Пеллегрини долго служил Африке, а потом пришел работать в полицию в отдел по борьбе с наркотиками.
Работал очень эффективно, мог стать главой департамента, но не вышло. Он считал, что в нем было все для того, чтобы взлететь на самый верх, и мешала только итальянская фамилия. Несколько раз были неплохие шансы, но каждый раз его кто-то обходил, и обязательно это был обладатель исконно французской фамилии, что постепенно взрастило в нем, в парижанине, злобу на соотечественников.
Однако его нелюбовь к ним была прерывистой, как пунктир. Чужим обижать французов он не давал. Как-то давно Пеллегрини смотрел футбольный матч, международный финал между Лондонским Арсеналом и Олимпик Марсель. Олимпик проиграл, пропустив в концовке два гола, которые забил игравший за Арсенал французский легионер. Пьяный болельщик англичан, сидевший в баре, бросил хамскую реплику, что только самые лучшие французы имеют право пахать на английских полях. Пеллегрини поднялся и одним несильным, но точным ударом свихнул тому челюсть. Полицейский — не полицейский, а кровь у него была настоящая, по-итальянски горячая.
Но, тем не менее, Пеллегрини все же недолюбливал чистокровных французов, особенно парижан, за их высокомерие по отношению к южанам-итальянцам, и отзывался о них иногда даже с чрезмерной жесткостью. Он полагал, что платит им той же монетой, относясь к ним так же, как они обращались с ним. Как и в последний раз, когда его снова отодвинули на второй план, а вакантное место начальника отдела по борьбе с наркотиками занял единственный настоящий друг — Жиль Готье. Пеллегрини считал себя более подходящей кандидатурой, и особенно обидно было уступить место лучшему другу.
И все-таки он, наконец, поднялся, став главой нового престижного Департамента ОЭ. Теперь все должно было измениться, Пеллегрини мог по-настоящему развернуться и показать себя во всей красе. Тогда он думал, что проведет остаток службы в жутко важной и увлекательной работе… Как же он ошибался.
Полгода спустя Готье из патриотических соображений сдал свою ОЭ. Он уговаривал и убеждал Пеллегрини пойти вместе с ним и другими офицерами. Убеждал, что они прекрасно заживут на океане где-нибудь в Бордо, в то время как их креатив будет дальше служить на благо отечества и мира. Пеллегрини отказался. Он, наконец, достиг своей мечты, да еще в таком перспективном новом департаменте и не готов был распрощаться со своей новой должностью.
Пеллегрини был рад, что не пошел сдавать ОЭ вместе с Готье, а теперь и не мог бы этого сделать, потому что подписал контракт о несдаче. Кто-то наверху спохватился, что полиция такими темпами останутся без качественных кадров, и ввел мораторий на скачивание ОЭ для высшего полицейского состава.
Первое время его работа была интересной, с новыми технологиями ловить преступников стало легко. Но очень быстро мощь «Коммуны» выросла настолько, что его работа превратилась в рутину. Да и не только его — практически всей полиции.
Пеллегрини без особого интереса читал отчет о нападении. У него возникла идея о том, что неплохо было бы оказаться под ласковым южным солнцем. Он решил съездить туда, на место "громкого теракта", пока еще свежи следы и есть в чем покопаться, с кем поговорить. Чем только не займешься от скуки, да и получится позагорать немного. Он позвонил в монакское Агентство и попросил ничего не трогать, пояснив, что выезжает для дополнительного расследования.
Айзек проснулся ближе к полудню. Несмотря на жажду и стучавшее отбойным молотком в висках похмелье, поднялся быстро; он не находил себе места. Осушил два стакана воды, стало лучше. Адреналин от успешного знакомства по-прежнему поступал в кровь, вызывая приятное возбуждение. Айзек метался по квартире как лев в клетке и ничем толком не мог заняться.
Байки пришел только в час.
— Так себе, — пробурчал он вместо приветствия.
— Что? — не понял Айзек.
— Говорю, живешь ты так себе. Дыра дырой. Черти что, — и помолчав, добавил. — Серьезно, Айзек, я как будто к себе домой зашел.
Айзек оценил иронию короткой ухмылкой.
Они подошли к уже включенному компьютеру. Айзек открыл файл и показал базы данных. Байки присвистнул.
— Ох, ты! Базы данных — это моя слабость, моя любовь, — с ноткой самодовольства сказал он. — Ага. В прямом смысле, вижу базу данных, вхожу в нее, нахожу ее слабость и ломаю.
Байки плюхнулся на стул перед компьютером и бегло просмотрел список.
— А, — слегка разочаровано произнес он. — Тут ничего ломать не надо.
Айзек взял у Байки мышку, пошевелил ей в поисках курсора, и пояснил, что база данных полезна для того, чтобы найти сообщников. Там он отыскал Байки, там же видел и других единомышленников — Айзек рассказал про Волански, про потенциальных кандидатов. Про девушку постеснялся.
Байки, не дослушав, уже стучал по клавишам и рыл соцсети:
— Смотри, этот чел. Чарльз. Немногим старше нас. Из богатенькой семьи. Вращается в высших кругах. С деньжатами у него порядок. Да, помню, помню, — снова перебил Айзека, который хотел что-то сказать. — Ты уже нацелился на, как его там, Волански. Но зацени — у этого-то Харлей. Наш, считай, человек, верный кандидат, и тема для знакомства есть.
— А по мне, так просто богатый выпендрежник, — возразил Айзек. — Могу поспорить, что Харлей он купил только потому, что где-то прочитал о том, как круто иметь Харлей.
