Владимир Коваленко - Камбрия - навсегда!
Сна хватило часа на четыре. Потом оставалось только лежать с открытыми глазами и ждать утра — сон не шел, тело очень быстро приспособилось к более подходящему сидам режиму и спать более четырех часов кряду отказывалось.
— А почему ты покрывало не выкупила? — Анна тоже проснулась и теперь искала ответов.
— Ты о чем?
— Ну, для ванны. Единственное, что ты повела против обычая. — В комнате без окон и сидовские глаза не могли рассмотреть, улыбается ученица или нет. — Знаешь, Ивор был против похищения. Понял уже, что ты жадная… Но — традиция.
— Не жадная, — сида досадливо передернула ушами, — скупая. А еще вернее, бережливая. Да и не дело мне выкупы платить, — вздохнула Немайн. — Ты видела, как у них лица повытянулись, когда я после этого в плед завернулась?
Анна кивнула. Отсутствие традиционного знака щедрости мужская по преимуществу старшина охотно бы стерпела — в обмен на лицезрение прелестей богини. Ведь каждый должен был в очередь подойти и получить кубок с вином в знак верности уже личной, а не от имени клана. И разумеется, заглянуть в ванну. А рубашка, какая бы она толстая и шерстяная ни была, намокнув, от нескромных взглядов защищает еще хуже, чем от холода.
— Но зачем?
— Выкупы платить не в моем характере, это раз. — Немайн подумала и решила не гулять вокруг да около. — Об этом обычае я не знала, это два. Кстати, а какой знак-то? Второй башмак серебра?
— А говорила — не знаешь… А особого убытка тебе бы не было — у тебя ножки маленькие.
— И грудь тоже, — нарочито понуро добавила сида, чтоб Анна приободрилась и вспомнила, что ее формам богини завидуют. По крайней мере, одна, — и вся я…
— Я не к тому, а просто — серебра бы ушло мало, а так ты получила славу очень прижимистой сиды.
— Так для королевы слава скупердяйки — это очень хорошая слава! А для Хранительницы правды — тем более. Суди сама — от наших королей все ждут щедростей — причем глупых. Бардов засыпают золотом поверх ушей за лживые славословия, устраивают народные обжорки, турниры и бега на ипподроме. А потом, глядишь, нужно построить дорогу, или воевать, или недород и нужно купить у соседей зерно — а казна пуста, и приходится гнать на работу подданных и обирать их. Что против правды. А значит, и глупая щедрость тоже против правды…
Анна продолжала расспросы — ей было интересно. Так их и застало утро: сестра-ученица, на которую навалили все одеяла, положенные Хранительнице, — в ванне, посапывает, ведьма-ученица неуклюже — и никогда уже не научится, слишком взрослая, нужно с детства — сидит на пятках, а их наставница бегает вокруг и вольно пересказывает «Государя» Макиавелли, не забывая пояснить, где италиец, по ее мнению, не совсем прав…
Отец Адриан, слушай он эту беседу, изрядно бы успокоился — потому как не спал всю ночь, ожидая, чем обернется нарушение традиции. Впрочем, с Немайн он успел побеседовать — да и паству уже немного изучил. А потому стило принялось выводить успокаивающее:
«Ропот, конечно, был. Но — очень тихий. Дело здесь в том, что традиция не была устоявшейся. Замшелое воспоминание.
Королев в Ирландии не случалось давно — но Уэльс все-таки страна латинская, римское право за последние пятьсот лет неистребимо въелось в народные традиции. Так что формально для возведения женщины на престол не требуется даже отсутствия сыновей. Дочь старше племянника — таков неписаный закон, но тот же закон гласит: старшинство в клане — старшему в роду, но власть — достойному. Если кланы — в лице Хозяина заезжего дома — согласны поставить над собой женщину, у дочерей короля есть все шансы получить престол и при живых братьях! А кланы, как правило, преспокойно соглашаются — особенно если братьев нет, а девушка не демонстрирует совсем уж откровенной неспособности. Правда, народное мнение к королевам более сурово и смещают их за неспособность чаще. Как, например, Дон. Или очень на нее похожую Корделию. Ту самую, дочь Лира. Но вот именно в Диведе такого не происходило столетиями.
Так что ригдамны сами торопятся перевалить власть на братьев. Или замуж выскочить за короля побольше.
Другое дело, что на сей раз люди получили не королеву, а непонятно кого, и это порождает смущение. Оттого и требовалось, чтобы церемония возведения „ригдамны Немайн“ в Хранительницы правды не особенно отличалась от коронации. То же, что „жадная сида“ оделась перед тем, как опуститься в назначенную купель, само по себе оказалось довольно правильно. Даже по самым старым правилам.
Друидические верования многое позволяли, но очень жестко требовали. Если блудницу христиане презирают, но и прощают, ибо милосердны и способны наказать плетьми и церковным покаянием, то друиды запросто забивали несчастных камнями. Или приносили в жертву — а это обычно означало сожжение заживо…
Те, кто надеялись увидеть голую, по сути, Хранительницу, разочаровались. Очень слабо. Потому что камбрийцы способны оценить скупую правительницу. И предпочесть рачительную хозяйку земли прельстительной транжире! Таков дух этого народа. Богатого — в отличие от тех же ирландцев, — хлебосольного и трудолюбивого. Но вот нищих — точнее, побирушек, не бедняков — они не терпят. Накормить голодного в Глентуи считается само собой разумеющимся. Никто здесь не вложит камень в протянутую руку! Пристроить человека к делу, каким бы ничтожным он ни был, полагается деянием правильным и ловким. Но бросить ни за что монету, даже самую мелкую? Камбриец скорей удавится. Бедняк, что трудится в поте лица своего, но не имеет везения свести концы с концами, достоин в их глазах уважения и помощи, тем более что невезение это часто почитается за козни нечистой силы. Бродячий поэт — и вовсе ремесло не хуже других, при некотором таланте и удаче позволяющее пробиться в верхушку сообщества бардов. Но бездельник, пусть даже калека? Да об такого и ноги вытереть зазорно.
Потому побирушек в Глентуи нет. А те, кто беден до нищеты, кормятся тем, что пасут чужие стада, — и самым обездоленным достаются самые грязные животные. То есть свиньи. Даже отшельники пасли свое стадо… И, нужно отметить, выпас в результате начал считаться занятием достойным отшельника и аскета…
А в нерожденном пока городе в устье Туи все бурлит и кипит. Вниз по реке сплавляются баржи и лодки с пищей и материалами, плоты из бревен, ревут пригоняемые стада, благодаря которым на столе каждого рабочего вдоволь мяса, но которые обогатили берег реки дурной вонью кожевенных мастерских. Кричащий холм разрыт, и жить приходится практически в земле, хотя и временно: Августина объявила, что добрые дома будут построены только после того, как будут закончены городские укрепления и церковь. Да, базилисса по-прежнему благочестива — в своем роде. И перевод Библии потихоньку продолжает. Одна страница в день, не больше, но это хорошо и достаточно. Подобный труд не терпит торопливости, зато требует точности. Хотя какое уж тут „потихоньку“, когда чтения проходят на будущей главной площади перед несколькими тысячами человек? А звонкий голос — истинное чудо Господне — разносится над изрытыми просторами, и слышит его всякий, и сиде вовсе не приходится кричать!
Впрочем, иначе и быть не может…»
Викарий это понимал — с тех пор как осмотрел вместе с Августиной будущую систему обороны. «Владычица Холма», как ее все чаще называли, щебетала про военную целесообразность, объем работ, преимущества заполненных соленой водой рвов перед сухими и пресноводными в условиях мягкой зимы, о том, что некоторые рвы — на возвышенностях — останутся все-таки сухими, и там нужно насыпать валы так, чтобы с одного можно было обстреливать подножия другого…
Викарий же за новизной и размахом видел одно — размеры города, который должен подняться за странной оградой из земли и воды длиной почти в половину римской мили. Викарий пытался себе его представить — выстроенным из серого шероховатого камня, лоснящимся на солнце всеми оттенками зеленой, синей, рыжей и черной черепицы. Но вспоминались размеры, и перед глазами вставал Новый Рим, град Константинов. И становился прозрачным хитрый замысел и отказ от восточной короны. Что толку править городом, в котором тебя ненавидят, править ненавистью и прорываться к власти через огонь и кровь? Мученический же венец противостояния злу любовью Августина принять не захотела или не смогла. Или — не имела на то права. Выбрала себе другой путь. Ей посильный. И посильный, пожалуй, только ей!
Многие укрепления, на языке фортификации — «верки», будущей крепости пока лежат линиями планов и топографических съемок на столе базилиссы, на полумильную ограду в любом случае не хватает людей, строителей пока защищает частокол, сохранившийся от осадного лагеря, и огромная осадная машина, которую удалось восстановить. Немайн пищала от радости: так, что вся округа сбежалась. И фермеры смотрели, как вылетающие из огромной пращи камни падают точно там, где река наиболее глубока и судоходна!