Евгения Мелемина - Библия улиток
Я умею чинить разную технику, но почти никто не умеет ей пользоваться, поэтому смысла навязываться в качестве ремонтника не вижу.
Говорят, сейчас прибыльно запаивать тазики. Мастеров по запаиванию тазиков очень уважают.
Теперь ясно, почему я согласен быть аттракционом за определенную плату? Во мне нет никакой гордости. Я мог бы ходить, задрав нос, и размахивать плакатом: «Последнее дитя. Горд. Не бухаю за чужой счет», но чем мне это поможет?
Уолли указал нам на дальний столик, делая вид, что заведение его забито битком и приходится сажать гостей на галерку, хотя в норе торчали всего два тощих доходяги и какой-то небритый тип со стаканом мутного пива.
– Ром. Два. Три, – сказал я и протиснулся в щель между стеной и столиком. Надо мной громыхали желтые и белые бусины. Толстяк сел напротив, выдвинув стул так далеко, чтобы вместился пропотевший на лекции о спасении мира живот, и с облегчением снова закурил.
– Злодейские сборища, – проворчал он.
– Ну что вы, – ответил я, – парниковый эффект «сайлентов»…
– Вот я о нем! – обрадовался он. – Именно!
Уолли принес ром и лимончик. Лед он забыл, и я не стал спрашивать.
– Парень, что ты скажешь, если мы попросим тебя продать нам «сайлента»?
Пришлось покатать во рту глоток рома, чтобы осознать смысл его вопроса. Кто – «мы»? Толстый и его сигара? Что значит – продать «сайлента»? У меня где-то есть гараж с ними?
Наверное, у меня все на лице было написано, потому что толстый выплюнул сигару.
– Мы обещаем полное финансирование. Ты находишь «сайлента» и приводишь его нам.
И он сделал такой жест фокусника. Вуаля!
Можно было послать его сразу, но мне еще не принесли третий стакан.
– Уолли, где ты берешь лимоны? – спросил я, когда третий стакан появился.
– Ращу их дома, – с достоинством ответил Уолли. – Вырастил деревце. Они мне как дети. Один лимон – один доллар.
– Зачем вам «сайлент»? – поинтересовался я, когда Уолли ушел.
– Это неважно, – ответил толстый. – Твое дело – найти и привести.
– Вы знаете, что они… (пастыри новой жизни. Не покидайте рая) не боевые машины?
– Но они могут все?
– Но они не боевые машины.
– Но они…
– Ладно. И кого прочите в пилоты?
Я откажусь. Точно откажусь. Это против правил.
– У нас есть пилот.
– Чего-о?
– Один из вас согласен пилотировать «сайлента».
– Так пусть сам и ищет, – огрызнулся я, отодвинул недопитый стакан и вышел, с грохотом опрокинув стул. Случайность – я не собирался создавать шумовых эффектов, просто там очень узкая щель между стеной и столиком.
На улицах уже стемнело. Павшее на колени здание я обошел по периметру и нашел засыпанную хламом вывеску: «ГОРОДСКОЙ СУ…»
Городской суп?
Ну да, так оно и было, пожалуй. Раньше в мраморных залах варилась ежедневно сотня-другая людей в костюмах и при галстуках, настоящий суп, как те рыбки в баночке.
О черт, моя рыбка! Я оставил ее в норе, у этого торговца детьми, Уолли…
Вполне возможно, что толстяк скоро уйдет, и если я наверну еще кружок, то можно будет прийти обратно и забрать петушка.
Я обошел «Городской суп» еще раз и остановился только разок, чтобы посмотреть через узкое окошечко, как Огурец считает деньги в опустевшем зале. Он выложил их все на полированный столик рядом с выключенным проектором и раскладывал на три кучки. Наметанным глазом я определил – долларов тридцать, не меньше.
Может, мне тоже начать вести лекции? Купить старую простынь и пачку слайдов, вешать объявления на столбах и вечерами рассказывать о… О чем?
Волнующих тем только две: что случилось и как исправить.
Есть еще одна тема, но о ней молчат, и ни за какие деньги я не решусь ее поднять: что будет, когда все умрут от старости?
Нет, понятно, что будет – ничего не будет. Уинтерз и Дикки разбегутся из магазинов и плюхнутся в Милли, наш скромный океан. Лимон прорастет сквозь подоконник Уолли, и через десяток лет под его окном будет красоваться лимонная рощица.
Ром будет стоять на полках и чернеть-чернеть-чернеть…
Все началось с убийства Ани, вскользь подумал я, представив себе морского льва, трескающего лимоны на пляже. Если бы Ани осталась жива, мы рано или поздно додумались бы, зачем нам была брошена эта подачка, и наверняка сообразили бы, как поступить дальше.
Если бы, если бы. Уинтерз и Дикки сидели бы в своем чане до скончания веков и переходили бы по наследству от владельца магазинчика к его сыну, а потом внуку… и может, даже правнуку. Вряд ли их кто-нибудь купил.
Настроение окончательно испортилось. Я пошел обратно, читая объявления на стенах: «Тренинг: составление молитв на любой случай жизни», «Гипноз!!! Только здесь!!! Кем вы были в прошлой жизни???».
Протоплазмой. Серыми комочками в склянках. Заплатите мне за это знание, пожалуйста. Возьму по центу с каждого жителя города. Залезу на крышу, разверну плакат с изображением комка клеток и надписью «Привет, мир!», а внизу поставлю копилку…
Привет, мир. С таким воплем я родился в чем-то, похожем на тот самый ржавый чан. В вагонетке, заполненной кислой грязной водой. Булькал там и тонул, пока не успокоился и не понял, что воды-то по колено… Привет, мир.
Мне обещали, что ты мой, мне принадлежишь, и я буду тебя спасать, нацепив героическую шкуру «сайлента».
Но как можно спасать мир, когда в нем уже понапихано разной швали: мародеров, алкашей, синдромеров, интеллектуальных теоретиков и мастеров по запаиванию тазиков?
Я спасал мир, пока в глаза никого не видел, кроме последних детей. А когда увидел – бросил все к черту.
Мне нравилась моя работа. Я не шутил насчет агнцев и прочей красоты, когда-то я знал наизусть тысячи видов растений и животных, возился с ними как с родными, хотя однажды меня покусала лисица. А теперь у меня сперли даже рыбку.
– Где моя рыбка?
На столике в углу все еще стояли пустые стаканы, а баночки не было.
– Уолли, где рыбка?
– Как ты узнал? – спросил Уолли, меланхолично протирая пепельницу. – У меня действительно в продаже сегодня есть рыбка. Отменная рыбка, всего доллар.
– Я купил ее за десять центов!
– Кто-то сильно продешевил, – укоризненно ответил Уолли. – Такой красивый хвост и расцветка стоят не меньше доллара.
– Оставь себе. Украсишь интерьер. Можешь назвать нору «Петушок».
Уолли скривился.
– Пятьдесят центов.
– «Петушок Уолли». Так и назови. Я развешу рекламу твоего заведения по всему городу.
– Тридцать.
Ром ударил мне в голову.
– Я последний ребенок! – заорал я. – И завтра явлюсь сюда в шкуре «сайлента», чтобы выпить пару стаканчиков. Ты видел «сайлента»? Ты видел его?
– Десять центов, – торжественно сказал Уолли и выудил баночку из-за стойки.
– Черт с тобой, – согласился я, залез на табурет и заказал еще рома.
Проснулся я совершенно одиноким. Поперек кровати, запихнув голову под лежащую на полу подушку. На столике рядом – стакан с водой и маленькая плюшевая собачка. Где я ее взял, ума не приложу. Душа в моей квартирке нет. Придется топать в коридор, потому что пара ведер холодной воды нужны мне как воздух.
Главное, чтобы хватило денег. Вывернув карманы, я посчитал монетки – десять центов. Заколдованная сумма. Этого не хватит.
Пришлось захватить собачку и переться с ней к распорядителю, Денни-тазику. Он восседал на продавленной табуретке напротив душевой и эти самые тазики считал. Три, пять. Всего семь отменных тазиков, не нуждающихся в пересчете. Один с красными цветочками.
– Денни, – проникновенно сказал я.
– Нет, – ответил Денни. – Тебе вредно мыться. Заржавеешь.
Эта шутка ему никогда не надоедает.
– Я пришел поболтать, – сказал я и сел в тазик. Ноги не держали. – Вчера был на собрании Лиги Законностей.
– А-га, – ответил Денни, доставая ершик.
– Говорят, мою пенсию увеличат на доллар.
– Кто говорит?
– Председатель. Сказал, так будет намного законнее. Так вот, пока они меняют одни бумаги на другие, мне денег не дадут, но как только дадут, я сразу оплачу неделю вперед, обязательно с учетом воды. А пока мне дали вот этот милый сувенир.
Денни посмотрел на собачку.
– Это символ.
– Символ?
– Возрождения. Детская игрушка, понимаешь? Каждый, у кого будет такой, вскоре получит ребенка. По особой программе развития и спасения мира. Знаешь, привилегия… Только мне дети ни к чему, вот, не знаю, что с ней и делать.
– Ты серьезно?
– Вполне.
Мне стало на секунду жалко Денни, потому что этот балбес верил не только в многочисленные Лиги, Корпорации, Объединения, Альянсы и прочую чушь, но и в их обещания. А еще он действительно хотел детей.
– И какие это будут дети? Как ты?
– Мне кажется, ты сможешь выбрать сам.
– Ладно, – сухо сказал Денни, делая вид, что просто идет мне навстречу. – Сколько?
– Два ведра.
– Двадцать центов, значит…
Я посадил собачку на его колени и кинулся в душевую, захлопнув за собой старую рассохшуюся дверь.
