Михаил Гвор - Прорыв выживших. Враждебные земли

Только Борис Юринов носился, высунув язык, подгоняя всех и вся. Боря не боялся смерти. Просто не думал ни о чем подобном. Он уже шел к своей семье, и все задержки на пути воспринимал, как досадное недоразумение, которое надо немедленно устранить. Всё, что мог, ефрейтор делал лично, своими руками. А что не мог…

Куда исчез вежливый и культурный мальчик-шахматист, тихоня и образец примерного поведения? Ефрейтор, отчаянно матерясь, то устраивал форменный разнос какому-нибудь «сверчку» из технарей за задержку с переоборудованием «шишиг», то «наезжал» на всесильного майора Васильева из-за задержки с выдачей каких-то особых покрышек, то гонял по всему парку бедного мехвода. А уж работягам-рядовым доставалось от него совсем не по-детски. Один раз дело чудом не дошло до рукоприкладства, и то только потому, что здоровенный солдат просто побоялся связываться с «этим чокнутым» и отправился выполнять указания.

Борю уже не только за глаза, но и в открытую называли «чокнутым», «бешеным», «психом» и «собакой страшной», а кое-кто предложил поменять ему позывной с «Шаха» на «Псих» или «Зверь». Типа каким надо быть зверем, чтобы тебя зампотыл боялся. А Васильев, действительно, при одном виде Юринова бледнел и пытался куда-нибудь скрыться.

Вряд ли именно энергия и целеустремленность Бориса победила неосознанный саботаж, скорее всего, просто пришло время, но больше поводов оттягивать отъезд не имелось.

Накануне вечером собрались маленькой компанией: сам Пчелинцев с Дмитровским и старшие «рейдовики». Больше никого. Официоз решили не разводить, поэтому ни речей, ни прочего пафоса не было. Да и сидели не в штабе, а в пристройке у парка. Из-за стены были слышны маты технарей, доводивших «последние штрихи» на одном из «газонов». Но никто особо не вслушивался.

Две литровых банки «кедрача», нехитрая закуска… Молча выпили по первой. Повторили…

— Лишний раз языком трепать не буду. Сами понимаете. — тихо сказал полковник. — Мало ли как сложится, как повернется. Не хочется о плохом.

— И не надо, — так же тихо отозвались остальные. Разнокалиберные стаканы с глухим звоном соприкоснулись гранеными боками. Наливали на донышко, не напиваться же. Коричневая жидкость мягко обожгла горло. Заели олениной и моченой морошкой. Со временем пришлось менять многие привычки, в том числе и пищевые.

После третьей немного расслабились, распуская внутренние пружины. Сундуков задымил огромной самокруткой. Чем-то его солдатские папиросы не устраивали, вот и изгалялся, закручивая жуткие конструкции.

— Саныч, занесет до Украины, сала Андрюхе привези. А то бледный ходит, как смерть! — подмигнул майору Пчелинцев.

— Млять! — от удара по столу аж посуда подпрыгнула. Невезучая тарелка, стоявшая на краю, со звоном разлетелась о бетон пола. Урусов молча налил себе «по полной», мрачно выцедил сквозь зубы и швырнул стаканом в стену.

— Всем добрых снов. До завтра.

Все только молча переглянулись. Соловьев, недолго думая, ухватил банку, разлил остатки на четверых. Подняли, выдохнули, зажевали…

— Седьмой как? — с трудом прокашлялся Пчелинцев. Не в то горло, видно, пошла… — Вытянет? А то как-то…

— Вытянет, — сухо ответил Сундуков, — он такой. Крышу мужику рвет, и все дела…

— Всем рвет, — рванул зубами кусок оленины лейтенант.

— Тебе рвет, мне рвет, а у капитана жена третьего под сердцем таскает… Он только сегодня узнал. Влада до последнего молчала.

Человек вынырнул из-за камня. Тенью промелькнул по осыпи… На мгновение проявился, пересекая снежный склон. Растворился в нагромождении камней…

Осторожно выглянул из-за валуна. Вроде, никого. Человек задумался: на предстоящем участке пути нет ни одного укрытия от любопытных глаз. Конечно, и к нему никто не сможет подкрасться, но это и неважно. Намного важнее остаться незамеченным. Выход, конечно есть. Надо вернуться немного назад, и обойти верхом, по скальному хребту. Там намного сложнее, есть риск сорваться, но никто не сможет увидеть ни из ущелья, ни с противоположных склонов.

Риск присутствует в любом случае. Проскочить просматриваемый участок можно за пятнадцать минут, а по скалам придется лезть не меньше часа, да еще потом столько же на обход и спуск. Лень недолго боролась с осторожностью: человек неслышно скользнул к скалам. Поднялся вверх по «камину», прячась за выступами, прошел по наклонной скальной полке. Прополз открытый участок. Перетек через гребень, и оказался на длинном осыпном склоне, усеянном крупными камнями. Наискосок — опять к скалам. Здесь можно передохнуть, место укрытое, а сам он заметит любого издалека. Разве что по воздуху доберутся. Или по стене сверху. Что почти одно и то же: там не пройти. Человек вырос недалеко от здешних краев и горы знал. И знал, что может сделать человек, а что нет.

Как выяснилось, знал недостаточно хорошо. Камень прилетел именно с непроходимого участка. В горах камни летают и без участия человека. Но не по такой траектории. Толстый ватный подшлемник смягчил удар, но тот всё равно погрузил человека в беспамятство…

Две фигуры спрыгнули со скалы, перевернули бесчувственное тело. Переглянулись, и в лучах заходящего солнца блеснуло лезвие ножа…

— Ни о чем не прошу…

— И не надо.

— Только береги себя!

— Обязательно. Я же обещал.

— Ты много чего обещал.

— И никогда особо не нарушал. А я вот просить буду…

— Ну?

— Будь осторожнее хотя бы иногда. Пожалуйста.

— Буду. Только и ты не забудь…

— Я вернусь. Честно-честно. Я ведь всегда возвращаюсь.

— Знаю…

И запах такой родной. И любимый…

Майор Потапов скептически оглядел недлинный строй «ребенков». «Ребенки» — это вам не дети. Разницу надо понимать… Выросли в горах. Самый старший оказался в Лагере в четыре года, так что все равно не помнит себя вне «тренировочной школы имени Виктора Юринова». Именно Вениаминыч настоял на полноценном обучении с самого раннего возраста, в виде основного аргумента используя демонстрацию умений двухлетней Санечки. И был прав, сейчас каждый из этих «ребенков» стоил пары взрослых «равнинных» бойцов. Минимум пары. И это в тринадцать-четырнадцать лет. А что будет потом?

— Здравия желаю, товарищи горные стрелки!

— Здравия желаем, товарищ Высокоблагородие! — слаженно рявкнул строй.

— Та-ак… — протянул Потапов, демонстративно ковыряясь в ухе, — и кто это, интересно, придумал?

Вопрос, конечно, можно и не задавать. И так понятно, что не обошлось без мелкой оторвы, стоящей не на положенном по росту месте в строю, а на правом фланге. То есть, перед длинным Асадом, которому она не достает макушкой и до груди. Сейчас Асад втихую придерживал Саньку за майку, чтобы не полезла с признаниями. В результате строй молчал.

— Хорошо, — продолжил майор, — сформулирую вопрос по-другому: кто взял у уважаемого Мирали книгу…

— Петька тут не причем, товарищ майор, — не выдержала Санька, — это я придумала!

Кто бы сомневался? Ладно… Если не можешь остановить безобразие, надо его возглавить.

— Рядовая Юринова, назначаетесь временным командиром отделения. Построить личный состав и доложить по форме!

— Есть! Отделение, становись! Рассчитайсь!

Санька, по-строевому печатая шаг, подошла к Потапу и, вытянувшись по стойке «смирно», отрапортовала:

— Товарищ майор, четырнадцатое отделение «ребенков» для проведения занятий по стрелковой подготовке построено! Командир отделения рядовая Юринова!

— Вольно!

— Есть «вольно», товарищ высокоблагородие! — выпалила Санька, в перекате ушла от заслуженного подзатыльника и, еще не поднявшись на ноги, скомандовала. — Отделение! Вольно!

— Юринова, кто разрешил уворачиваться? — спросил Потапов.

— Была команда «вольно», товарищ майор. — выпалила маленькая оторва и подмигнула обеими глазами сразу.

— Команда «вольно!» не подразумевает неуставных кувырков. А вашу энергичность, фройляйн, лучше приложить к освоению учебного материала в полном объеме.

Как только «ребенки» услышали про учебный материал, сразу погрустнели. Ну, ничего, сейчас расшевелим, долго что ли?

— Автоматом Калашникова, насколько я помню, все владеют. Или ошибаюсь?

— Так точно! То есть, никак нет! То есть, владеем! — В глазах у ребят зажглась обида. И непонимание: сам же майор и гонял их с автоматами уже не первый год, крайние стрельбы проводили только вчера…

— Вот и молодцы, что владеете. Тогда не буду мучить вас вопросами насчет безопасного проведения стрельб и прочей теории, от которой у вас ухи в трубочку сворачиваются.

«Ребенки» выдохнули, не скрывая радости. На лицах снова заискрились улыбки «во все тридцать два».