Андрей Лазарчук - Спираль
— Что это? — спросил Юра.
— Зеркало, — сказала Тайва. — Иногда оно показывает будущее. Не боишься?
— Нет, — сказал Юра.
— Тогда встань вот здесь и смотри вон туда, где три зеркала сходятся…
Юра встал, где показали, и пристально уставился в указанную точку.
— Подожди, когда они сольются, и тогда…
Голос Тайвы вдруг поплыл. А чёрные плоскости то ли завибрировали, то ли расплылись немного, то ли покрылись туманом. Заболел лоб — как бывает от ледяного ветра в лицо. Потом заболели глаза. Потом буквально на четверть секунды плоскости стали прозрачными — будто в темноте открылось неровное окно в другую темноту…
Юра увидел себя — кажется, в длинной старомодной шинели, такие носили белые офицеры в исторических фильмах, — с непокрытой головой и какой-то непонятной маленькой штучкой в поднесённой ко рту руке. Из-за его плеча выглядывало некрасивое женское лицо, обрамлённое дикой копной красных волос. Дальше за спиной угадывались другие люди, и Юре в первый момент показалось, что по большей части это дети. Нет, просто сжавшиеся от страха…
Виски сдавило с такой силой, что он отшатнулся. Окно пропало, теперь это снова была комбинация из плоскостей и рам.
— Что-то видел? — сквозь звон в голове донёсся голос Тайвы.
Юра помахал рукой, пошёл куда-то вбок, нашарил скамеечку, сел. Казалось, ещё чуть-чуть, и голова взорвётся.
— Что за… чёрт?.. — выдавил он из себя.
— Тебя так сильно отжало? — Пальцы девушки забегали по его вискам, темени, лбу, коснулись глаз. — Подожди, это очень быстро проходит… особенно если погладить…
— Не надо…
Он боялся, что станет хуже.
— Нет-нет, поверь, я знаю.
И правда — боль под прикосновениями исчезала тут же, таяла, как пена.
— Лучше?
— Вроде бы… — Юра сам дотронулся до лба, провёл руками по лицу. — Ничего себе шуточки. Что это было?
— Это значит, ты увидел, как исполнилось твоё самое сильное желание.
— Да? — Юра вспомнил картинку. Она с готовностью возникла перед глазами. — Ничего не понимаю. Никогда такого не желал.
— А что, можешь сказать?
— Ну… просто я сам, какая-то страшная тётка, кто-то ещё за моей спиной — гуськом. Всё. Что к чему…
— Значит, это твоё будущее заветное желание, — серьёзно сказала Тайва.
— А это что, на самом деле — или аттракцион такой?
— Это на самом деле. Дар сталкерского сообщества «Долг».
— То есть какой-то… э-э… артефакт?
— Ну, типа да.
— Но они же, говорят, дорогие, как сволочи. Что, никто не пытался украсть?
— Пытались. Он всё равно тут же сюда же и возвращается. А с теми, кто украл… ну, в общем, неприятности всякие… Удача уходит.
— А ты смотрела?
— А то как же.
— Ну и что?
— Ну… не знаю. Ищу вот теперь. Мне место одно показали… ладно, проехали. Идти можешь?
— Да вроде бы.
— Тогда пошли, а то время поджимает.
— А сколько же?..
Юра посмотрел на часы. Было четыре пятнадцать.
— Ничего себе! Это я…
— Тебя как приковало. Долго. И не смотри на меня так. Я пыталась тебя оттащить… Да всё путём, успеем мы в твой Гомель. Я короткую дорогу знаю.
— Какую короткую, там же…
— Увидишь.
10
Байк у Тайвы был старый и тёртый: «Хонда АХ1», Юра его сразу узнал: когда он покупал свой ТГНБ, ему предложили такой же в качестве «спасательной шлюпки». Производство их уже давно прекратили, но байки были реально неубиваемые.
Дождь уже прекратился, дорога в свете фары блестела, время от времени её пересекали полосы тумана. От набегающего воздуха сначала мёрзли колени, но потом холод как-то уравновесился теплом мотора. Отрыв вскоре остался позади, но свет его огней был настолько силён, что ещё долго, если поднять взгляд, верхушки деревьев ярко выделялись на фоне чёрного неба.
Сначала Юра целомудренно держал Тайву за талию, чуть откинувшись в седле, но скоро она решительно переместила его руки так, что теперь он прижимался к ней всем телом, обхватив чуть пониже груди. Дорога скоро стала неровной, в выбоинах, между которыми Тайва лавировала, как заправский слаломист. А потом асфальт оборвался, и пошла типичная военная бетонка с грубыми стыками между плит. Слева, если присмотреться, можно было увидеть бесконечную цепочку столбов, а потом в неё дополнительным звеном встроилась решётчатая вышка…
— Это Зона? — крикнул Юра.
Тайва энергично кивнула шлемом.
Это Зона, подумал Юра и стал смотреть в ту сторону. Он не знал, что ожидал увидеть. Какие-нибудь багровые сполохи на горизонте. Но там стояла непроницаемая тьма. Наверное, даже ощутимая тьма. Плотная, как бетон.
Дорога пошла немного в горку, тон мотора изменился. Потом появился знак близкого поворота налево. Но там, где дорога начала заворачивать, Тайва сбросила скорость и повернула направо, на почти невидимую тропу. Потом затормозила и погасила фару.
— Что? — спросил Юра.
— Пусть глаза привыкнут…
— А потом?
— Увидишь.
Она соскользнула с мотоцикла и взмахом руки велела Юре сделать то же самое. Он встал на землю, чувствуя, как она подрагивает под ногами. Тайва пошла влево от тропы, продолжая манить его за собой. Через несколько шагов возник бетонный барьер высотой примерно по пояс.
Тайва сняла шлем.
— Смотри туда, — и показала рукой вперёд.
Некоторое время Юра ничего не видел. Но потом глаза действительно привыкли.
На полгоризонта развалилась огромная лоснящаяся туша, почти сливающаяся с темнотой, — но только почти. Туша совершала какие-то движения, по ней пробегали медленные волны и стремительные судороги, и где-то глубоко под студенистой кожей туши разгоралось мертвенное свечение (так светятся гнилушки и трупы-«подснежники»), мерцало, гасло, разгоралось в других местах; потом где-то вдали, на пределе слышимости, завыла сирена, и тонкие лучи прожекторов бестолково заметались над землёй, перекрещиваясь и сталкиваясь.
— Это Зона? — почему-то шёпотом спросил Юра.
— Ага, — сказала Тайва. — Её такую можно только отсюда увидеть. Она не знает, что здесь дырка есть, и поэтому не замыливает глаза.
— А днём?
— Нет. Днём её вообще не видно. Поехали. Теперь ты знаешь.
— Знаю что?
— Во что ты вляпался.
— А-а. Ну да…
Ещё не остывший мотор завёлся с полоборота, и они покатили дальше. Тропа скоро расширилась и стала прямой, как стрела, и Юра сообразил, что это насыпь железной дороги, скорее всего узкоколейки, с которой убраны рельсы и шпалы.
Тайва переключила свет, и теперь фара, как прожектор, била вперёд метров на семьдесят. Свет её был голубоватый. Запрещённый криптон, подумал Юра. И алкоголя у нас в крови… ну, немало. И скорость… он чуть-чуть потянулся вперёд, посмотрел на спидометр — сто десять. Ни фига себе… Тайва снова поймала его руку и ещё раз переместила — теперь прямо на свою грудь. Потом другую. И прибавила ходу. Только сейчас мотоцикл слегка затрясся. Куртка на Тайве была хоть и ветрозащитная, но мягкая, «мембранка», буквально как шёлк с шёлковой подкладкой, и Юра чувствовал всё. Он начал легонько стискивать груди и отпускать, стискивать и отпускать. Он почти весь ушёл туда, ближе к своим ладоням. Мотоцикл летел уже по какой-то трубе, пробитой светом в податливом пространстве. Юрина рука сама по себе нашла язычок замка, потянула вниз, вниз, потом проникла за пазуху. Контраст между жаром тела и холодом набегающего ночного воздуха был обжигающим. Твёрдый и маленький, как пулька, сосок сам тыкался в пальцы. Так длилось упоительно долго. Что-то постороннее, инородное, отторгаемое, — пролетело мимо, несколько раз отразив звук мотора: ррр-ррр-ррр-ррр… Наконец Тайва сбросила скорость — и, клюнув вперёд, мотоцикл замер. Шлем как будто сам собой слетел с её головы, с костяным стуком упал и покатился…
— Да, вот так, — хрипло сказала Тайва. — Ну, невозможно же… постой, я сама…
— Спасибо, — сказала она потом очень серьёзно.
— За что? — удивился Юра.
— Что не смотрел на часы… Вот он, твой Гомель.
И правда, они только что миновали щит-указатель: «Гомель — 4 км». Едва начинало светать. Шоссе было не то чтобы пустынным, но просторным.
— Я говорила, что доедем быстро, говорила?
— Да. Хоть и с задержками…
— Хочешь секрет?
— Не знаю, — сказал Юра. — Его нужно будет хранить?
— Всё равно. Ты границу не заметил?
— Нет!.. Ну ни фига себе.
Несмотря на грядущее объединение, паспортный контроль всё ещё сохранялся и даже лютовал временами, хотя таможни уже упразднили.
— Это такая сборка есть, «вибратор» называется. Я его в трусах в специальном кармашке ношу. Если ночью ехать и по-настоящему обжиматься, то и не остановят никогда, и дорога намного короче делается.
— Это как?
— А так. По спидометру мы проехали семьдесят, а на карте это сто двадцать.
