Олег Ростислав - Закон Дарвина

Русский человек, веками привыкший видеть перед собой реального противника, никак не мог поверить в то, что против него ведется война. Почти никто из русских ТАК войну себе просто не представлял и искренне считал, что ничего особенного не происходит. Кроме того, «братковские войны» 90-х и «антифашистский стабилизец» начала века здорово повыбили тех, кто реально умел за что-то с кем-то бороться, а развал системы здравоохранения, образования и воспитания крепко подкосил основополагающие ценности русского народа в целом. Ну а многолетняя чехарда выборов и агитации отключила у подавляющей массы населения желание вообще вникать в то, что творится «наверху».

В общем, к 2050 году, по расчетам аналитиков ООН, русские как народ должны были практически исчезнуть, слиться с соседями и «меньшинствами», превратиться в экзотическое недоразумение, типа ассирийцев или лужицких сербов. И – никакого насилия, никакой оккупации, никакой войны вообще. Все сделают сами русские. И мир вздохнет с облегчением… после чего можно будет заняться арабами и китайцами, чтобы миру стало еще легче. Планета не резиновая, и пряников на всех не хватит… Ну а там – впрочем, так далеко ТАМ старались не заглядывать – надо будет и свои ряды проредить… конечно, за счет малоценных кадров…

…Не были учтены лишь две вещи.

Аналитики не могли даже предположить, до какой степени русский народ презирает любую власть вообще.

И это качество было всеобъемлющим, не зависящим ни от возраста, ни от пола, ни от социального положения, ни даже от принадлежности к самой власти.

И еще не была учтена непомерная, зоологически обезьянья жадность западных ставленников.

Большая часть бабок, отпущенных «на уничтожение русского народа», мгновенно пошла в элементарный распил…

– Научить ее магазины набивать – цены не будет.

– Она и так умеет, просто я не доверяю, – гордо заявил Арт, за длинный серо-розовый хвост поправляя декоративную крысу, тащившую по прикладу «РПК» пулеметный патрон. – Ганза, тихо, не падать!

Крыса жизнеутверждающе пискнула, уронила патрон в ладонь хозяину и неторопливо отправилась за следующим – в стоящий на ступеньках поодаль цинк.

Верещаев неопределенно хмыкнул и потянулся.

Был чудесный летний вечер. Алое солнце садилось за деревней, где-то мычала корова… и вообще от окружающего веяло такой пасторалью, что хотелось запустить в эту идиллию матом. Верещаев вздохнул, задрал ноги повыше на скрипнувшие перила и вытянул наружу затвор «маузера», который держал на коленях.

– А я давно спросить хотел, – вдруг поинтересовался Арт, поправляя кепи, – почему вы с этой штукой ходите? – Он кивнул на «маузер».

– Э… – Верещаев любовно дыхнул на длинное тонкое дуло. – Ну как бы тебе сказать… Я символист. В смысле, для меня «маузер» – символ революционных перемен… Ганза, а мне принесешь?

Крыса проигнорировала просьбу – она уже несла еще один патрон любимому хозяину.

– Спрашивай еще, – предложил Верещаев. Парень, втолкнувший патрон в ребристый барабан семидесятизарядного магазина, помог крысе добраться до цинка (за хвост) и удивился:

– О чем?

– О чем ты сразу хотел спросить.

– Ладно… Мы когда партизанить начнем?

– Мы уже партизаним, – удивился Верещаев, наблюдая, как Никитка с Ильей, появившиеся из-за угла, тащат два ведра с рыбой. – Что тебе не так? Спишь в вещмешке… в смысле, тьфу, черт, в спальном мешке, воздух свежий, в перспективе зима… Э, паразиты, карпа поймали?

– Карасики, окушки, плотва, – коротко отозвался Никитка и крикнул в окно: – Мааааа, рыбу куда?!

– В дом! – решительно отозвались из окна. – А сами – спать!

– Мааааа…

– Мыть руки, ноги, уши и спать! – Из окна высунулась светловолосая голова. Женщина поинтересовалась: – Ольгерд Николаевич, а мой-то где?

– Он пошел с фермерами самогонку пить, – грустно отозвался Верещаев. Мальчишки под шумок смылись за угол, оставив на траве ведра. – Меня не взяли, сказали, что я все испорчу.

Он шумно щелкнул затвором, загнал в ствол патрон из пачки и, поставив оружие на предохранитель, снова полюбовался им.

– Кто у вас с Пашкой спарринг выиграл? – поинтересовался он у Арта. Парень оттопырил нижнюю губу и посадил усталую крысу на плечо.

– Я, конечно. Плохо они у вас подготовлены.

– А на ножах? – Голос Верещаева был равнодушно-коварным. Арт смутился и что-то засвистел в пространство.

– Ну, ножи – это ножи, – неопределенно ответил он и встал, поднимая «РПК». – Пошли, Ганза. Спать пора вообще-то.

Верещаев вредно хохотнул вслед и, вздохнув, открыл какую-то потрепанную книжку, лежавшую на перилах.

Вечерело – медленно, солидно и красиво. В поселке, хорошо видном с пригорка, на котором стоял дом, зажглись редкие огоньки керосинок. Над небольшой луговиной, отделявшей от леса северную окраину, пополз густой туман. Обострились звуки и запахи. В доме два женских голоса напевали песню про капитана.

Верещаев отложил книгу, поправил на бедре деревянную кобуру «маузера».

Он ждал.

– Рыбу-то куда, Ольгерд Николаевич? – спросила из окна женщина.

– А? – Верещаев откликнулся неохотно. – Пустите в таз. Пусть поплавают… на свободе. До завтра.

И хмыкнул.

Опять стало почти совсем тихо, лишь посторонние звуки крались из окончательно почерневшей низины. Верещаев сидел неподвижно, лишь изредка лениво отмахиваясь от комаров или перекладывая ногу на ногу. В конце концов он стал почти невидим. Казалось, даже уснул. И пошевелился, только когда послышались легкие шаги и на тропинке снизу, у калитки, появился плавно движущийся смутный силуэт.

– Димон? – окликнул он.

– Я самый, – отозвался Ярцевский, подходя вплотную. Сгибом пальца расправил короткие усики и улыбнулся – в темноте блеснули зубы.

– Поговорил? – Верещаев поднял глаза. Ярцевский кивнул.

– Мужики согласны… – Он встал поудобнее. – Да там все ясно было, я ж знал, к кому присматриваться… Просто хотел, чтобы к нам попривыкли. Один – бывший вояка, второй – из коренных крестьян. Поговорили, посидели…

– Без самогона обошлось? – уточнил Верещаев. – Не чую.

– Обошлось… чай там у одного хороший. – Ярцевский встал прямее. – Ну что? Можно начинать.

– Значитца, теперь ты, Димон, наш князь, – определил Верещаев. – Димитрий Светоносный. Люцифер, в смысле.

– А что? – Ярцевский поставил одну ногу на ступеньку и оперся на нее локтем. – Так и назовусь.

Верещаев кивнул и поднялся. Кобура «маузера» качнулась у бедра.

– Начинать так начинать, – обыденно произнес он. – Пойду погуляю немного. А ты спать?

– Спать, – кивнул Ярцевский. – Не загуливайся. Утром совет.