Матабар. II - Кирилл Сергеевич Клеванский
— Да с чего ты…
— Еще в детстве, Арди, — Шайи прикрыла глаза и потерлась щекой о его плечо. — когда ты только-только открыл глаза и взглянул ими на этот огромный, чужой тебе мир, я сразу поняла. Поняла, что ты со мной только на время. Что тебя всегда будет звать то, что впереди. Что там, за холмом. Что таится во тьме пролеска. Что за новый зверь так странно воет или что за птица так поет… Но я надеялась, так надеялась, что это время не пролетит так быстро. Надеялась, что смогу подольше смотреть на твои добрые глаза, слушать твой смех, улыбаться вместе с тобой солнышку. В детстве ты очень любил солнышко. Путал его с блинчиками. Помнишь? Не помнишь конечно же. Ты был тогда совсем крохой…
Она притянула его лицо к себе, чуть наклонила и поцеловала в лоб. А затем, опираясь на плечо, поднялась и улыбнулась. Как в детстве. Когда от этой улыбки, кажется, расцветали цветы. Во всяком случае так казалось ребенку.
— Ты не вини меня, сынок, что не хотела, чтобы ты это читал, — произнесла она и направилась в сторону лестниц. А у порога остановилось и добавила. — И их тоже не вини.
Шайи ушла, оставив Ардана одного сидеть у трещащего камина с двумя письмами.
« От дедушки мелкому засранцу» значилось на одном, а на втором — « Сыну от отца».
Глава 50
В очаге все так же игриво и весело плясал огонек. Будто рыжий, задиристый мальчишка, он выбрасывал сложные коленца, попутно пощелкивая сухой древесиной. В поклонах снимал шляпу, размахивая гривой оранжевых волос, искрами разлетавшихся по очагу, а затем мыском сапог вздымал черную землю, золой опускавшуюся вниз. И, чарующим и странным образом, вокруг него порой взмывали хлопья снега, чтобы тут же выстелиться широким ковром хрустящего пепла. И десятки восторженных зрительниц, вытягиваясь длинными тенями, наблюдали за танцем.
А Арди сидел и смотрел на письма, лежавшие перед ним на полу. Он так долго хотел узнать, хотел услышать слова своих отца и прадеда, а теперь… Теперь не знал, хватит ли у него сил, чтобы поднять конверты и распечатать их.
За окном выл ветер. Назойливым псом он скребся о стекло, оставляя длинные царапины белых узоров, сливавшихся неясными силуэтами и очертаниями.
Ардан прикрыл глаза и попытался успокоить бешено стучащее сердце. Получалось не очень. На мгновение ему показалось, что нечем дышать и он даже хотел погрешить на камин, но тот лишь пыхтел внутрь широкой трубы, не делясь с гостиной ни каплей дыма.
— Надо как пластырь, — сам себя убеждал Ардан. — Раз и…
И… что? А что если там…
Нет. Теперь уже поздно. Да и вообще — когда было не поздно? Тесс сказала, что Ардану повезло. Что он волен сам выбирать свою судьбу, вот только два конверта на полу перед ним пытались намекнуть на обратное.
Первым он взял в руки письмо дедушки.
Оно пахло снегом и дубом, некогда могучим и крепким, а затем согнувшимся и одряхлевшим под тяжестью даже не жуков и ненастий, а времени. Неумолимого шага извечного судьи, решающего судьбы даже гор и морей.
Кажется, так о времени говорилось в одной из поэм Атта’нха. Фае любили стихи и музыку. И приобрели в подобного рода искусствах мастерство ничуть не меньшее, нежели в чарах.
— Не отвлекайся, — буркнул Арди и сорвал восковую печать.
Та раскрошилась мелкими, рыжими осколками. Внутри оказался всего один единственный лист, исписанный мелким, убористым почерком. Почти как у самого Ардана. Только буквы более витиеватые и каллиграфически верные.
' Здравствуй, правнук.
Сегодня ты родился. Это хороший, зимний день. Дует ветер с восточных пиков наших гор. Солнце сегодня немного ворчит и то и дело прячется за облаками. Я сижу в тени и пишу тебе это письмо.
Я не знаю, когда ты его увидишь и увидишь ли вообще. Но мы с твоим отцом и матушкой решили, что тебе не стоит знать… многого. Многого о своей семье и тех, кто тебя растит. Просто… зачем? И все же, мы с Гектором захотели оставить письма. На случай если ты когда-нибудь решишь узнать правду. Хотя правда, сама по себе, вещь очень непостоянная. Как портовая девка и… да, не важно, засранец ты эдакий.
Только я тебя увидел, увидел твои смешные, янтарные глаза с искоркой, как сразу понял — вырастет засранец. И, ты уж прости, полюбил тебя с первого твоего вздоха. Такой кроха. Маленький котенок, помещающийся у меня на ладони.
Люблю тебя, засранец. И потому пршсшти…'
… на этом месте на письме остались следы от слез, а Арди сдерживал свои собственные…
' …что не смог тебе рассказать всего, что хотел. Что никогда не мог поведать тебе как слышать пение ветров, как видеть в снегах и облаках то, что те скрывают в своих тенях; прости что ты не знаешь, как отличить одни травы от других и как нашептать слова, способные проложить тебе дорогу через водные глади и озера.
Но я расскажу тебе истории. Истории, в которых попытаюсь научить тебя хотя бы как слышать. Я начну выдумывать их уже сегодня. И, может, когда-нибудь, они помогут тебе, случись моему мелкому засранцу встретиться с одной сварливой волчицей.
Прости, что не могу рассказать большего. Если ты читаешь это письмо, то, возможно, знаешь, что сделки, заключенные с жителями Града на Холме, невозможно нарушить. Не могу нарушить их и я. И потому ты не узнаешь от меня ни искусства Эан’Хане ни Звездной Магии, хотя я в ней и не силен. Но, надеюсь, что однажды ты воспользуешься ключом и найдешь книгу моего хорошего друга.
Николас хоть и сбивчив с мысли, да и Звездной магией, относительно момента нашего знакомства начал заниматься не так давно, но он… В целом — хотя бы так.
Если к моменту, как ты читаешь это письмо, тебе уже известна моя история с Темным Лордом, то… так вышло. Да, знаю, звучит ужасно.
Так вышло.
Совсем не то, что хотелось бы услышать. Но я ничего не могу поделать, засранец.
Так вышло.
Так вышло, что я помог Якову (надеюсь для тебя не секрет, кто скрывался под личиной Лорда). Так вышло, что я научил его искусству, за что поплатился тем, что
