Людмила Белаш - Русская фантастика 2010

Василий Плотник оказался худощавым в целом мужчиной — исключение составлял небольшой аккуратный животик, — облачённым в чёрные вельветовые джинсы, чёрную рубашку и чёрные же длинноносые туфли. Взгляд у него был цепкий и какой-то неприятный. Володе даже сделалось несколько не по себе. Тем более что две таблетки пенталгина, принятые с утра, помогли слабо, голова отчаянно кружилась, а мысли в ней отсутствовали как таковые.

Чёрный человек неторопливо листал распечатку романа — точными, экономными даже какими-то движениями перекладывал листы, и это тоже было неприятно. Пару раз Плотник взялся за карандаш, что-то подчеркнул в тексте… Наконец, собрал листы в стопку и аккуратно постучал торцами о стол, возвращая рукописи идеально правильную форму кирпича.

— Что ж, голубчик, — ровно произнёс он, — неплохо. Весьма. Над псевдонимом думали?

— Дело в том, что псевдоним у меня — Максим Ростиславский.

— Спасибо, что не Каммерер, — негромко заметил Плотник. — Нет, голубчик, Ростиславский — не пойдёт. Максим — хорошо, Ростиславский — нет. Будете Максимом Чеховым. Это понятно?

«Да хоть Фёдором Достоевским, только напечатайте!» — чуть было не брякнул Буйских, однако удержался и лишь кивнул.

— Вот и прекрасно. — Плотник скупо улыбнулся. — Теперь небольшие формальности.

Он щёлкнул клавишей мышки — загудел принтер, принялся выбрасывать какие-то листки. Пока шла печать, Плотник общался по мобильному:

— Здравствуйте, у нас новый кандидат, очень перспективный. Да, можете не сомневаться, полное дерьмо. Читать невозможно. Да, по всем пунктам проходит. И это тоже. Сам Непокупный ручается…

Володя уже и не слышал. На выбрасываемых принтером листах печатался договор! Договор на издание его книги! И листы эти, обычные, формата А4, испещрённые обычной же типографской краской, были как скрижали судьбы.

Однако редактор ещё не закончил. Он размеренно постучал карандашом по столу, и Буйских весь обратился в слух.

— Вы, голубчик, — Плотник недовольно потянул носом воздух, — вроде бы как курите?

Буйских вздохнул, развёл руками.

— Придётся бросить, — сказал, как по башке огрел, ведущий редактор. — Да и, гляжу, выпить вы не дурак, извините, конечно. Это тоже нельзя. Раскрутка — штука серьёзная. Это понятно?

— Ну, надо, значит, надо, — счёл нужным вставить слово Володя. — Если для дела…

Плотник аккуратно вынул из принтера отпечатанный договор, аккуратно сложил листы, скрепил степлером.

— Читайте.

Буйских погрузился в чтение. Так, ага, права, обязанности сторон, гонорар… ого! А это что за приложение?

— Кхм… Можно вопрос?

— Задавайте, Владимир.

— Вот приложение к договору… что это за творческая командировка? И что значит — подписка о неразглашении, вот это самое главное!

Чёрный человек сложил лодочкой ладони и принялся объяснять, равномерным встряхиванием оных отчёркивая периоды речи:

— У нас, голубчик, применяется научная методика раскрутки. Методика секретная: вы же понимаете, что на дворе — двадцать первый век. Наука не стоит на месте, а конкуренты не дремлют. Поэтому мы командируем вас на два месяца в Королёв, это понятно? Прекрасно. С работы увольняйтесь или берите отпуск — как вам угодно, работа вам больше…

— Королёв — это где космонавтов готовят? — перебил Володя.

— Именно. Там мы арендуем необходимое оборудование. Итак, обратите внимание, мы выдаём вам неплохой аванс. В случае каких-то неувязок с вашей стороны вы обязаны будете вернуть в десятикратном размере.

— А с вашей стороны?

— С нашей стороны неувязок не бывает, — отрезал Плотник. — Это вам понятно?

Володя Буйских крякнул, полез было в карман за ручкой — подписывать в двух экземплярах, но редактор упредил его жест и уже протягивал свою — массивный, чёрный, маслянисто блеснувший «Паркер»…

Он вышел на крыльцо и глубоко вдохнул стылый, сырой воздух московской зимы… Ну и засранка эта радионяня… ведущая то бишь. «Золотой Ливень», видите ли, модная гламурненькая эфэм-голосина. Но — популярны, вот в чём дело. Не отнять. Да только это его визит — плюс к их рейтингу, а не наоборот, вот в чём дело-то. Ишь, дурища блондинистая. «В чём секрет вашей необычайной популярности»? Так тебе, дура, и скажи. Со стула сверзишься, прямо в студии своей…

Он решительно, но осторожно, чтобы не заляпать снежной грязной кашей сияющие, как надраенный пятак, роскошно дорогие «Балдинини», спустился с крыльца и устремился к ближайшему киоску. Ничего, теперь можно. Подкручивать будут не раньше, чем через год. Взял банку «Старопрамена» и пачку сигарет, закурил, хлебнул пива. Постоял, прислушиваясь, как возникает, а потом отступает приятный гул в ногах.

Популярность. Не всякий сдюжит такие нагрузки… Он вспомнил, как два года назад профессор с невероятной фамилией Марино-Хилдебрандт, но душка, не отнять, водил его с ознакомительной экскурсией по испытательным стендам в Королёве. И рассказывал про механизм раскрутки.

Центрифуга напоминала горизонтально укреплённый в невысокой стойке гигантский микрофон с кабиной-утолщением. Пол под ногами едва заметно подрагивал, и когда Володя обратил на это внимание, профессор пояснил:

— Там, внизу, стодвадцатитонный маховик создаёт стабильное торсионное поле. Это поле является опорным для потока левосторонних лептонов, несущих в информационное пространство образ мышления помещённого в центрифугу испытуемого. Детали, Володя, вам не важны. Суть же вот в чём. Когда мы вас раскручиваем, ваши знания о вашей книге уходят в информополе, если угодно — ноосферу, ментал, не в названии суть. А ведь никто более чем автор не понимает его творения, не любит его так же, не сопереживает персонажам… Знания эти входят в ноосферу, в самый мозг потребителя, и когда он видит на прилавке данную книгу, то попадает в лептонный резонанс и испытывает непреоборимое желание приобрести ваш творческий продукт! Вот, Володюшка, месячишку мы вас понаблюдаем, восстановим здоровье, печёночку промоем, лёгкие прочистим, кишечничек… обратно же вестибулярочку на место водрузим, а там и книжка ваша на прилавках появится. Тогда и начнём — с шести «жэ» для почину…

— Послушайте, — Буйских вдруг осенило, — это что же, и Непокупного тут раскручивали?

— И его, и Боева, и даже Мертвецову. Всех, всех раскручивали, Володюшка, всех.

— Вот оно в чём дело… Профессор, но они же все — бездари. Их же всех читать невозможно!.. Ведь надо в первую очередь — гениев…

— Что ж поделаешь? — пожал плечами Марино-Хилдебрандт. — Пробовали гениев. Не выходит. С одного боку, поди сыщи гения или на худой конец таланта, чтобы он считал себя таковым… А ведь уверенность в гениальности собственных текстов — основа лептонного резонанса! А с другого боку — нельзя уже так грубо насиловать потребителя. Вот приходит он в магазин — берёт книгу, а там заумь, скукотища, этика всякая с эстетикой… и стилистикой. Не хочет он потреблять такое. А резонанс шепчет: надо, надо, оно, то самое… Эдак мы бы, Володюшка, страну до массовой шизофрении довели…

Ишь, дура блондинистая! Буйских с ожесточением смял пустую банку и зашвырнул в урну. Знала бы, как трещат кости на пятнадцати «жэ», как кровь выступает сквозь поры кожи, как черно в глазах… и как страшно идти на очередную раскрутку, потому что — вдруг откажет сердце… вдруг лопнет сосуд в мозгу… Вдруг… да мало ли их, этих вдруг! И ни хрена не интересно ему, как вся эта наука работает. Важен результат. А результат — налицо. Максим Чехов, «Магия бессильна!». Максим Чехов, «Одноклеточный». Максим Чехов — интервью. Максим Чехов — автографы.

Общий тираж на сегодняшний день — под миллион. Под миллион! В этом всё дело.

А ежели, к примеру, какой-нибудь Непокупный сдохнет при очередной подкрутке — так туда и дорога. Меньше текилы надо было жрать. А чтобы не сдохнуть, ему больше, чем пять «жэ» нельзя, и недолго, вот в чём дело, а это разве тиражи… это слёзы…

Затрепетал ай-фон, напоминая об очередном деле: визит в рекламное агентство «Material World». Свежеприобретенный, с гонорара за игрушку по «Одноклеточному», «Порш Кайен» ещё не прошёл техосмотр и томился в гараже. Буйских заозирался в поисках такси, а лучше бомбилы, ибо зачем платить больше, и обнаружил неподалёку подходящий «Шевроле-авео».

Разбрызгивая по сторонам грязь, машина медленно плыла по забитому по самое не могу Третьему кольцу. Водитель оказался разговорчивым малым. Узнав, что везёт известного писателя-фантаста, поинтересовался:

— Ты как, против русского шансона, против Михаила Круга, ничего не имеешь? Или поставить чего иностранного?

— Шансон так шансон, — махнул рукой Буйских.

Мыслями он был далеко. Водила включил радио, в салон плеснул «Владимирский централ».