Юрий Корчевский - Асы. «Сталинские соколы» из будущего
Сзади подошел Илья, обнял за плечи:
– Пойдем, помянем командира по русскому обычаю. Все уже собрались, нехорошо, если второго пилота не будет.
Действительно, надо.
В домике где они обычно отдыхали, набилось человек тридцать. На столе – скромные закуски из столовой, водка, что положена, наркомовские сто на брата за боевые действия. Технари принесли спирт. Налили в стакан водки, сверху положили кусок хлеба. Комэск сказал короткую речь, выпили, не чокаясь.
И тут Ивана, что называется, сорвало. Он пил, что наливали, не закусывая, как будто горе спиртным залить хотел. Напился вдрызг и уже слабо помнил, как Илья увел его, стянул сапоги и уложил на кровать.
– Не убивайся ты так-то! Твоей вины в смерти командира нет, это война! А она без потерь не бывает.
И еще что-то говорил, только Иван уже не слышал – вырубился.
Утром голова раскалывалась, во рту было сухо. Он выпил воды из графина, прямо из горлышка. Голова закружилась, и он снова упал в кровать.
Очнулся уже после обеда. Вышел во двор по пояс голый, в кальсонах, буркнул бортмеханику:
– Полей.
Вокруг ходили люди, здесь же были две женщины из экипажа Селезневой, только теперь над Иваном никто не смеялся.
Вечером посыльный вызвал его к комэску. Иван по-быстрому побрился, оделся, начистил сапоги и заторопился к штабу.
В комнате комэска было накурено, хоть топор вешай.
– Здравия желаю! Старшина Скворцов по…
– Садись, – прервал его доклад комэск. – Будешь? – и вытащил из стола бутылку водки.
Но от одного ее вида Ивана замутило.
– Нет, видеть не могу.
– Правильно. – Комэск убрал водку назад в стол и вытащил рапорт Ивана.
– Рассмотрел я твой рапорт, Скворцов. Желание отомстить за командира по-человечески понимаю, но как командир хода твоему рапорту не дам. Летать некому, потери. Сам знаешь, из твоего экипажа второго пилота в госпиталь отправили. Месяц назад бортстрелка «мессер» расстрелял, вчера… – Комэск замолчал, закурил папиросу. Придавив окурок ко дну пепельницы, он решительно хлопнул ладонью по столу:
– Значит, так, Скворцов. Слушай мой приказ: назначаю тебя командиром самолета.
Иван вскочил с места – приказы положено было слушать стоя.
– Подыщем второго пилота из ЗАПа, слетаешь с ним в наш тыл, притретесь, – продолжал комэск.
– Я на фронт хочу! – упрямо заявил Иван.
– В армии приказы положено не обсуждать, а исполнять! – повысил голос комэск. – Я тоже много чего хочу! И потом – Савицкого что, в нашем тылу, на параде убили?! Кругом марш!
Иван сделал поворот через левое плечо и вышел. Через дверь услышал, как матерится комэск. Дверь была тонкой, и слышно было все, слово в слово.
– Каждый день, твою мать, ходят с рапортами! А кто в эскадрилье летать будет? Эх, что за жизнь!
Потом звякнуло стекло, послышалось бульканье – похоже, комэск решил выпить в одиночку.
Когда Иван вернулся в дом отдыха экипажей, Илья поинтересовался:
– Не подписал?
– А ты откуда знаешь?
– Наши пилоты после каждой передряги рапорта о переводе в боевые части пишут. Вот и Савицкий писал, пусть земля ему пухом будет.
– Так никому и не подписал?
– Было дело, подписал одному – чтобы от трибунала уберечь. Один из заезжих начальников к девушкам нашим клеиться стал – я имею в виду женский экипаж. Да еще на виду у других пилотов. А один из командиров не сдержался и морду ему набил. Вот, чтобы избежать скандала, и отправили его на Север, в полк бомбардировочный. Комэск сказал – пусть на северах поостынет.
– Да? А это вариант. Осталось только найти, кому морду набить. Шучу, шучу, – усмехнулся Иван.
Внимания военной контрразведки или НКВД к своей персоне Иван не хотел – документы-то не его. Если начнут копать, обязательно докопаются. И лагеря для него будут не самым тяжким наказанием, могут и шлепнуть. Осторожничал Иван. В бою не боялся, товарищей не предавал, за их спинами не прятался, но в своей части остерегался, даже друзей близких не заводил. Сболтнешь что-нибудь невзначай – и пиши пропало.
– Комэск не сказал, кого командиром назначили? – между тем не унимался Илья.
– А я разве не сказал? Меня.
– Да ну?! – поразился Илья. – Так чего же ты молчишь? Обмыть надо назначение.
Иван поморщился – одно упоминание о выпивке вызывало у него рвотный рефлекс.
– А вторым пилотом кто же?
– Не знаю. Но свято место пусто не бывает.
Илья стал шушукаться с бортстрелком Савелием. Вообще в их экипаже Илья был самым информированным, знал, что и когда случалось в других экипажах. Вроде парень хороший, но уж очень любознательный.
Два дня экипаж не летал, потому как недоукомплектован был, не положено такой в полет выпускать. А утром следующего дня Ивана вызвали в штаб.
Комэск сиял, как новый пятак:
– Вот, Скворцов, знакомься, второй пилот в твой экипаж.
Со стула поднялся молодой, от силы лет двадцати, паренек со знаками отличия старшего сержанта. «Похоже, не бреется еще», – подумал Иван, глядя на его розовые, поросшие пушком щеки.
– Старший сержант Никифоров. – Мужчины пожали друг другу руки.
– Никифоров, подождите меня в коридоре.
Второй пилот вышел, а Иван повернулся к комэску. Тот поднял руки:
– Знаю, что хочешь сказать. Молод, не спорю. Так ведь этот недостаток со временем проходит. Ты на себя посмотри. Тоже ведь не старик, вон, девки из женского экипажа заглядываются.
У Ивана слов возражения не нашлось.
– Он хоть летал сам когда-нибудь?
– А как же. В летной книжке написано – налет двадцать два часа на «У-2».
Иван за голову схватился: немецкие пилоты в авиаполках по двести пятьдесят часов налета имеют, а этот – двадцать два! Но потом остыл. У него у самого налета вообще не было, когда он в 41-й год попал. Первый самостоятельный вылет – и катастрофа. Крыть было нечем. Единственно – полеты у них сложные, ночные, посадки на необорудованные полосы. Ну так кому сейчас легко?
– Зато как и обещал – полеты пока в наш, а не в немецкий тыл, и днем! Заметь! – Комэск поднял указательный палец. – Слетаетесь, притретесь. Посмотришь, выйдет ли из него летчик. Все. Иди, Скворцов, дерзай. Посади его за изучение материальной части, все-таки не «У-2».
– Есть.
В принципе, комэск прав, не боги горшки обжигают. Но он и сам пока не чувствовал себя опытным пилотом, асом. У Савицкого учился, а теперь самому учить другого надо.
Никифоров ждал его в коридоре.
Увидев Ивана, выходящего из кабинета комэска, он пристроился рядом, и они пошли к себе, в дом отдыха экипажей. Из вещей у Никифорова был лишь тощий «сидор» на плече. По дороге он с любопытством вертел головой по сторонам.
– Меня Сашей зовут, то есть Александром, – поправился он.
– Алексей, – буркнул Иван.
– Вы не обижайтесь, товарищ старшина, но я слышал ваш разговор с комэском. Я не подслушивал, просто дверь тонкая.
– И что?
– Налет у меня маленький, это правда. Но я стараться буду, не подведу.
– Ага, ты еще забыл добавить – честное пионерское.
Парень покраснел. Ивану и самому неудобно стало за колкость, за холодный прием. Год с небольшим назад он сам сопливым был, а вот своим трудом дорос до КВС, иначе – командира воздушного судна.
Когда они зашли в комнату, Иван представил нового члена экипажа:
– Старший сержант Александр Никифоров, второй пилот! Прошу любить и жаловать.
Илья присвистнул.
– Илья, не свисти. Примета плохая, денег не будет.
– У меня и так их нет. Я денежный аттестат матери отослал.
– Сейчас ты покажешь второму пилоту самолет, стоянку, столовую. Потом объяснишь все основное по материальной части, но считать заклепки на фюзеляже не надо. Основные приборы, ручки управления – что пилоту в полете знать необходимо.
– Есть!
Новичок оставил «сидор» на свободной койке – раньше на ней спал Савицкий, и они с Ильей вышли.
А немного погодя Иван услышал через открытое окно женский разговор:
– Ой, девчонки! У нас такой новичок появился, прямо красавчик!
– Олеся, остынь!
По голосу – Нюра, командир женского экипажа.
– Это второй пилот на самолет Савицкого.
– А Скворцов куда делся?
– Командиром поставили.
– Во новости! Пойду девчонкам расскажу!
Иван тихонько прикрыл окно, а то получилось, что он вроде бы подслушивал. Хорошо – комэск мужик с понятием, полеты обещает днем и в свой тыл – что-то вроде вывозных полетов. Должности как для Ивана, так и для Александра новые, пообвыкнуться надо.
До вечера бортмеханик занимался с новичком – опыты полетов на двухмоторных самолетах у того не было. Но война, спрашивать никто не будет, готов ли ты.
