Олег Верещагин - За други своя!

— Доброе утро, — с легким ехидством сказал юноша. Олег, облизнув губы, кашлянул и глуховато ответил:

— С добрым… — голос показался чужим.

— Кто ты такой? — спросил вновь старший.

— Ребята, — вместо ответа сказал Олег, — вы же славяне. Вы же люди. В этой дороге — надежда для целого народа. Для вашего народа. Данваны всех выморят. Поймите же вы это!

Он не мог найти слов. Он понимал — надо найти, допустить, чтобы все решилось до конца, не справедливо, и без того — что честного в произошедшем: после десятилетий поисков на Дорогу наткнулись одновременно и он — и поисковый отряд. Олег повторил:

— Поймите…

Они переглянулись. И одновременно уставились на Олега.

Вот что отличало их от горцев и даже лесовиков. Сейчас Олег понял это, потому что впервые увидел, лицо хобайна не в боевой обстановке.

ГЛАЗА. Цвет, разрез — все было знакомое, славянское. Неславянским был залитый во взгляд стылый свинец. У горцев глаза от ненависти загорались темной синевой — словно через драгоценный камень пропускали живой свет.

Шесть свинцовых дул смотрели на Олега. И он горько сказал:

— Сволочи вы…

Страшно не было. Было очень и очень обидно.

— Убей его, — сказал старший рыжему, — он нам и правда не нужен.

Потом во лбу старшего открылась аккуратная дырочка, плеснувшая струйкой мозга и крови — и он повалился на ноги Олегу, лежавшему, как сноп.

Богдан прыгнул, в пещеру, держа «вальтер» обеими руками на уровне глаз

— так учил его стрелять Олег. Пистолет грохнул еще дважды — рыжий повалился с ящиков, как куль с мукой — тяжело и мягко. Но в тот же миг длинноволосый ударом кулака, прянув к Богдану, вышиб у него пистолет и схватил с ящиков листовидный тесак, одним движением стряхнув с того ножны — и тут же ударил.

Богдан не успел, добраться до меча. Он отразил удар камасом, и два клинка вновь столкнулись со скрежещущим лязгом. Длинноволосый был выше, он наступал, рубя сплеча — в какой-то момент его тесак концом грубо воткнулся в левое бедро горца и змеей отдернулся, нанеся широкую рану.

Не сразу Олег понял, что Богдан подставился специально — выиграв мгновение, он обнажил меч — и снес руку хобайна вместе с тесаком ниже плеча.

Этому горских мальчишек учить было не надо — принять рану и достать врага.

Но и хобайна ковали из той же стали, хоть и другие кузнецы. Он не закричал, не посмотрел на кровь, струйками брызнувшую из обрубка, даже в лице не изменился. Левой рукой он схватился за клапан пистолетной кобуры, надеясь успеть сейчас сделать то, на что в начале боя не хватило времени.

Стремительным круговым махом Богдан отрубил ему голову, и хобайн рухнул на пол, успев вытащить оружие на треть.

— Вольг! — Богдан метнулся к лежащему с виноватой улыбкой другу, не обращая внимания на кровь, стекающую в кут по ноге. А рыжеволосый, поднявшись из-за ящиков, держал в руке пистолет. Правая рука у него висела безжизненно…

— Сзади! — крикнул Олег, и Богдан метнул камас даже не обернувшись — в полуприсяде, через плечо, левой рукой. Рыжеволосый словно бы окаменел. Потом начал медленно валиться назад с умиротворенным лицом, стреляя из пистолета в пол — ракетные пули плавили камень, и кислый запах, плыл по пещере.

— Что с тобой?! — Богдан стащил в сторону с ног Олега убитого хобайна.

— Парализовало, — поморщился Олег и пояснил: — Двигаться не могу, пройдет где-то через полчаса… Вот что, слышишь? — сказал он так, словно Богдан был далеко и мог не услышать: — Иди отсюда. Ищи наших. Скажи Йерикке — пусть заглянет в тот коридор, где мы с тобой встретились, он поймёт там, что к чему… А я отлежусь и догоню вас…

Не верил Олег в это — но Богдана надо было отослать. Между тем тот ответил абсолютно естественно:

— Поволоку волоком. Уж как-нибудь…

— Не валяй дурака, блин! — прикрикнул Олег. — Я на полпуда тяжелее тебя, а с оружием и прочим — вообще, да и ранен ты…

Последнее он говорил, уже когда Богдан волок его, обвешавшись своим и Олеговым оружием и снаряжением. Тащил, сопя и что-то бормоча. Потом — уже с «порога» — очередью долбанул по ящикам, раскурочил ноутбук и зло сообщил:

— На добрую память.

Тащить Олег было тяжело — ясней ясного по дыханию. Кут у Богдана отчетливо чавкал, и он часто отдыхал.

— Перевяжи, — попросил Олег во время очередной остановки, — ведь свалишься.

— Ага, — благодарно сказал Богдан, садясь, — я разом…

— Слушай, — воззвал к нему Олег, пока Богдан бинтовал ему ногу, — ну тут-то под стеночкой меня и оставь…

— Не лезь, и так тяжело, — попросил Богдан. Хотел еще что-то добавить, но по коридору прокатилось отдаленное и явственное:

— Догна-а-ать!

— Так, — выдохнул Олег. И заорал на Богдана, который поспешно затягивал ремни кута: — Пошёл на х…!

— Кусай за х…! — огрызнулся Богдан подхваченным у Олега же выраженьицем. — Поехали еще…

— Да бесполезно же! — простонал Олег, но Богдан уже волок его, а в отдалении отчетливо стучали торопливые шаги сразу нескольких бегущих, и эхо множило их. — Беги, дурак!

Богдан упал, выругался. Снова подхватил Олега, поволок еще несколько саженей… Оружие, снаряжение, парализованный друг — все это вдруг превратилось в неподъемную тяжесть. Пальцы соскальзывали с плеч и ворота Олега, словно с намыленного стекла.

— Испробуй двигаться, Вольг! Ну разом? — горячо, почти остервенело, попросил он.

— Не… могу-у-у-у… — Олег чувствовал, как по всему телу от нервного напряжения выступил пот. Но тело — сильное, послушное, ловкое — не повиновалось мозгу. — НЕ МО-ГУ…

— Вольг! — Богдан оставался рядом, он всматривался в коридор. — Ну испробуй! Ты же можешь, ты все можешь, коли пожелаешь-то!

— Не мо-гу… — прохрипел Олег, плача от отчаянья и бессилья. — Бе-ги…

— Сгинешь, коли не сдвинешься! — кричал Богдан.

— Иди, — вдруг спокойно ответил Олег. — Вое к черту. Пусть так. Ты только скажи Йерикке, что я просил, это важно.

Богдан осекся, и наступила тишина… но лишь на миг. Потом он сорванно закричал, задыхаясь от ярости:

— Умереть хочешь?! Добро — умирай! Умирай, что ж! Да вот не один ты умрешь! Меня-то разом тоже сведешь!

— Ну что ты плетешь?! — с усталым, раздраженным отчаяньем спросил Олег, вслушиваясь в шаги — уже не бегущие вдали, а близкие и осторожные. — Что ты…

— Вот то! Коли ты не пойдешь — так и мне оставаться! Вот разом одно возле тебя и умру!

— Зачем тебе помирать-то?! — Олег плюнул в сторону. — Ну зачем, дубина?!

— Да затем, что друг я тебе! Вот затем, что как брат ты мне! Пойдешь или нет?! Пойдешь?!

Эти крики и мольбы были до идиотизма нелепы. Олег не видел липа Богдана, но хорошо его себе представлял — отчаянное, умоляющее. И — ВЕРЯЩЕЕ. Он верил в Олега, верил Олегу до такой степени, что не принимал доводов разума.

Олег промолчал. Но, промолчав, он, насилуя свое тело, собрал в кулак всю волю, всю злость на мускулы, сейчас похожие на тряпки. Ему казалось, что он тянет себя из бездонного болота.

И парализованные мускулы… ЗАДВИГАЛИСЬ, подчиняясь человеческой воле. Хрипя и задыхаясь, Олег начал шевелиться — трудно и жутковато на вид, как некое насекомое без ножек. Потом Олег поднялся на четвереньки, тяжело помотал головой. И начал подниматься дальше.

Но слишком медленно. Бегущие лучи фонарей заметались по стенкам.

— Беги… — вновь попросил Олег. Богдан дернул щекой и, встав на колено, поднял автомат. Олег, проклиная слабость, потянулся за своим, ухватил со второй попытки: — Дурак ты, Богдан…

— Пускай… — не отводя глаз от лучей, Богдан улыбнулся. — Теперь уж поровну…

— Ладно… — ответил Олег, удобнее устраивая автомат. — Стреляем, как только нас

осветят, понял?

— Понял…

Фонарей было восемь, Олег сосчитал их машинально. Ну ладно, подумал, целясь, Олег, уж я постараюсь так сделать, чтоб и вам эта Дорога не досталась — выкусите!

Но стрелять не понадобилось. В который уже раз за последние часы диспозиция сменилась молниеносно и радикально. В коридоре с грохотом разорвались две ручных гранаты, а следом подали голос два «дегтярева» — так густо и с такого расстояния, что Олег едва успел, сообразить: в их положении самым лучшим будет вжаться в пол. Довести эти полезные сведения до Богдана он не успел, но тот и сам сообразил, что лучше не пытаться встревать в сражение.

Которое, впрочем, ограничилось несколькими секундами. Даже если Олег и Богдан добровольно согласились бы сыграть роль приманки — не получилось бы лучше. В лучах так и сяк светивших с пола фонарей шагали по стенам тени — причудливо-исковерканные, и из этих теней родился Йерикка. Тогда Олег, испытывая огромное облегчение, сказал с пола:

— У меня есть новости. Выслушаешь?

Вместо ответа Йерикка обнял его и сказал:

— Живой.