Наталья Игнатова - Чужая война
Фьорт не изменился за десять тысяч лет. Не изменился внешне.
Щетинились сосны на далеких холмах. Стискивали берега узкий пролив. Ложились под ноги коню покорные сизые волны. И замок вырастал. Вырастал, высясь над открывшейся бухтой. Глядел грозно высокими башнями, тяжелыми стенами, черный на фоне неба.
Мой замок.
Фокс!
Причал. Дарки. Шефанго…
* * *Я помню, что мы вылетели на берег, не слишком даже заметив, как шарахнулись от нас. Как запереглядывались. Загомонили. Не решались подойти.
Лица без масок. Я забыл уже… Забыл, что так бывает.
Мы пролетели через порт. Под подковами Тарсаша загудела, загрохотала мощенная плитами дорога к замку. Ворота распахнуты.
Как всегда…
Как раньше.
Двор.
Черное. Белое.
Стены.
Небо.
И я еще шел. Шел, не понимая, почему подкашиваются ноги. И голова кружится. И черные плиты, белые плиты, бойницы, зубцы на стенах… все это плывет перед глазами.
Где-то позади остался Тарсаш.
А сердце колотилось так, что, казалось, оно сломает ребра. И дышалось с трудом…
Нет… не помню.
Помню только глаза Олле Старого.
Олле…
И потом – как разом отказали ноги. И Олле упал рядом… И дико было мне, мне, Эльрику де Фоксу, стоять на коленях, уткнувшись лицом в плечо своего воспитателя. Дико было. Было стыдно этой слабости. Но как это оказалось нужно – почувствовать, что есть кто-то сильный, добрый, надежный. Кто-то, за кем можно спрятаться, забыть обо всем – обо всем! – хотя бы на минуту обманувшись его силой.
Олле говорил что-то. Обнимал меня и говорил, говорил. Он плакал.
А я… Я не умею плакать.
Вот так оно было. И я, как наяву, вижу твою паскудную ухмылку, принц: «Ах! Как трогательно! Спятить можно!» И прав ты, конечно, был бы, посмеявшись надо мной, если бы увидел тогда, во дворе моего замка.
Прав.
Да только пошел бы ты со своей правотой!
ИГРОКИ
– Кажется, пришло время нам познакомиться, Князь. Вы оказались достойным соперником, и Игра благодаря вам приобрела совершенно неожиданный размах.
– Да. В итоге у вас не осталось ничего. Я правильно понимаю? А у меня на руках пока что есть козыри.
– Что, простите?
– Здесь еще не играют в карты?
– Карты были уничтожены как магический атрибут. Маги, знаете ли, позволяли себе слишком многое.
– Ах вот оно что! Я догадывался, что пришествие Анласа – ваша работа. Ладно. Чего же вы, собственно, хотите?
– Для начала узнать, чего добиваетесь вы?
– Власти. Как обычно.
– Но зачем власть вам? Разве не имеете вы ее и без того, в любом из миров, где существует смерть?
– У меня нет ни одного собственного мира.
– Когда вы пришли сюда, вам ничего не стоило поднять свои армии. Короткая война – и мир ваш.
– Простите, Разрушитель, но такого не позволяете себе даже вы. Почему же я должен играть нечестно? Мне интересно было работать в рамках существующих здесь правил. И я намерен в них оставаться.
– Рамок больше нет. Создатели не смогли смириться с поражением и выпустили в этот мир слишком страшную силу.
– А вы смирились?
– На тот момент я выигрывал. Сейчас же говорить об Игре уже не приходится. Она давно вышла из-под контроля, и глупо закрывать на это глаза. Миру грозит смертельная опасность.
– Всему миру?
– Да. Существует некое Предсказание…
– Четверо? Как же, как же. Я уже имел удовольствие столкнуться с ними. Но, как я понимаю, они объединились помимо воли, вашей или Создателей. Вы всерьез полагаете, что они погубят собственный мир?
– Вы остались единственным, кто может потягаться с Четверыми. Создатели теряют власть. И я тоже.
– Все верно. Так и должно было случиться. Драконы могли бы спасти вас.
– Мы уничтожили драконов.
– Неужели? Очень зря.
– Как бы там ни было, сейчас поздно жалеть о содеянном. Нужно спасать то, что осталось.
– Вы хотите, чтобы я нарушил собственные правила ради вашего спасения?
– Спасения мира.
– Не нужно красивых слов, Разрушитель. Для вас все уперлось сейчас в одну-единственную планету, так? Цепная реакция, необратимый процесс, мир рушится в пропасть. Бред! В пропасть рухнете только вы.
– Пусть так. Но я не хочу этого.
– Вы хотите маленькое поместье в пределах завоеванного мной, да?
– Примерно. Освобожден Меч. Вы слышали о Мече, Князь. Его имя Звездный.
– Да? Это что, у вас принято так шутить?
– Поверьте, Князь, мне сейчас не до шуток.
– В таком случае до свидания. Мне пора. Чедаш, закажи билет на ближайший рейс до… До куда угодно, главное, чтобы отсюда. Не смею больше вас задерживать. Разрушитель.
– Князь?
– Вы – безумцы, но я-то – нет. Кому, скажите, пришла в голову идея выпустить Меч? Вам?
– Им.
– Ах вот как. В таком случае передайте «им», что пора собирать чемоданы. Я неясно выражаюсь? Извините. Меч уничтожит здесь все. Всех. И вас в том числе. Вас – в первую очередь.
– Но ваши силы и моя магия…
– Не смешите меня, Разрушитель. Его не остановить, понимаете? В мире, где нарушен Закон, Законом становится Меч. Чедаш, проводи этого господина. Да, кстати, Разрушитель, не стоит смотреть на Чедаша так пренебрежительно. Он – единственный Бог, который удостоил своим вниманием ваш убогий мир. Бог! А вы, все десятеро, посмели замахнуться на божественность, даже не зная, что это такое. Вы получите то, что заслужили. Прощайте.
Империя Ямы Собаки. Остров Фокс
– Ты затеял большое дело, сынок… Торанго.
– Олле, не называй меня так. Не привык я. Сам знаю, что большое, ты просто скажи: ты пошел бы?
– С тобой? Куда угодно.
– А другие? Те, кто живет на Фоксе?
– Они тоже. Но, понимаешь, они пошли бы за тобой. Потому что ты – это ты. Ты вернулся. Выжил. Ты – их командир и император. Твоя дружина почти вся цела. А вот как будет на Анго… Я не знаю, сынок.
Дома было удивительно хорошо.
Олле сидел в кресле, лицом к окну, вертел в руках кубок с вином. Поглядывал на меня осторожно. Он, кажется, все еще не мог поверить в то, что я вернулся. Я и сам поверить не мог.
Первые дни чего-то не хватало, остро не хватало, путающе. Потом ясно стало: чувство опасности. Оно ушло.
На Фоксе мне ничего, абсолютно ничего не угрожало. Сейчас я уже привык, что никто не собирается убивать меня. Привык. Даже научился сидеть спиной к распахнутому окну. И все равно иногда странной казалась безопасность.
Из Шенга, из столицы, письма приходили три раза на дню.
«Торанго! Когда прикажете ждать Вас в столице?» Потом примчались гонцы.
А мне осознать нужно было. Понять, что я дома. Ф-флайфет, ну не мог я так вот сразу…
Спасибо Олле! Что бы я без него делал? Он на гонцов рявкнул, рыкнул, выругался. И на какое-то время от меня отстали.
Убедились, что жив император, и успокоились.
– Материк и люди враждебны нам, – задумчиво проговорил мой воспитатель.
– А кто виноват?
– Ну, вина здесь, я полагаю, обоюдная. Нет, ты прав, конечно, рано или поздно нужно начинать контактировать. Но очень трудно будет внушить эту мысль всем шефанго.
– Мы дрались вместе. – Я отвернулся к окну. Там было небо. Горы. И океан. С ума сойти! Ямы Собаки!
– Что? – Олле, услышав священную формулу, вскинулся, как дарк на волне.
– Мы дрались вместе, – повторил я. – Шефанго пойдут воевать по моему Слову. А после войны… после того, как нам придется воевать вместе с людьми, эльфами… мит перз!
– Да, пожалуй. После войны все станет совсем иначе. Что ты там про эльфов, Эльрик?
– Ничего.
– Ты так и не расскажешь мне, как жил там? – Олле допил вино и налил себе еще. А заодно долил и в мой кубок.
– Не знаю. Расскажу, наверное. Это долгая история, сам ведь понимаешь. Он кивнул:
– Понимаю. Но когда ждешь, время тянется еще дольше. Десять тысячелетий – это много. Слишком много для жизни среди смертных. Ты уходил мальчишкой. А вернулся… Я не могу понять, Эльрик. Стал ты старше? Или наоборот? Поэтому и хочу знать, как же ты жил? Как ты выжил?
Мне даже думать о Материке не хотелось. Я слышать о нем не желал.
Говорят, что со временем все плохое забывается и остаются лишь милые сердцу воспоминания.
Говорят…
Люди умирали, потому что были смертны. А я, как ни старался, не мог не привязываться к ним. Появлялись и исчезали города. Государства. Народы. Казалось иногда, что весь мир сошел с ума и несется куда-то, закусив удила, ничего не видя за шорами… Вперед! Вперед! Только я один нормален в нем. А иногда, наоборот, приходило вдруг понимание, что я давно спятил. Что невозможно сохранить рассудок в этом постоянно меняющемся мире. Были века одиночества и годы общения.
И снова одиночество. Друзья умирают.
Были женщины…
– Я, кажется, умудрился влюбиться там, представляешь, Олле?
