Алексей Замковой - Благими намерениями

— Как воевать, говоришь? — Все то время, пока я думал, Антон тоже молчал. — Для начала соберем отряд, а там — посмотрим. Пока с тем, что у нас есть, мы много не навоюем…

Полдень давно прошел, но гости все не появлялись. Настроение стремительно падало — я стал предполагать худшее. Может, они и не придут? Или что-то случилось? А вдруг кто-то оказался не настолько надежен, как предполагал Ян? Нет, в этом случае нас бы уже окружали. Почему же они не идут? Когда я уже совсем извелся, в сопровождении Казика появились двое. Один из пришедших, здоровенный крепкий мужик с широким, заросшим седой щетиной лицом, оглядел нашу компанию и, мне показалось, будто сразу как-то сник. Он глянул на второго, который был ростом пониже, но тоже внушительного вида, и снова посмотрел на нас. Навстречу им тут же поднялся Ян.

— А мы уже думали, не придете. — Он крепко пожал руки каждому и повернулся ко мне: — Наш командир — Алексей, а это — Антон. Славка и Казика вы знаете. А это — Тарас Бжынский и Костя Гарченко.

Мы с Антоном пожали руки Тарасу и Косте. Я чувствовал себя как-то неуютно — Тарас, который покрупнее, услышав, что я и есть командир отряда, не отрывал от меня взгляда, будто обмеривая и взвешивая. Что творилось у него в голове, не знаю, но, судя по выражению его лица, я не произвел впечатления.

— Вы, наверное, догадываетесь, зачем Ян вас сюда пригласил? — спросил я после того, как обмен приветствиями закончился.

— То вы и есть партизаны? — вопросом на вопрос ответил Тарас.

Я уперся взглядом ему в лицо. С этим товарищем, похоже, надо пожестче — не дать ему почувствовать слабину. Видно же, что как командира он меня не воспринимает ни в каком виде. Во как смотрит — твердо, изучающе, прямо в глаза. Еще чуть-чуть — и начнет кривиться, будто лимон жует.

— Да, мы — партизаны, — твердо сказал я, не отрывая взгляда от глаз Тараса. — Ян говорил, что каждому из вас есть за что не любить немцев. Это правда?

— Правда. — Тарас молчал и ответил за обоих Костя. — У меня два сына в Красной армии. Младшего, Андрюшку, убили подо Львовом, а старший, Сашка, вообще неизвестно где. Как немцы пришли — никаких вестей от него не получал.

— А ты? — Я кивнул Косте и обратился к Тарасу.

— Сына застрелили, — после паузы, во время которой продолжалась борьба взглядов, наконец-то ответил Тарас. — Я на заработках в Ровно был, а на поле винтовку подобрал и у сарае спрятал. А потом в полицая стрельнул.

— Да, мужики… — Я сел под деревом и жестом пригласил присаживаться остальных. — Любить немцев вам действительно не за что. Так вот, я собираю сейчас партизанский отряд, и мне нужны люди. Пойдете ко мне?

Гости тоже сели на землю. Костя задумался, поглядывая то на меня, то на Яна, а Тарас принялся скручивать самокрутку. При виде табака жутко захотелось курить и мне. Но просить угостить и меня табачком я не стал — что это за командир, который вербует бойцов и сам же у них попрошайничает?

— А хто ты такой, шоб мы шли под твою команду? — Тарас лишь на мгновение опередил с ответом Костю. Тот уже открыл было рот, чтобы ответить, но после вопроса Тараса промолчал и вопросительно уставился на меня.

— Я? — Судя по поведению Тараса, такого вопроса следовало ожидать, но он все же заставил меня растеряться. — Найденов Алексей. Боец Красной армии, который оказался в тылу противника. За последние полтора месяца воевал в двух партизанских отрядах. Командовал группой подрывников. Мост у Гоши, который взорвали, — моя работа.

Говорил я сухо, отрывистыми фразами, будто читал автобиографию на каком-то собрании. Каждое слово я старался вбить в собеседников. При этом не должно было казаться, что я хвастаю, — все должно выглядеть простым перечислением фактов. Я не набиваю себе цену, а просто излагаю факты из своей партизанской жизни.

— Мост, говоришь? — Тарас криво усмехнулся и покачал головой. — Так там поубивали всех, хто его взорвал…

— Не всех. — Это уже вклинился Ян. — Иисусом клянусь, сам там был. Алексей правду говорит — он взрывал.

Ян рассказал свою историю. Как пошел в лес и был схвачен партизанами, как мы ушли к мосту и вскоре тот взлетел на воздух, о том, как они с Антоном выловили меня из реки и спрятали в погребе у его брата — Ежи. И о том, как он убил полицая и сбежал вместе с нами в лес. Тарас и Костя внимательно слушали этот рассказ, а я все это время внимательно наблюдал за ними. Какое впечатление произведут слова Яна? Тарас, судя по всему, избытком доверия не страдает, и то, что рассказываю не я, а его знакомый — Ян, мне только на пользу. Мне он мог не поверить. Сомневаться же в словах Яна, которого, похоже, знал давно, у него не было причин. Когда рассказ о подрыве моста закончился, повисла тишина. Наши гости обдумывали сказанное, а мы ждали их реакции.

— Сколько вас? Пятеро? Один ранен, а двое — дети. Шо вы навоюете? — Тарас уже не смотрел на меня так недоверчиво, но скепсис по поводу моей персоны сменился скепсисом в отношении отряда в целом.

— Сейчас — да, — спокойно ответил я. — Поэтому мы и набираем людей. И с каждым новым человеком отряд будет становиться сильнее. Оружие у нас есть — нужны только надежные люди, которым это оружие можно дать.

— Даже если вас будет пятьсот, — снова вступил в разговор Костя, — что вы сделаете с такой ордой, как немецкая армия? Их тысячи и сотни тысяч! У них танки, самолеты…

— А твой сын, — перебил я его, — что делает? Воюет! И нас не пятеро. Нас миллионы — весь народ, за исключением горстки предателей! Поймите, мужики, сейчас всем вместе надо за немцев взяться. Вот твой, Костя, сын погиб, сражаясь против немцев. Второй сын и сейчас воюет. Каждый убитый нами немец — это минус один враг, с которым ему придется столкнуться на поле боя. Убивая врагов здесь, мы облегчаем работу ему. Понимаешь? И ты, Тарас, не хочешь отомстить за сына? И за своего, и за погибшего сына Кости, и за сотни других сыновей, погибших уже на войне?

Снова молчание. Тарас на этот раз молчит уже не недоверчиво, а сконфуженно. Костя тоже задумался. Глаза его повлажнели — видимо, вспоминает погибшего сына.

— Правильно говоришь, — в конце концов кивнул Тарас. — Но у меня еще три дочки дома. На кого я их оставлю? А сгину — как они будут? И у Кости еще двое малых. Случится с нами шо — с голоду ж помрут!

В этот момент я понял, что переговоры можно заканчивать. Тарас говорил с грустью в голосе, а на лице Кости отразилась мука — если до упоминания об оставшихся детях он склонялся на нашу сторону, то теперь его охватил страх подвергнуть их опасности. Но самое главное — я видел, что они нам не верят. Точнее, даже не так — они не верят в нас! Я будто снова услышал слова Тараса: «Пятеро! Один из вас ранен, а двое — дети…» И вторящий ему голос Кости: «Их тысячи и сотни тысяч! У них танки, самолеты…» Они сочувствуют нам, понял я, но считают нашу затею безнадежной. Как тысячи лет сочувствовали люди тем трем сотням спартанцев и восхищались их подвигом, но очень немногие захотели бы присоединиться к ним. Так и эти двое. Костя вроде бы и склонялся в мою сторону, но упоминание о детях заставило его по-новому взглянуть на ситуацию. Нет, он полностью поддерживает меня в том, что немцев надо бить, но семья перевешивает. Тарас же просто-напросто не верит в успех нашей затеи. Провал… Почему у меня нет никого, кто мог бы «глаголом жечь сердца людей»? Хоть бы какого-то политрука, специально обученного толкать речи и лозунги.