Мамалыжный десант - Валин Юрий Павлович
– Да матюгайся, я привычная, – разрешила военфельдшер.
– Комсорг сказал, что ругаться матом надлежит исключительно на противника, – пробубнил, морщась, Тимофей.
– Какой ты, мальчик, правильный. Ладно, я тебе чуточку спиртику налью.
– Не надо, спирт оставь тяжелым побитым. Клав, а нельзя мне вместо спирту шаровары найти, а? Эти-то того… одна штанина осталась.
– Ох хитрый ты, Тимка Партизан! Поищем тебе портки. Тебе все равно дня четыре у нас отдохнуть придется.
– Ладно, отдыхать не бегать. А что Гребелин? Ну, тот связист, его передо мной притащить должны были.
– Плоховат твой дружок. Уже в санбат отправили.
* * *Два дня отдыхал боец Лавренко. Как специально, выглянуло солнышко, удалось прожарить гимнастерку и белье, что способствовало временной ликвидации кусачих «броненосцев». Тимофей блаженствовал, слушал, как легкораненые вполголоса обсуждают достоинства великолепной Клавы, но сам в трепе не участвовал, занимаясь подгонкой новых шаровар.
– А тебе чего, такая краля – и не нравится? – пристал языкастый Яша-бронебойщик. – Ты глянь, какие обводы и какова походочка. Эх, сопляк ты еще, Партизан, молоко на губах не обсохло.
– Прекрасная девушка, но у меня к Клавдии чисто сыновнее чувство, – объяснил Тимофей. – Во-первых, она действительно малость постарше меня, во-вторых, только мамка такие штанишки подобрать и способна.
Яшка захохотал. Действительно, шаровары ранбольному Лавренко нашлись, и они оказались строго по росту. В смысле, если надеть, как раз у шеи можно подпоясать. Но иголка и нитки имелись, время тоже, и Тимофей занялся делом. Налеты и пальба зениток от подгонки важного предмета формы не очень и отвлекали. Оказалось, слегка соскучился бывший сапожник по игле.
Когда прибывали раненые, Тимофей вызывался помогать санитарам, пусть и с задней мыслью: хотелось подучиться оказывать первую помощь. Опыт подсказывал: очень может пригодиться. Доводилось видеть бойцов, истекавших кровью из-за неумело наложенной повязки. Вот взять, для примера, тот первый памятный бой: не перетяни ловкий автоматчик ногу сержанту, точно не донесли бы рыжего до лодки. Нет, на войне любое знание полезно, очень может выручить!
Клавдия и старший фельдшер тягой к знаниям ранбольного Лавренко прониклись, объясняли кое-что наглядно. Но штаны уже были ушиты и обношены, бок тянул, но не кровил, и после ужина Тимофей собрался в батальон.
– Держать не станем, бреди, раз ума нет, – вздохнула Клавдия. – А то оставался бы, мы бы тебя в санитары перевели. Да и шьешь ты аккуратно, сшил бы мне юбку путную.
– Юбки я не умею, а вот сапоги тебе хорошие брезентовые на лето и так сошью, если материал найду. Говорят, на отдых полк скоро отведут.
– Говорят. Только непонятно, когда тот отдых случится. Ты, главное, к нам просто так заглядывай, Тима, без дырок в фигуре, ты и так тощенький. – И Клавдия прилюдно чмокнула польщенного юного бойца в щеку.
Тимофей спрятал два хороших перевязочных пакета, подаренных пожилым старшим фельдшером. Известная примета: чем больше бинтов, тем меньше они нужны. В приметы боец Лавренко особо не верил, но с недавними минами вон как получилось: одна чудом не взорвалась, по всем приметам долго жить положено, так ведь другая тут же догнала. Тимофею-то что, только царапнуло, а Пашка выживет ли?
Возвращался на позицию временно кособокий товарищ Лавренко, отмечал зорким глазом изменения привычного пейзажа. Вот ушла одна батарея, пришла другая, линию связи перекинули, танк проехал, все расковырял. Танков на плацдарме имелось не очень много: несколько чуть подкрашенных, с нарисованными большими звездами, трофейных машин да батарея легких самоходок – те на окраине села недавно окопались-замаскировались.
С самоходными артиллеристами Тимка Партизан водил шапочное знакомство: показал, где сады погуще, в том краю они рассредоточенно и закопались. Вот эти танковые капониры-окопы не на шутку напугали бойца. Тимофей копать не очень любил, но, конечно, памятная лопатка без дела не оставалась: чуть передохнув по возвращении, берешься щель углублять или новый ход сообщения рыть. Понятно, и Большую Саперную Лопату применять не возбраняется, ей сподручнее, особенно когда она есть. Но одно дело, когда этак неспешно и каждодневно, и другое – когда нужно срочно этакую бронированную махину зарыть. Нет, танкистам, и самоходчикам особенно, завидовать не приходилось.
В батальон Тимофей пришкандыбал уже в темноте, доложился комбату. Тот похвалил:
– Вовремя. Завтра начинаем оборону передавать: меняют нас. Сворачиваться – задача непростая, придется тебе побегать, чтоб слаженно все выходили, не терялись наши орлы. Ничего, на левом берегу передохнем.
– Товарищ капитан, а как же наступление? Без нас пойдет? – не удержался Тимофей.
– Что ты как пацан, Лавренко? Мы с тобой вдвоем оборону прорывать будем? У нас людей сколько осталось? Придут свежие части, без нас справятся. Не спеши, успеешь еще в наступление пойти. Сходи, скажи Сергунцову, чтобы сюда шел, и отдыхай.
Обратно шли через расположение хозвзвода. Там разгружалась машина.
– Это чего такое? – удивился сержант Сергунцов. – Мины, что ли?
– Не, вроде бобины с каким-то проводом, – пытался присмотреться Тимофей.
– Шутят, что ли? Приказано подготовиться к сворачиванию, а тут целую машину нового провода привезли и сваливают как попало.
Сергунцов спросил у работающих в кузове бойцов: туда ли они сгружают? Из-за полуторки некий командный голос сообщил, что «куда приказано, туда и сгружают! Идите, бойцы, к такой-то матери…».
– Наверное, уже сменщики работают, – проворчал сержант. – Вот это приличная постановка вопроса: они еще на том берегу, а им уже связь ведут. А у нас все через задницу. Ты, Тимка, знаешь, что нас гвардейцы-сталинградцы генерала Чуйкова меняют? Плацдарм теперь полностью Третьему Украинскому фронту передают.
– Подумаешь, сталинградцы! Мы тоже гвардейцы, и плацдарм как раз мы брали, – с некоторой обидой заметил Тимофей.
– Это верно. Но я про снабжение говорю. Сразу же видно, что обеспечивают их иначе.
По совести говоря, бойцу Лавренко на новые и старые кабели было наплевать. К вечеру в ушах снова начало звенеть, побаливала голова, и в сон тянуло. Да и свежая отметина на спине давала о себе знать. Тимофей забрался в свою «лисью нору», вытянулся поудобнее, чуть послушал, как моросит дождь, и уснул.
* * *Утром, едва успели напихаться пшенкой, как связного вызвали к комбату. Речь почему-то опять шла о кабеле.
– Так кто его разгружал? – раздраженно вопрошал комбат. – Вы их точно видели?
– Видели, полуторка стояла, – неуверенно пояснил Сергунцов. – Правда, уже темно было. Мы спросили, нас послали.
– Кто послал? – уточнил незнакомый капитан с щегольской трофейной кобурой на ремне.
– Офицер, командующий разгрузкой, и послал. – Сергунцов посмотрел на комбата. – Что ж мне было у него документы спрашивать? Я же не связист.
– Вот товарищ капитан – связист, – указал комбат на гостя. – Они нас меняют и ни про какой кабель не знают. А я не знаю, почему на нашей позиции оказывается столько чужого кабеля. Вы куда смотрите?! Или нам немцы кабель подкинули?
– Немцы – это вряд ли. Там бирки с английскими надписями, – сказал капитан. – Хороший провод, жаль, что не телефонный, я бы забрал. Но это специфический электрический кабель. Большая ценность.
– Ладно, я комполка еще раз доложу, уточню, – сокрушенно заверил комбат. – Что за безобразие? Нужное теряется, не успеешь глазом моргнуть, зато ненужное прямиком машинами сваливают.
Батальон потихоньку готовился к отходу на переправу, траншею уже занимали сменщики. Запаренный боец Лавренко, непрерывно сновавший между подразделениями и КП полка, посматривал на новых бойцов. Да ничего особенного. Может, и остались среди них солдаты, бывавшие в знаменитых сталинградских боях, но нынче такие же бойцы, как в родной дивизии: ободранные, усталые, щедро разбавленные свежим молдаванским призывом. Опять некоторые роты в полугражданской форме, наспех вооруженные.
