Алый флаг Аквилонии Спасите наши души - Михайловский Александр Борисович

Через некоторое время неугомонный лейтенант Чечкин, старшина Давыдов и краснофлотец Магелат на надувной лодке пересекли не особо широкую полосу воды и достигли галечного пляжа. Пока они там осматривались, краснофлотец Тулаев выбрал привязанный к лодке линь, подтянув ее обратно к борту, чтобы к переправе смогла приступить следующая троица: боцман Карелин, старшина Тимченко и старшина Бондарь. Пока Давыдов и Магелат собирали сушняк для будущего костра, Чечкин прошел чуть дальше и по почти высохшему каменистому руслу небольшого ручейка, протекающего в ложбине между холмами, принялся карабкаться вверх. Ведь мальчишка же совсем в свои двадцать два года, хоть и лейтенант... Впрочем, ничего страшного с ним не случилось. Добравшись до первого и второго уступа, а потом и до гребня холмов, Чечкин постоял там немного, осматривая местность, потом, не обнаружив, видимо, того, что искал, стал тем же путем спускаться вниз.

- Признаков присутствия местного населения не обнаружено, - доложил он командиру, успевшему за это время переправиться на берег. - Ни дымка костра, ни чего-нибудь похожего. Абсолютно дикая и безлюдная местность...

- Вы, товарищ Чечкин, проявили преступное легкомыслие и неосторожность, - не меняясь в лице, ответил капитан-лейтенант Голованов. - Не ожидал такого от красного командира и кандидата в члены ВКП(б), без пяти минут коммуниста. Отдаляться от основной группы для проведения разведки или каких еще надобностей разрешаю только в составе команды из трех человек. Даже если вы просто присядете погадить под куст, кто-то с винтовкой наизготовку должен стоять рядом. Товарищ Грубин радировал, что тут еще не вымерли пещерные львы, да и другие хищники еще весьма невоспитанные, и в человеке видят не угрозу, а возможную еду. Посадить бы вас за такое на гауптвахту суток на десять, да где ж ее здесь возьмешь... А посему объявляю вам устный выговор. Идите, товарищ Чечкин, и больше не грешите.

- Есть идти и больше не грешить! - ответил Чечкин, отходя в сторону, чтобы подумать над своим поведением.

После слов командира молодой человек устыдился своего поступка. Да, умеет товарищ Голованов выразить свое негативное мнение, не использовав ни единого матерного слова. Ведь он прав: не было никакой необходимости в одиночку лезть на тот холм, но понесла нелегкая. Ну ничего, в дальнейшем он уже не будет таким дураком, ведь завтра с утра тяжелый и опасный поход, в котором капитан-лейтенант будет рассчитывать на него как на своего главного помощника.

6 апреля 3-го года Миссии. Суббота. Вечер. Азиатский берег реки Босфор, мыс Бейкоз.

Командир подводной лодки М-34 капитан-лейтенант Николай Иванович Голованов

Пройти вдоль реки по бережку, как предполагалось первоначально, у нас не получилось. Галечные пляжи, вроде того, где наша команда разбила временный лагерь, оказались на этой реке явлением сугубо эпизодическим и имели место только на побережье бухт. На мысах же берег круто обрывался в воду скалистыми уступами, под которыми бурлил стремительный поток. Лезть через этот хаос напрямую - занятие для самоубийц, так что я запретил лейтенанту Чечкину даже пытаться делать что-то подобное. Мы тут не немецкие или румынские позиции штурмуем, а лишь ведем разведку местности, и наша главная задача - пройти весь путь до конца, не понеся при этом потерь ни убитыми, ни даже ранеными. Если хоть один человек в нашей разведывательной команде хотя бы просто подвернет ногу, то выполнение нашей задачи существенно осложнится.

Так что нам пришлось звериными тропами подняться наверх и идти по гребням холмов, время от времени спускаясь в пересекающие путь лесистые ложбины. Мы, моряки, не очень-то сильны в ходьбе, и в большей мере это касается подводников. Если на крейсере или линкоре можно наматывать километры по палубе и бесконечным коридорам, то на подводной лодке, особенно на «Малютке», бегать некуда. На нашей М-34 все помещения внутри прочного корпуса - от торпедного до электромоторного отсеков - в длину метров двадцать, не больше. Но я сказал (в первую очередь себе, а уже потом и команде), что подводниками мы сможем оставаться весьма недолго. Вот кончится топливо (что неизбежно случится в самом ближайшем будущем) - и Каменный век возьмет свое. Даже после прибытия в Аквилонию передвигаться нам придется исключительно на своих двоих, так что к такому образу жизни следует привыкать заранее.

Дорога была не просто трудной, а очень трудной. Каменистую тропу по гребню холма можно было воспринимать как столбовой тракт, а ведь нам приходилось еще спускаться в лощины и продираться через заросли кустов. Труднее всего приходилось комиссару Якимчуку - человеку рыхлому, привыкшему исключительно к кабинетному образу жизни. Уже к полудню он совершенно выбился из сил и едва переставлял ноги.

- Вы, товарищ Голованов, наверное, хотите просто меня убить? - сказал он мне, роняя высокое звание коммуниста, умеющего стойко переносить трудности. - Невозможно же так идти целый день, даже не останавливаясь при этом на привал...

- А вы, товарищ Якимчук, как наш комиссар, должны показывать команде пример стойкости и оптимизма, -парировал я. - Всем нам нелегко, все мы устали, но никто, кроме вас, не жалуется. Я тоже едва переставляю ноги, но сетовать на усталость или преждевременно объявить привал мне не позволяет достоинство коммуниста и командира.

В ответ он осмотрелся по сторонам, глянул на ощутимо припекающее с небес солнце, снял фуражку, вытер платком потную наголо обритую голову и сказал:

- Пожалуй, вы правы, товарищ Голованов... Тяжело сейчас всем, поэтому я постараюсь больше не роптать.

Быть может, мне так трудно идти только с непривычки, а потом это постепенно пройдет.

Двигаясь вдоль реки, мне следовало выбирать такой путь, чтобы иметь возможность все время держать Босфор в поле зрения и оценивать скорость течения, а также наличие в нем бурунов и водоворотов, сопоставляя увиденное сданными имеющейся у меня карты. С высоты гребней холмов заниматься этим было даже удобнее. Впрочем, где-то после полудня азиатский берег стал более пологим, исчезли подступающие прямо к воде скалы. Появилась возможность спуститься вниз и пойти прямо вдоль берега. Течение в этом месте было быстрым, но не запредельным, а глубина - более чем значительной. В двадцатом веке глубины на фарватере превышали пятьдесят метров, и сейчас должно было остаться не меньше тридцати.

Солнце стояло еще высоко, когда я распорядился остановиться на ночевку на мысу Бейкоз. Мы могли бы пройти за первый день и в два раза больше, но тогда на следующий день не смогли бы сделать и шага. Кроме того, следовало позаботиться об ужине. Здесь, где дичь так и мельтешит вокруг, это не представляет большой проблемы. Но охотиться по пути я запретил. Стрелять в каких-нибудь зайцев и куропаток - это только зря переводить патроны, а крупную добычу волочь с собой по маршруту просто немыслимо. На промысел отправился наш ворошиловский стрелок лейтенант Чечкин, которого подстраховывали старшина Давыдов и старшина Тим ченко.

Пока комиссар Якимчук сидел на нагретом солнцем валуне, блаженно вытянув уставшие ноги, а остальные собирали сушняк для костра и ломали можжевеловый лапник на постели, наши охотники зашли за отрог холма, и минут через двадцать раздались три выстрела - сначала один, а потом два почти дуплетом. Я было встревожился, ибо такому хорошему стрелку, как лейтенант Чечкин, для того, чтобы убить какого-нибудь горного барана или теленка дикого быка, хватило бы и одной пули. Дичь тут совершенно непуганая и подпускает людей к себе на расстояние каких-нибудь двадцати метров (что было совершенно невозможно в наше время).

Но вскоре прибежал старшина Тимченко и закричал, что они убили не только барана, но и охотившегося на это стадо какого-то хищника из породы кошачьих - поменьше льва и покрупнее рыси. Когда подстреленный баран рухнул, суча ногами, и стадо бросилось наутек, этот зверь попытался оспорить добычу у наших товарищей. Пока Чечкин передергивал затвор, Давыдов и Тимченко выстрелили по одному разу, и оба попали, на чем карьера охотника у этой дикой кошки закончилась. Теперь лейтенант Чечкин просил у меня дать еще пару человек в помощь, чтобы притащить этого зверя в лагерь и уже тут снять с него шкуру.