Золотые корабли - Анна Евгеньевна Гурова
– Как же он спасся, если вся Яргара его ловила?
– Аршалая телохранитель-накх на себе унес. Из всего войска только на него чары Зарни не подействовали…
«Вот оно как, – подумал Хаста. – Теперь ясно, почему Аршалай где-то спрятался и носа не кажет. Понял, что такое этот Зарни… Любопытно, чем наместник занят сейчас?»
Хасте представилось, как темной ночью Замарову падь окружают смуглые парни в черной одежде и воздух наполняется свистом метательных ножей… Хорошо бы… Но это лишь мечты. С тех пор как Аршалай приказал убить Данхара, накхи больше не служат ему. Все они покинули Бьярму – ему ли не знать?
– После этого Зарни поехал в Белазору, – продолжал Метта. – Тогда и началась настоящая резня. В Яргаре-то арьев жило немного, а вот в Белазоре прямо ужас что творилось, вчуже слушать страшно. Зарни туда уже под конец прибыл – и сразу к храму…
Хаста кивал, вспоминая рассказ стражников. Все совпадало.
«Чего он искал в Белазоре? Получил ли то, что хотел?»
Должно быть, нет. Храм-то улетел.
И тогда Зарни отправился в Замарову падь…
– Мм, как пахнет!
Хаста вздрогнул, возвращаясь мыслями во двор. Вокруг кипящего котла, облизываясь, уже похаживали прочие слуги.
– Рыжий, дашь пробу снять?
– Скоро, скоро, – усмехнулся Хаста.
Метта молодец, много вызнал! Теперь Хаста кое-что знал о прошлом гусляра, о том, чем он занимался в Бьярме. Да только это все не главное…
«Зачем он здесь? – вертелось в голове. – Какого Хула торчит в этой пади? И… что с Линтой?»
Старая Линта была второй загадкой, которая не давала Хасте покоя. Прежде бодрую, ехидную бабку было не узнать. При встрече она явно не признала ни его, ни Метту – да и вообще едва ли понимала, кто она и что творится вокруг. Сильно постаревшая, иссохшая Линта бродила то по двору, то вдоль опушки леса, подбирала хворостинки, дребезжащим голосом распевая какие-то бьярские песни. Порой сидела на завалинке, что-то бормотала себе под нос. Хаста давно уже не верил, что она притворяется. Он видал людей, сошедших с ума, и видел, что со старухой очень неладно. И с каждым днем все хуже…
Вместе с Меттой они сняли кипящий котел с очага. Хаста налил миску похлебки, обернул полотенцем и понес к Зарни в избу. В солнечные дни тот обычно сидел во дворе, подставив лицо солнцу. Нынче было ясно, хоть и холодно, однако гусляр почему-то остался в доме.
Проходя мимо прорубленного в бревне оконца, Хаста услышал голос гусляра и застыл на месте, едва не выплеснув обед на землю.
Зарни что-то говорил на высоком наречии арьев.
«Я, верно, сплю! – опешил Хаста. – Или здешнее безумие заразно? Этак скоро я с бабкой Линтой под ручку гулять начну…»
У высших арьев был свой тайный язык, на котором говорили их предки, прибывшие в земли восхода. Всем прочим его учить запрещалось. По сути, этим языком владела лишь царская семья и столичная знать. Читать – но не говорить – на нем учили жрецов. Хаста в юности тайком немного поучил этот язык, но почти все забыл.
«Та… таара… Дальше не понял… Святое Солнце, да Зарни там не один!»
Теперь говорила женщина. Хаста сразу узнал голос. Линта? Они разговаривают?!
Однако, прислушавшись, понял – нет. Говорил лишь Зарни, старуха просто бормотала себе под нос свою обычную бьярскую околесицу.
Зарни тихо, с угрозой в голосе что-то спросил. Потом медленно, с расстановкой повторил вопрос. Хаста почти разобрал:
«Сатта… накшатра?»
– Эй, жрец! – раздался оклик из окна.
Хаста резко выпрямился, горячая похлебка все-таки выплеснулась ему на руки.
– Хватит уши греть, – насмешливо продолжал Зарни. – Хоть ты и затаил дыхание, но аромат похлебки просто с ног сносит. Вернее, снес бы, если бы они были. Иди сюда!
Хаста, обливаясь холодным потом, поспешил в избу.
Однако Зарни вовсе не сердился.
– Что трясешься? Здесь все подслушивают, – произнес он с добродушным презрением. – Я уже привык. Это рабская и жреческая сущность – подслушивать, вынюхивать, сплетничать. Поэтому я время от времени и заменяю всех слуг на новых… Ты понял, жрец?
Хаста кивнул, ставя перед ним миску. Зарни вытащил из тула на поясе ложку, зачерпнул похлебку…
– Кстати, я распознаю яды по запаху, – прибавил он. – Все известные в Аратте. Я неплохо в них разбираюсь, как, верно, и ты. Есть яды совершенно без запаха и вкуса, но они наперечет и слишком дороги. К большинству из них я невосприимчив…
– Да я и не думал!
– Вот и не думай.
Зарни принялся есть, явно наслаждаясь каждой ложкой. Хаста было решил, что тот его отпустит, но Зарни не спешил.
– Много ли ты понял из того, что подслушал? – внезапно спросил он.
Прежде чем рыжий жрец ответил, гусляр наклонился через стол и поймал его за руку. Хаста ощутил его пальцы на запястье, где билась жилка.
«Опасность! Опасность!» – застучало в висках.
– Почти ничего, мудрый Зарни… Я просто шел мимо и услышал обрывок…
– Почти, – хмыкнул гусляр. – Очень интересное слово! Ты ведь не арий, тебе запрещено знать этот язык. Впрочем, я тоже не арий… Ты самый любопытный жрец, кого я встречал. Любишь совать нос в чужие дела, да?
– Есть такое, – со вздохом признался Хаста. – С детства терплю страдания через свою тягу к знаниям…
Зарни хмыкнул, отпустил его руку и вернулся к еде.
«Он задавал Линте очень важные вопросы, – подумал Хаста. – Уж не ради нее ли он тут торчит?»
Его охватило нехорошее предчувствие.
«Ох, жаль, что Зарни меня заметил… Ох, не вовремя я оказался у того окна… Не пора ли бежать отсюда?»
Он не успел. Только было пошел предложить помощь Метте, чтобы вместе с ним тащить грязный котел на ручей и там попытаться ускользнуть в лес… В этот миг бьяры молча кинулись на него всей толпой. На жреца обрушился град жестоких ударов. Хасту сбили с ног; он скорчился, закрывая руками голову… Не помогло – кто-то пнул его в висок, и Хаста сразу потерял сознание.
Жрец пришел в себя от острой боли в голове, ощущения тяжести и удушья. Когда мир перестал плавать перед глазами, Хаста обнаружил, что прикован толстой цепью к столбу коновязи. Шею оттягивал заклепанный обруч. «Похоже, я тут надолго», – подумал он, пытаясь приподняться, но упал набок, и его вывернуло. Мир снова потемнел, покосился и
