Деление на Ноль - Денис Алексеевич Ватутин
Вот тебе и «привет»! Хиус им в зад!
Слыхал я про такие арты – «Касание Азера» (Стрельца). Они не самые редкие, но почти все наперечет, во время войны единороды так определяли сиблингов – если синий огонек. Если зеленый, то единород. Ими владели специальные подразделения полиции и жандармерии. Где эти ребята раздобыли такое?!
– И правда, – нахмурился Прохор, – сиблинги они!
– Да, – кивнул я, – я сиблинг Овна, артефактер. Работаю на НОБНОТ. А моя лицензия заставляет меня служить в полицаях. Собственно, потому меня и направили к елде Хиуса, как вы говорите. Возникло подозрение, что там проводят незаконные эксперименты с артами, так кого же еще прислать? Генрих – он тоже из полиции Нью-Фауда…
Я прикусил язык, но было уже поздно.
Повисла тяжелая пауза. Тикали маятником ходики на стене, да кто-то кашлянул тихонько.
– Столичные, стало быть… – то ли спросил, то ли утвердил Пухов.
– Какаву там свою небось контрабандную пьют и девок лапают… – произнес кто-то из фермеров нетрезвым голосом…
Неожиданно мне стало настолько на все наплевать, что я снова налил себе сам, грубо нарушая все неписаные правила…
– Сиблинги бывают разные, – зачем-то ляпнул доселе молчавший Миллер, и мне захотелось стукнуть его ногой под столом, но у меня уже не было сил.
– Да! – вдруг воскликнул Том. – У меня как раз на чердаке два арта каких-то валяются! Еще от деда остались! А в Рокпорте местные нюхачи такие бабки заламывают, что закопать эти ангровы железки дешевле! Может, глянешь, мил-человек? Так, по доброте? А я тебе за это вина бутылку подарю! У вас в столице такого не сыщешь – настоящее, домашнее!
Артем Иванович спрятал в пшеничных усах легкую ухмылку.
– Вообще-то, и у меня арты имеются, – задумчиво произнес Прохор, – и тоже вроде как пристроить некуда. А так ведь скупят за бесценок нюхачи эти… а так, глядишь, и в хозяйстве что сгодится!
Тут выяснилось, что у многих собравшихся есть что посмотреть, и я облегченно вздохнул.
– Я конечно же без аппаратуры, – сказал я, – и печати сертификационной у меня с собой нет, не прихватил на задание-то…
– Это, мил-человек, ничего, – махнул рукой Пухов, – это мы сами решим. Ты, главное, обстановку общую проясни.
– Да без проблем, – кивнул я.
– Давай за служивых выпьем! – неожиданно предложил Прохор.
И все одобрительно загудели.
После этого напряженного разговора застолье переросло в бурный праздник: Прохор достал баян и сыграл несколько военных песен, одна из которых «Бей люциев – делай революцию» была особенно зажигательной. Миллер сидел, словно мумия Древних, продолжая жевать, чтобы хоть чем-то заняться. Забавно было в этот момент за ним наблюдать. Хотя не думаю, что он был идейным эволюционером – он из тех людей, кто во всем видит выгоду. Если бы все здесь могли бы только заподозрить, кто сидит с ними за столом… страшно подумать даже.
Затем завели старенький обшарпанный патефон. Дальше я уже помнил не очень хорошо, но меня позвала танцевать хозяйская дочка, которую, кажется, звали Татьяной.
После этого я ляпнул, что моя бабка была из рослингов, и это вызвало настоящий восторг собравшихся. А потом… какой-то темный провал в голове, к которым я за последнее время уже успел привыкнуть, как к неизбежной части своей жизни…
Впервые за последнее время, когда я распахнул веки, в полумраке увидел не бульдожье лицо Миллера и не ухмыляющиеся рожи докторов-убийц, а симпатичное девичье личико с веснушками. Девушка улыбалась во сне, а мой мозг лихорадочно вспоминал, где я нахожусь…
И вдруг я вспомнил! Фермеры, Пухов, дочь Татьяна! Хиус…
Внезапно лоскутная занавеска, прикрывающая лежак печи, резко отодвинулась, ослепив ярким светом из большого окна напротив, и показалось внимательное и суровое лицо Артемия Ивановича! Я резко привстал на локтях и замер в ожидании…
– Проснулся, Захар? – спросил Артемий гулким голосом. – Ну, доброго тебе утра! Хотя уж полудень скоро…
И он лучезарно улыбнулся, обнажив под русыми усами ряд крепких белых зубов.
– И вам того… доброго дня… – пробормотал я, растерянно блуждая взглядом с фермера на его дочку. – А… это… как я тут…
Глядя на мою растерянную физиономию, Артем расхохотался, да так, что Татьяна проснулась, перевернулась на спину и, вкинув руки, стала тереть кулаками глаза, чувствительно заехав мне локтем по почке. Я хрюкнул от неожиданности, а хозяин захохотал еще громче.
Рядом с его головой, показался лоб и рыбий взгляд Миллера. Нижняя часть лица была скрыта печью.
– Доброе утро, Моррисон, дружище, – сказал он и куда-то деловито направился.
– Ты лицо-то его видел, Генрих? – сквозь смех спросил Пухов уплывающую лысину Миллера.
– Последнее время вижу его слишком часто, – как-то скептически ответил младший комиссар, и тут же раздался звук льющейся воды.
– Да просто отрубился ты вчера, Захар, – отсмеявшись и вытирая слезы, наконец произнес Пухов, – вот тебя Прохор на полати-то и закинул. Ты как мешок был. А Танька, она всегда там спит.
– Па-а-а, ну чего ты гогочешь, – протянула Татьяна, – сон мне перебил…
– Танька-лентяйка, подымайся, – показным суровым тоном ответил Пухов, – Зорька вон уже час орет недоеная, а мать занята…
– Ну сейча-а-ас… – снова, растягивая гласные, простонала Таня.
После чего поглядела на меня, улыбнулась и весьма лукаво мне подмигнула…
Я умылся из рукомойника, висящего над деревянным тазом, который тут называли «ушат», потом меня посадили за стол одного – все уже успели позавтракать, кроме нас с Татьяной.
Чувствовал я себя неплохо: как ни странно – ничего не болело, как часто случалось в последнее время. Еще в бане я заметил, что ранение в руку, которое залечивала мне Анджела при помощи артефактной медицины, не то чтобы заросло, но шрам уже образовался.
Единственное, что немного напрягало, что я был какой-то ватный и видел все, словно сквозь натянутый на голову женский чулок.
Татьяна привела себя в порядок – причесалась, умылась и надела поверх длинной холщовой рубахи вышитый сарафан. Собственно, она и накрывала на стол, заставив меня выпить какую-то пряную соленую жидкость, пояснив, что это рассол, и добавив, что станет легче. Я не стал уточнять, чей это рассол, и выпил.
Потом мы позавтракали вкусной яичницей с жареными грибами, а Пухов в приказном порядке заставил меня выпить две рюмки самогона, после чего убрал бутылку, сказав, что хватит.
Я стал чувствовать себя гораздо лучше и мысленно готовился к решающему разговору с Пуховым, так как проблема нашей с Миллером транспортировки в Рокпорт продолжала остро стоять перед нами.
Тут в сенях раздался стук, и в дом начали заходить люди. Некоторых я помнил еще со вчерашнего дня, а кого-то видел впервые. В моем затылке снова заплясали мелкие иголочки, и я пожалел, что Артемий Иванович убрал самогон.
Все эти люди очень любезно поприветствовали меня и стали выкладывать на
