Федор Березин - Покушение на Еву
Александр лежал на спине, на полуоблезлой шкуре, когда-то давным-давно выданной ему Толстяком. Голова его покоилась на камне, и ему было удобно. Он не обращал внимания на обдувающий его голое тело прохладный ночной ветерок – он смотрел на звезды. Убейте его на месте, но если бы Курман не заставил его изучить созвездия досконально, он бы не увидел различий, по крайней мере сейчас, когда Луна отсутствовала и все небо застилала сияющая бесконечно удаленными точками пелена. Зрелище было неописуемое, любое существо, обладающее разумом и зачатком воображения, впадало при взгляде на это в подобие религиозного экстаза, независимо от вероисповедания или отсутствия такового. Масштабы разворачивающегося перед глазами действа поражали, тем более что он имел зачаточные познания в этой, предзарождающейся ныне в окружающих его головах, науки, но ведь эти зачатки явились из времени заатмосферных телескопов и первых фотографий пылинок-планет, вращающихся в других мирах. Он знал о благостном воздействии этого сияния на умы: множество поколений оно будет заставлять трепетать сердце и в конце концов породит математику, и начнет раскручиваться колесо прогресса, быстрее и быстрее, реализуя в бытии накопленный в душах всех предшественников потенциал.
Многие отправились спать в свои, не внушающие доверия прочности, громадные шалаши, слепленные с помощью крупных костей и колдовских заклинаний. Александр остался, не хотел он сегодня вдыхать запах этих потных насытившихся людей. Несколько мужчин дежурили у костра – это была ночная стража, они довольно урчали что-то друг другу, можно сказать, вели светский разговор. Язык их был малообразен и примитивен, для пояснения своих простых мыслей они более использовали жесты, чем речь, но все-таки это был язык – они понимали один одного, и это их радовало. Вдоволь наглядевшись в небо, Александр решил к ним присоединиться: нужно было крепить свое единство с этими предками. Он тихонько приблизился к костру и молча присел. Они посмотрели на него и ничего не сказали. Разговор на некоторое время смолк: чувствовали, ой чувствовали они, что он не их круга, а далекий чуждый пришелец, зашедший на огонек. «Да бог с вами, – думал Александр. – О чем нам говорить? Я могу вам рассказать о запуске одностороннего спутника-наблюдателя в сторону Сириуса, прибытие которого на место ожидают в 2220 году от рождества сына бога, о котором вы понятия не имеете, как и о всей остальной гипотезе сотворения мира по плану, понятному человеку. Этот запуск я наблюдал по информационному каналу, одному из двухсот, переданному с подвешенной на высоте тридцати шести тысяч километров станции. Но в вашем языке не хватит слов, а в головах образов-зацепок для понимания. Эта информация не нужна вам даже в качестве мечты, даже там, в бездне времени, я лицезрел племена, не верящие в „сказки“ о пребывании человека на Луне, хотя им демонстрировали фильм об этом событии, и люди, его показывающие, прилетели на вертолете, подшипники винтов которого имели полые шарики, изготовленные в космосе массовым поточным производством, внутри промышленного модуля, не ведающего присутствия людей. О чем нам говорить, ребята?»
Так он молча сидел, иногда кивая в такт их движениям, когда окружающая речь возобновилась, имитируя участие в диспуте. Он говорил сам с собой, и мысли его были интересны, он был благодарен Курману за то, что тот всегда подстрекал его: «Меньше спи, Саша, больше читай. Там у тебя не будет этой возможности. Там память заменит тебе и магнитофон и телевизор».
* * *Когда пропал второй человек, Александр почуял неладное. Он пропал среди бела дня, и в густом высоком кустарнике, возле которого он исчез, они нашли свежую кровавую лужу и красный след, уходящий в неизведанное. Это снова был подросток. Его мать долго кричала, и в этом ей помогали другие женщины, но никто из охотников не решился забраться в растительность поглубже. Они были правы, с их примитивным оружием это могло очень плохо кончиться для сыщиков. Никто не мог знать наверняка, что это был за хищник, четких следов нигде не сохранилось. Точнее, окружающие Александра мужчины использовали какое-то обозначение, но он его не понял. Это могло быть чем угодно: названием конкретного животного, обозначением несчастья вообще или именем злого духа. Раньше он бы решил, что это был кто-то из кошачьих, но после того запоминающегося впечатления о нападении крокодила он не был уверен.
Мать несчастного вскоре кое-как успокоили, да и не слишком-то редкими были здесь нападения хищников, чем человек был лучше всех окружающих животных? Человеку дано было право охотиться самому, но и сам он являлся добычей более удачливых и сильных врагов. У этой мамы давно имелись более малые дети, и забот у нее хватало. К вечеру Хемингуэй взял на себя руководство каким-то таинственным ритуалом, с подбрасыванием копий вверх и пусканием крови, для этого использовали двух выловленных Плоским Лицом птиц. Цель, как понял Александр, состояла в изгнании с охотничьих угодий опасного невидимого духа.
Но этой же ночью злобный призрак посетил их стан. Никто ничего не видел и не слышал, но наутро они недосчитались одной молодой девушки, и еще они нашли свежий кровавый след, идущий из крайней восточной хижины-вигвама. В эту ночь там спало, наверное, человек двадцать, но дух пришел и унес нужную ему жертву, причем лежала она не у самого края. Для того чтобы такое совершить, нужно было обладать огромной силой, бесшумностью и ловкостью. Представив себе такое, Александр на мгновение ощутил животный ужас перед неизвестным роком-судьбой, и в этом полностью уравнялся с окружающими его людьми. То, что на окраине селения охотники нашли четкие кровавые следы громадной кошки, Александра даже приободрило, он уже готов был обнаружить какую-нибудь мистику вроде тираннозавра. Размеры отпечатков внушали уважение, это могло быть что-нибудь из мифической жути палеонтологии: например, смилодон, по-простому – саблезубый тигр. Александр взвесил в руке свой неумело сотворенный каменный топор и даже побоялся прикидывать шансы.
После долгих, шумных дебатов почти все охотники толпой двинулись далее по следу. Очень недалеко, всего лишь в сотне метров, они спугнули трех большущих стервятников и там же нашли остатки несчастной и примятую отлеживающимся после сытного ужина хищником траву. Зверя рядом не было, видимо, рано поутру он отправился куда-то по срочному делу. На том преследование и закончилось.
В этот и последующий день никто не отходил от стойбища, люди кормились накопленными припасами, строго деля скромную растительную пищу поровну. Вероятно, это была веками сложившаяся практика: лишить противника возможности получить новую снедь и заставить его уйти в ее поисках на новое место или, по крайней мере, изменить диету из человечины на что-нибудь другое. Вечером почти никто не спал, и костров развели более чем обычно. Это принесло плоды: к утру все были целы. Александр был счастлив, как и окружающие.
* * *Это казалось невероятным, в конце концов, разглядывая с отрешенной позиции экспериментатора, было даже смешно: неужели вся главная опасность отсутствия в будущем человечества сводилась к какой-то сумасшедшей крупной кошке, поставившей себе цель питаться одним видом мяса? Неужели столь малая, исторически мизерно-локальная опасность могла играть такую невероятную роль? Вопрос оставался без ответа, но, учитывая двадцать одного съеденного, он требовал действий. Нападения приносили покуда только прямой ущерб, но уже шло накопление косвенного: племя голодало. Охотники боялись покинуть стойбище, попросту опасались перемещаться слишком малым отрядом, а идти большим – означало оставить лагерь без достойного прикрытия. Под их охраной женщины пытались собирать вкусные коренья, отправляться к далеким плодоносным деревьям более никто не решался. Несколько раз эти вылазки заканчивались плачевно: происходило стремительное нападение с неожиданного направления, и кто-то становился обедом или ужином. Теперь почти все племя видело хищника, но, несмотря на исчезновение ореола таинственности, это только добавило ему авторитета – дух ужаса материализовался в реальном объекте, но стал ли он от этого менее опасным? Террор продолжался уже месяц, некоторые дни были счастливыми – никто не умирал, но, в противовес этому, уже несколько раз люди погибали по двое одновременно. Как-то такое случилось при попытке отбить нападение. Смилодон, подобно пуле выскочив из засады, атаковал группку женщин и, ухватив одну, довольно урча, словно кошка, которую поглаживают, только гораздо выше по логарифмической децибеловой шкале, начал неспешно удаляться в направлении кустарника. Трепыхание и хрипы залитой кровью несчастной, видимо, забавляли хищника. Он периодически встряхивал головой, словно отгоняя мух. Подскочившие мужчины, сохраняя дистанцию, пустили в ход метательные копья. Два попали, но, не пробив шкуры, отскочили в сторону. В ход пошли камни, и тогда саблезубый обиделся. Оставив жертву, смилодон развернулся, водрузил тяжелую лапу на умирающую (сразу щелкнули ребра раздавленной грудной клетки) и рыкнул – так, что зазвенело в ушах, – он оспаривал добычу. Это произвело на защитников устрашающее действие, но не остановило их: охотники продолжали наседать. Тогда будущий ископаемый совершил великолепный двойной прыжок, и на нисходящей траектории опрокинул ближайшего человека. Он подмял его под себя и с диким рычанием вонзил в живот свою двойную двадцатисантиметровую саблю. Ему не понадобилась даже секунда, когда он вывалил наружу кровавые внутренности.
