Владимир Яценко - Десант в настоящее
Отто приподнялся на ноги, сделал два неуверенных шага, взял "вещмешок" и вернулся на место. К огромному облегчению он убедился, что может ходить. Возможно, денёк-другой надо будет сделать щадящий режим, но идти он точно сможет.
Он высыпал рядом с собой содержимое мешка и, отодвинув в сторону лишнее, оставил возле себя только аптечки. Из общей кучи взял одну и подбросил её на руке.
— У тебя в кармане должна быть такая же.
Василий немедленно вынул белый пенал с красным крестом на крышке.
— Нет, мне не нужно, — остановил его Отто, и указал на груду аптечек. — Все эти пеналы — некомплект. Задача называется: "найди различия".
Василий открыл свою аптечку, внимательно её осмотрел, потом взял из кучи другой набор. Через секунду он вытащил из своего пенала чёрную капсулу с белым черепом и покрутил её в руках.
— Ты думаешь, что и в других коробках нет яда?
Отто кивнул. Ему опять было нехорошо.
Он представил, как это происходило. Как они рассаживаются. Кто-то плачет, кто-то чертыхается и проклинает судьбу. Но есть и такие, кто поддерживает соседа, укрепляя его в правильности принятого решения. Достают аптечки и берут оттуда по чёрной капсуле. Все аккуратные, педантичные… учёный люд! Достав яд, аптечку закрывают и кладут на место. Потом, по команде, хладнокровно, без слов и эмоций кончают жизнь самоубийством.
Бред!
Этого не может быть!
Катерина никогда бы так не поступила. Что же они должны были узнать, чтобы вот так, коллективно уйти из жизни? Может, их что-то испугало? Что может испугать взрослых людей настолько, чтобы они решились на такой отчаянный шаг?
— Возьми, десерт, — Василий протянул чумпель, наполовину заполненный оранжевыми ягодами.
— Что это?
— Морошка, сладкой не назовёшь, но сок очень полезен.
Отто осторожно положил в рот несколько ягод.
— Не беспокойся, — с улыбкой поддержал его Василий. — Проверено, мин нет.
Отто вздрогнул. Фраза занимала в его лексиконе не последнее место.
— Армия? — спросил он, отправляя в рот горсть ягод.
— Не знаю, — простодушно ответил Василий. — Наверное, у меня что-то с головой. Пытаюсь сосредоточиться на том, кто я и откуда, но всё плывёт и крошится…
— Крошится?
Ягоды и в самом деле были кислыми, как и всё в этом обделённом теплом и солнцем крае.
— Да, крошится, — подтвердил Василий. — Очень неприятное ощущение. Вроде морской болезни, только не в желудке, а в голове.
— Тогда попробуй рассказать о чём-нибудь другом. — Отто доел ягоды, и, хотя скулы свело кислотой, он был доволен неожиданным десертом. — Фамилия Мичурин тебе знакома?
— Шутишь! — возмутился Василий, — разумеется, знакома.
"А говорит, что ничего не помнит", — подумал Отто.
— Вот и начни со своей фамилии.
— Причём тут моя фамилия? Бежать надо!
— Почему?
— Я чувствую опасность. Они всюду!
— Кто?
— Шары!
— Вот-вот, — обрадовался Отто. — Шары. Давай про шары!
— А нечего "давать", — насупился Василий. — Они всё время меняют цвет, оттенки. И они разные, есть маленькие, а есть огромные. Маленькие — жёлтые, огромные — красные. Мне показалось, что они приглашают меня. Пошёл за одним из них, за жёлтым. Он летел над самой травой и ничуть не спешил. Идти за ним было несложно. Вот только ровным счётом ничего не произошло. В какое-то мгновение он стал ослепительно-белым, я зажмурился, а когда открыл глаза, его уже не было. — Василий замолчал, сосредоточенно шевеля тоненьким прутиком угли. Потом он вытащил свою веточку и, сильно щурясь, внимательно посмотрел на её тлеющий конец. — До сих пор цветные круги перед глазами плавают. Вот, собственно, и вся история. Наверное, я сошёл с ума. Ничего не помню!
— Зато живой.
— Пока живой, — строго поправил Василий. — И посему, пока не поздно, давай-ка я свяжусь со своим агентом в Москве. Пусть этими проблемами занимаются компетентные государственные мужи, облечённые властью и ответственностью. А мы отмоемся, поедим, и вернёмся к нормальной человеческой жизни…
— "Отмоемся", как же! — прервал его Отто, припомнив особенности своего увольнения. — А что было до того, как ты пошёл за шаром?
Василий наморщил лоб и опять принялся тревожить прутиком угли костра, высекая из них маленькие искорки.
— Сильно болел живот, — спустя минуту сказал он.
— Живот?
— Да, живот. Несколько дней. Помню чувство голода. И злость. Я их ненавидел. Они едят, шутят, смеются… А я не могу. Тошнит… Я уходил, но возвращался… — у него дёрнулось веко.
— Не напрягайся, — сжалился Отто. — Но согласись, звучит странно: и про агента помнишь, и про Москву… а оперативная память пуста. Так, что ли?
— Я помню, что это как-то связано со льдом.
— Льдом? — Отто вспомнил о том, что бос, и зябко повёл плечами.
— Да, льдом. Погибнет много людей, возможно, все.
— "Все" — это сколько? — хладнокровно уточнил Отто. — Так, чтобы совсем "все", не бывает. Кто-то всегда остаётся.
Василий молчал.
"В этой истории всё не стыкуется, — подумал Отто. — Последний раз экспедиция выходила на связь трое суток назад. Покойники, чтобы так зацвести зелёным, должны были посидеть под солнышком не меньше недели. А Василий… Сколько времени заняла его прогулка за шаром, он не помнит. Но вчера он вышел к костру чистеньким, ухоженным, и, самое главное, выбритым. Прошли только сутки, а голова и лицо уже чёрные от щетины…"
— Всё человечество, — сказал Василий.
— О чём ты?
— Лёд. Он будет всюду. Замёрзнут все люди.
— Скоро?
— Не знаю, — признался Василий. — Не помню. Но такое уже было. Раньше. Давно. И не один раз.
— Это они тебе сказали?
— Это нельзя назвать разговором. Информацию впрыскивают, как инъекцию. Много света и очень больно, как взрыв. А потом вспоминаешь…
— Интересно, — вежливо сказал Отто. — И что было потом?
— Потом и вовсе какой-то бред. Кошмар. Страшно. Ничего не понимаю. Вроде бы я видел себя. И всех их. Только это не я. Я это точно знаю, потому что я — это я, ты же видишь…
— Стоп, — остановил его Отто. — Хватит.
"Не хватало только, чтоб он опять свихнулся…"
Василий покорно замолчал.
Его пророчества не произвели на Отто никакого впечатления: "Мало ли что придёт в голову напуганному человеку"?
— Выбросил бы ты эту дрянь, — Василий кивнул в сторону вещмешка. — Смердит, дышать невозможно.
— Ну да, и всё это барахло носить в карманах?
— Барахло тоже выбрось. Позволь мне по телефону вызвать эвакуаторов. Суток не пройдёт, как мы посмеёмся над этими ужасами в приличном ресторане…
— Звонить мы не будем, — сказал Отто. — Даже если нас усадят спиной к спине и заставят отравиться, предварительно сбрив отовсюду волосы… телефон я тебе не дам. А дам я тебе нож, треть питания и монитор, чтобы ты не заблудился. И разойдёмся прямо сейчас. Тебе нужно спешить — большие деньги без присмотра, что красивая жена без одежды. А мне спешить некуда…
"Ни денег, — подумал он. — Ни жены".
— Да ладно тебе, — сказал Василий. — Мало ли у тебя было падений? Спиши всё на обстоятельства. Что толку в мести, если недоразумение уже произошло? Забудь…
— Забудь? — вскинулся Отто. — О чём забыть? О том, что я — Отто Пельтц, и у меня вчера украли счастье?
— Брось, что такое счастье?
— Вот только хрени не нужно. Счастье — оно и есть счастье. И его у меня украли. И, знаешь, мне это не нравится. Кем бы эти твари ни были, они мне должны. И даже если они не захотят или не смогут рассчитаться, крови я им попорчу, это точно! Я, знаешь ли, большой специалист по неприятностям.
— Всё равно ничего не вернут.
— Я сам возьму всё, что сочту нужным.
— Месть? Вендетта? — недобро улыбнулся Василий. — Восстановление попранной справедливости?
— Ты против? У меня украли ценности. С какой радости я оставлю зло безнаказанным?
— Ценности? — переспросил Василий. — О каких ценностях ты говоришь?
Нет. О бриллиантах Отто говорить не хотел.
— Смерть моей жены как-то связана с шарами, — сказал он. — Хотелось бы поквитаться.
— Любовь? — с сомнением уточнил Василий. — Весьма хрупкая ценность. В избытке любви человек становится глупцом, в недостатке — камнем.
— Ненависть лучше?
— То же самое. Излишек превращает человека в монстра, отсутствие — в раба.
— И что же? — спросил Отто, — абсолютных ценностей нет? Только "золотая середина"?
— Абсолют тоже есть, конечно, — признал Василий. — Может, эта история для того и случилась, чтобы ты сам понял, в чём абсолютная ценность. За что стоит умереть…
— Возможно, — смысл беседы ускользал. Отто уже начал тяготиться разговором. — Только я говорю о другом. Зло должно быть наказано.
— Ты говоришь о справедливости, — спокойно заключил Василий. — Добро и зло, любовь и ненависть, честь и позор… "качели"! И у каждого человека свои представления о равновесии. А мера равновесия — совесть. Но у совести тоже своя цена. "Не суди, и не судим будешь". Простишь ты, — простят тебя. Но если всё-таки судишь, будь готов к ответу. Ты так уверен в своей безгрешности, что готов настаивать на справедливости?
