Владимир Яценко - Ржавая Хонда (сборник)
После ухода начальства охрана занялась делом: водные процедуры, приём пищи, подготовка к отдыху. Всё быстро, слаженно, буднично. Двоих оставили на вахте. Остальные забрались на баржу и тут же улеглись.
Мы, конечно, не стали им мешать. В том смысле, что не вмешивались, пока они не уснули.
Через час Булыга доложил, что скентовался с подходящей семейкой химер. Важно, что именно с «подходящей». Булыга – он такой! Кого хочешь позовёт. Чаще, конечно, его просят, чтоб не звал, а отпугивал. Но бывает и так, что без помощи враждебной фауны не обойтись. Вот как тогда, например. Через два часа к ручью вышли десятка полтора особей. Не самые кошмарные жупелы, но вздрогнуть было от чего: четыре ноги сливаются в одну длинную шею, на которой, воротником, – длинные крепкие щупальца. А на самом конце, в четырёх метрах над землёй – подсолнухом – выворачивающаяся наизнанку зубастая пасть. И где у этой твари глаза и уши или, скажем, перед или зад, не разобрать. Ничего не понятно.
Вахтенные не спали: криками разбудили товарищей. Те тоже не мешкали: похватали оружие, стали кругом. Это было их первой ошибкой. И последней. Потому что в Поле дважды ошибаются только счастливчики – обычным людям, чтобы умереть, достаточно одной попытки.
Когда монстры стащили вниз двоих, один из охранников перескочил на буксир, залез на палатку и принялся колотить мечом по крыше. Дурак, конечно. Или из далёкой провинции, не знает, что, когда фандр активирован, внутри ни фига не слышно. На учениях нас заставляли заворачиваться в тренчи, а вторые номера со страшной силой лупили молотками по спинам. Снаружи – грохот, как в кузне. А внутри тихо, будто в казарме во время сна старослужащих. И жарко, как в бане. Это энергию молотка фандр превращает в тепло. Когда-то я даже знал, как эта энергия называется. На курсах молодого бойца объясняли.
Только о законе сохранения я уже на ходу додумывал, когда мы бежали на «выручку». Булыга, в полном соответствии с планом, отстал, а вот мент порадовал резвостью: до места схватки мне оставалось не меньше двадцати метров, когда Иван вклинился в самую гущу химер…
И ничего особенного, между прочим. Мечами, конечно, он горазд махать, так ведь и я машу не хуже. Наше тактическое преимущество сказалось незамедлительно: минуты не прошло, как несколько тварей уже лежали бесформенными грудами. Чтобы защитить ноги, монстрам нужно было низко наклониться. Так что одной рукой угрожаешь, другой – рубишь. А если тварь не желает кланяться – рубишь ногу. Очень удобно. Молодец, Булыга! Приходящих монстриков вызвал.
Отогнал он их тоже вовремя. Едва упал последний защитник баржи, твари, не разворачиваясь, как стояли к нам фронтом, так и побежали в кусты. Так что с передом и задом я так и не разобрался. Впрочем, не больно-то и хотелось эти «тайны природы» разгадывать.
Кивнув измазанному жёлтой кровью Ивану, я осмотрелся: всё правильно, шустря к с купеческого шатра уже спустился и, заметно проседая на подгибающихся ногах, шёл к нам. Живым больше никто не притворялся.
«Спасённого» звали Феликс. Струхнул он изрядно. В нас видел героев: преданно заглядывал в глаза, тряс руки и приглашал в гости в Кириши. Когда Иван спросил, где это, – Феликс будто очнулся: ещё раз поблагодарил за спасение и приступил к похоронам. Стащил в кучу останки, принёс две лопаты и принялся копать яму. Сначала один. Потом с Иваном.
Классный мужик – Иван. Я ведь думал, что столичный пуриц будет права качать, ну как же: Москва! Школа милиции! Я ошибался. Все мои распоряжения Иван выполнял спокойно, быстро и без вопросов.
Вот только, когда я объяснил план ликвидации охраны Мутного, было видно, что он расстроился. Что-то ему не понравилось. Я даже догадываюсь, что. Но ведь победителей не судят?
Главное – всё получилось. Купец внимательно осмотрел мёртвых химер. К этому времени охрана уже покоилась под двумя метрами грунта, но место побоища всё равно произвело на него впечатление. Не сказал бы, что он сильно расшаркивался перед нами, но и скулу не воротил, в глаза смотрел спокойно и даже с какой-то печалью.
Странный он, купец этот. Великой крепости человек. Я же вижу. Движения ловкие, быстрые…
Шалавы вблизи оказались ещё страшнее, чем в бинокль: кожа чистая, ухоженная, волосы густые, пушистые, лоснятся, солнцем играют. Я, пока их не увидел, думал, что такие барышни только на упаднических картинах бывают… Умели же рисовать люди! Теперешние мазилы так не могут. Только в голову как-то не приходило, что такие девчонки могут однажды в натуре встретиться. Тамилка рядом с ними – Золушка, факт! Но ведь и сердце Золушки известно. А куклы – они и есть куклы. Разве что бродяге на загляденье. Он-то от давалок в восторге. Всё подле них трётся…
О бродяге – отдельный разговор.
Пополнение я опознал сразу: Рыжий с Каином. Как здесь очутились – понятно: бежали тем же Переходом, что и наша команда. Очень смущают одёжка и оружие. Неприятно.
Неправильно. Что сбежали – на то и ротозеи, вернусь – шкуру спущу. Но вот обувка, лепиха и дубинки подсказывают, что не просто так улетели, соколики. И часы у Рыжего приметные. Панамарёва часики. Но чтобы Панама свои бачата по доброй воле отдал? Проще Землю по новой в обход Солнца запустить. Вот и выходит, что бродяга не у Панамы вещички взял, а с тела снял. А это скверно. Очень. Это настолько хреново, что теперь чего ни сделаешь, всё будет в убыток.
К примеру: скрутить обоих и заставить купца повернуть на Брянск. И убийц бы доставил, и к Тамиле вернулся. Но как я в рапорте обосную, какого депа четверых москвичей в землю закопал? Булыга смолчит, не в первый раз друг друга покрываем. Но Иван молчать не будет. Или Ивана туда же? Не выйдет! Менты выше головы ходят. Мне туда даже на секундочку не прыгнуть.
А вот ещё вопрос: с какой радости я вообще к Мутному привязался? Рыжий купца впервые в жизни видит, по всему понятно. Выходит, режик не у него взял? Но сам-то Рыжий ничего не говорил, это Каин сказал… сказал, что ему «кажется». Дела. Тогда что я тут делаю? И зачем москвичей убил?
Нет уж. Пусть всё идёт, как движется. Тем более что бакланы меня не рифманули. С бродягой я вообще раз в жизни встречался, и то в спецформе. И перед Гудлаем никогда без шляпы и очков не рисовался, хоть и знаком с ним давно. Только голос. По голосу узнает, зараза. Он хитрый. И умный. Хотя бы потому, что, сколько его знаю, всегда прикидывался простаком.
Так что лучший вариант – избавиться от обоих, а купца довести до склада. Хорошо бы там оружие оказалось. Иначе жизни не хватит, чтоб отмыться. Даже если всю Москву фандром укрою – не простят. Не забудут…
А может, всех выкосить? Надо будет с Булыгой посоветоваться. Яд там какой-нибудь или воду особенную. Что-то же нужно делать? И деп с ним, с оружием: вернусь и сочиню что-нибудь полезное для Дружины. За сказки у нас лучше платят, чем за подвиги… Ага. Кажется, начинается. Булыга-то не спит. Точно, вон оно, облачко. Со стороны солнца заходит.
В бинокле «облако» разваливается на стаю сектов: огромные вполбашки глаза, радуга крыльев, вытянутое клювжало с загнутыми к голове шипами. Чтоб, значит, жертва с «крючка» не сорвалась. Кувыркающиеся циферки под «картинкой» обращаются в чёрточки: дальномеру не за что ухватиться, цели для него на таком расстоянии слишком мелкие.
А Рыжий в другую сторону смотрит. Ему бы приглядеться, что под солнцем делается, а он на юг зрение расходует. Тоже мне, дитя Поля…
И воевода, выходит, неправ. Как он уверенно мне Семёна клеил: «Дурак, не можешь мыслить системно!» Но вот же я мыслю! Варианты, сценарии… и результаты налицо, между прочим. Да сам он дурак! Правду говорят: большой бугор заметен не размерами, а крутизной.
Смотрю на южный горизонт: лёгкая дымка с размазанными по небу хвостами облаков… нет, секты интереснее.
2. РЫЖИЙ ХОНДА
Эту штуку они называют леталкой. Прямоугольное корыто: три шага в ширину, пять в длину. Высота бортов – по колено. У купца леталка побольше. Посудины между собой связаны верёвкой. Вот за эту верёвку «купец» нас и тянет.
Купеческая леталка называется «буксир». Наша – «баржа». И летим мы на высоте чуть выше моего роста. Ни толчков, ни тряски. Хорошо! Настораживают только бурые пятна. Они всюду: на бортах, полу… на крышках сундуков, чинно расставленных по углам. По цвету и запаху определённо – человеческая кровь. Похоже, тут совсем недавно кого-то прикончили. Возможно, даже в этом отбое. Над нами, от борта к борту и от кормы к носу, – деревянные арки. Так что небо в клетку. В широкую, правда. Сквозь ячейку шагнуть можно, не пригибаясь. Эти арки Феликс дважды назвал шпангоутами. А Иван их называет стрингерами. Чудаки. Не могут договориться, что ли?
Буксир раза в два больше нашей лохани будет. Посередине – курень. Огромный. Высокий. И никаких арок нет: ни стрингеров, ни шпангоутов. Впрочем, не исключено, что именно на эти арки и натянута ткань куреня. У них там свободные места только спереди и сзади. Феликс их называет кокпитами. Один, стало быть, носовой, его отсюда не видно. Зато второй, кормовой, к нам повёрнут, и временами мне кажется, что сквозь выпускной полог за нами наблюдают. А что? Если у них тут тряпки летают, жарят пищу и стилетом не пробиваются, то почему не быть ткани прозрачной с одной стороны?
