Александр Шакилов - Ренегат. Империя зла
Кряхтя, Гурген Аланович опустился на пол.
…А тут еще Жучара позволил себе шуточку, крайне неуместную – мол, скоро породнимся, дружище. Первый рядом стоял, все слышал, все видел – и улыбался, жертва мирного атома, так… ну так… да хрен его знает как! Вот только Бадоева от той улыбки едва не прослабило. Юморок Жучары, поползновения его сынка – все это, если надо, послужит доказательством того, что Гурген Аланович Бадоев – тайный пособник врага народа. А вот этого никак нельзя было допустить.
Он представил свою дочь-красавицу в трудовом лагере где-нибудь на Колыме, и ему стало плохо.
Кому бы в голову пришло, что он, министр, может лишиться должности и жизни из-за прихоти девчонки?!
С отпрыском Жучары надо было что-то решать, тем самым защитив дочь, которая – дура! дура! – не просто влюбилась в сына врага народа, но еще при всем элитном обществе выказала свою привязанность.
У Гургена Алановича просто не оставалось выбора.
Если Жучару требовалось доставить живым – для дознания, то мальчишке однозначно грозила гибель при аресте. Нет пацана – нет его связи с Лали. А значит, цепочка, ведущая от опального министра к Бадоеву, порвется.
Для столь щекотливого поручения подходил лишь много раз проверенный человек – Григор Серпень.
Но все пошло наперекосяк!
Жукова-младшего не оказалось дома, а потом, когда он явился-таки, его упустили. «Крот», внедренный в группу Серпня, подтвердил, что командир лично ранил мальчишку, но тому просто нечеловечески повезло.
И вот когда сынок Жучары угодил в лапы к ментам и, казалось бы, ничто уже не могло помешать его устранению, все опять не сложилось. В том крошеве, бывшем милицейским участком, выжил только Серпень. И не просто выжил, но умудрился не засветиться перед камерами наблюдения. О чем это говорит? В идеале – о высоком профессионализме исполнителя. Или же…
Что-то тут нечисто.
Собранные листы Бадоев сунул в щель уничтожителя документов. Сел в кресло, задумчиво пододвинул к себе коммуникатор. Надо бы просмотреть кое-какие файлы. Отреагировав на его биометрию, девайс проснулся, выдал заставку – заснеженные вершины гор на рассвете. Старое фото. Тех хребтов давно уже нет, ледники испарились, подогретые ядерными взрывами.
Заныло в груди. Не могло там ныть, недавно поменял сердце на последнюю модель – лучше предыдущих образцов и во много раз надежнее того, что входит в базовую комплектацию человека. Из кармана сметанно-белого пиджака Гурген Аланович вытащил пластиковый цилиндрик с таблетками иммуностимулятора. Пару кругляков вытряхнул на ладонь, но в рот закинуть не успел.
Створки дверей с шипением разомкнулись.
Бадоев замер. Холодок пробежал по спине. Много лет изо дня в день – и по ночам снилось – он представлял, как однажды эти двери распахнутся и войдут вооруженные рабы, быть может, хортицкие хакеры, и его, Гургена Алановича, без суда и следствия…
– Привет, пап. Я за тобой. – В кабинет впорхнула Лали.
Бадоев шумно выдохнул и протолкнул таблетки в пищевод.
Лишь у жены и дочери свободный доступ в его вотчину. И Лали частенько этим пользовалась, хотя и знала, что отец не любит, когда к нему врываются без предупреждения.
Он собрался уже отчитать ее – стучать надо! – но заметил морщинки на лбу дочери. Толстую иссиня-черную косу Лали обернула вокруг головы, хотя предпочитала обычно более свободные прически. И губы ее были плотно сжаты.
– Свет моих очей, ты по делу? Мы договаривались? – Чуть нахмурившись, Гурген Аланович указал на диван с намеком, что в ногах, даже таких длинных, правды нет.
Дочь посещала рабочее место отца, потому что такова его воля – настанет день, и Бадоев передаст ей все дела. Звучит ведь: Лали Бадоева – министр восстанавливаемых ресурсов Союза Демократических Республик.
– Шашлыком пахнет. – Лали покачала головой и состроила осуждающую гримаску.
Гурген Аланович хлопнул себя по лбу.
– Да-да-да, совсем забыл, мы же договорились пообедать вместе. – О шашлыке, впрочем, он тоже забыл. – Свет моих очей, что-то случилось?
– Что?..
Пришлось повторить вопрос.
– Да так… – Чуть повернувшись, Лали уперлась бедром в стол. Взгляд ее рассеянно блуждал, надолго не задерживаясь на вазах и прочем декоре. – Просто Ванька Жуков не явился на экзамен. Это плохо, могут отчислить из МГУ.
Опять этот мальчишка! Лишь неимоверным усилием воли Гурген Аланович сохранил самообладание. Проглоченные таблетки едва не вернулись обратно вместе с потоком брани.
Не заметив буйства чувств на его лице, дочь продолжала:
– И коммуникатор Ванькин не в Сети. Может, случилось что?
– С коммуникатором? – выдавил из себя Бадоев подобие шутки. На большее сейчас он был не способен. – Да найдется твой Иван, не переживай. Я в его годы… – Наметившиеся слезы в карих глазах дочери заставили его изменить тактику: – Я приложу максимум усилий, чтобы выяснить, куда подевался твой дружок.
Забавно, но он сказал чистую правду.
– Свет моих очей, подожди немного, я сейчас. – Бадоев удалился, для того чтобы, как говорят женщины, «припудрить носик». Что-то «носик» в последнее время стал барахлить – пора бы заменить на что-нибудь новое, более современное. Посоветоваться с женой, обсудить размер – и заменить…
Вытерев руки о полотенце и закрыв за собой дверь, он вернулся в кабинет. И наморщил лоб, припоминая, выключил ли коммуникатор – экран горел, будто к нему только что прикасались.
От размышлений на эту тему его отвлекла дочь:
– Пап, ну чего ты застыл? Пойдем уже.
* * *Лавочки под давно погасшими светильниками настойчиво приглашали путников присесть.
Будь Иван без Тарсуса, пожалуй, отдохнул бы чуток. Ведь они шли уже… сколько? Время тут, в кромешной мгле, текло особенно: вязко, плотно. Чтобы преодолеть его, сдвинуться чуть дальше к будущему, нужно было приложить значительные усилия.
Луч фонаря, выданного Тарсусом, выхватывал элементы местного пейзажа. Вот люстры на длинных ножках у закругленного потолка с портретами людей в забавных шапках, над которыми – загадочные символы, напоминающие герб Союза. Молот еще ладно, но это изогнутое… полумесяц, что ли?..
По одну сторону от Жукова-младшего – ряды мощных колонн, отделанных мрамором. По другую – стена, выложенная плиткой, с барельефами-веночками и барельефами-звездочками, меж которыми поблескивают золотом буквы. «Октябрьская», – прочел Иван.
Пару раз он резко нажал на привод динамо-машины, встроенной в рукоять фонаря. Вжикая, привод то проваливался в рукоять, то выскакивал из нее. Несколько таких вот «подкачиваний» – и диоды засветили ярче. До сегодняшнего дня Жуков-младший и не подозревал, что под Москвой есть разветвленная сеть подземелий, называемая «метро». Вот туда-то парни и спустились с заоблачных небоскребных высот – после того как покинули милицейский участок и едва не попали под огонь беспилотника. Тарсус сказал, что наверху им не светит, что дронов много, камеры везде, ментов столько, что по улице не пройти, не толкнув кого-нибудь в форме.
Впрочем, в подземке им тоже не очень-то светило. Если бы не фонари, прихваченные Тарсусом из тайника еще на поверхности, у входа в метро, беглецам пришлось бы пробираться на ощупь. На вопрос «Кто фонари тут спрятал?» Тарсус буркнул то ли в шутку, то ли всерьез: «Враги народа».
– А чего у тебя имя такое странное? – Иван покосился на фигуру в черном, шагающую чуть впереди и правее.
– Нормальное имя, девушкам нравится. – Ухмыльнувшись, Тарсус поднес ко рту трубочку очередного пакета с апельсиновым соком.
Откуда он извлекал эти пакеты – загадка, хотя Иван во все глаза следил за новым знакомцем. Казалось, пакеты возникали из пустоты, опорожнялись в бездонную глотку, падали под ноги, а потом вновь оказывались в ладони Тарсуса. Мистика, да и только.
– Та «подвеска», которая была на тебе… – начал Иван.
Тарсус привычно уже перебил:
– На крыше? Когда мы устроили пробежку?
– Скорее, когда ты спровоцировал меня.
– Невелика заслуга, даже хвастать нечем. Это было просто. Как и обогнать тебя. – Пустой пакет, описав дугу в воздухе, упал на рельсы. – Ты уже, наверное, сообразил тем, что у тебя вместо мозга: «подвеска» мне не нужна, я и так быстрее всех.
Иван изобразил на лице нечто максимально презрительное. Примерно так же он щурился и хмыкал, когда Давид обещал положить его на лопатки за пару секунд.
– Ты – быстрее всех? Ха!
– Точно. – Тарсус предпочел не заметить гримасы собеседника. – И очень хорошо, что ты осознаешь это. Лучше сразу уяснить: я тут самый крутой, меня надо слушаться – и тогда проблемы твои, малыш, сведутся к необходимому минимуму.
Малыш?! Жукова-младшего едва не разорвало от злости. Это кто тут малыш?! И все же он сумел совладать с собой. Нельзя поддаваться на провокации, уж больно хорошо у Тарсуса получается.
– И все-таки, – сцедил он сквозь сжатые зубы, – что это за трюк с прыжками в участке? Как ты сумел со мной вдобавок влезть на небоскреб?
