Антон Первушин - Псы войны
По пути Рита Лани ввела Дэвида в курс происходящих событий. Картина вырисовывалась следующая. Давным-давно, когда между биармами и русскими ещё не было существенных разногласий, в Алонце появилась частная газета «Летопись Биармии». Почему в Алонце, а не в Белогороде? Потому что с началом приватизации государственной собственности именно в Алонце разорился и был выставлен на ваучерный аукцион издательско-типографский комбинат «Рабочее слово», который и приобрели местные предприниматели, решившие переориентировать производство на изготовление обоев. С тех пор утекло много воды, комбинат переходил из рук в руки, несколько раз объявлялся банкротом, пока его наконец не приобрёл белогородский бизнесмен, покровительствующий Фронту национального возрождения Биармии.
Газета «Летописи Биармии» не считалась официальным печатным органом Фронта, однако, как понял Хольц, в публикуемых материалах выражалось определённое сочувствие движению за независимость новоиспечённой республики. В результате, когда отношения между Алонцом и Белогородом из вялотекущего противостояния переросли в острый политический конфликт, газета оказалась в самом центре схватки – жители Алонца стали воспринимать издательство как форпост врага на своей территории, и редкий день для сотрудников редакции обходился без конфликтов с населением. В конце концов мэрия надумала закрыть издательство и газету под предлогом нарушения Закона о средствах массовой информации. Мол, «Летописи» разжигает межнациональную рознь и призывает к свержению существующей власти. Владельцу издания дали месяц на ликвидацию предприятия, он подал на мэрию в суд, дело там завязло, а срок истекает через неделю. Были уже провокации. Один сотрудник газеты сильно избит и лежит в больнице. Неизвестные хулиганы сожгли два газетных киоска. Грузовик с тиражом последнего номера арестован и находится на штрафной стоянке ГИБДД.
– В общем, становится горячо, – призналась Рита. – Потому мы вас и пригласили. Мир должен узнать о том, что в Алонце нарушаются базовые положения конституции. О свободе слова я уж не говорю: у нас все давно забыли, что это такое.
– Понимаю, – кивнул Дэвид.
Он и сам почувствовал запах жареного и понял, что из всего этого можно вытянуть отличный репортаж. В Биармии назревал конфликт в духе Приднестровского противостояния, и он, Дэвид Хольц, будет первым, кто поведает об этом конфликте миру. Стать случайной жертвой местных разборок он не боялся – может быть, потому, что никогда ещё не попадал в серьёзный переплёт, а может, и потому, что эта девушка, к которой он вдруг ощутил глубокое чувство, поразившее его самого, нисколько не боялась, рассказывая о «провокациях российских властей» спокойным, почти равнодушным голосом. Американским читателям-слушателям-зрителям будет наверняка наплевать и на Биармию, и на её независимость, но материал можно подать как очередное свидетельство произвола русских, мечтающих о возрождении Империи и не желающих прислушиваться к мнению малых народов. А такие репортажи всегда способствуют росту рейтинга. Если же дело дойдёт до войны, то совсем хорошо – можно будет претендовать и на полнометражный документальный фильм, и на полноценную книгу. А там смотришь, и фонд какой-нибудь учредят, и богатый Голливуд подтянется, и разработчики военных игр.
«Главное – с самого начала закрепить за собой монополию на новости из Алонца, – думал Хольц озабоченно. – Чтобы все знали, к кому обращаться за материалами и консультацией. А значит, нужно срочно вызывать операторскую группу…»
Меркантильные расчёты отвлекли его от Риты, а она продолжала говорить о том, что их редакционная коллегия намерена стоять до конца, даже если здание издательства будут брать штурмом и попытаются арестовать всех сотрудников. Дэвид пропустил эти слова мимо ушей и спросил не в тему:
– А скажите, этот ваш Брумман настроен серьёзно?
Рита сбилась, но тут же ответила:
– Да, Борис Брумман собирается сделать Биармию независимой республикой. И он достаточно волевой и целеустремлённый человек, чтобы реализовать свой план в полном объёме.
– Вот как? Очень интересно. А какую ориентацию выберет правительство Биармии после отделения от России?
– Брумман обещает скорейшее вступление Биармии в Европейский Союз и в НАТО.
– Отлично! А как будет решаться «русский вопрос»?
Рита вздохнула. Её явно волновали иные проблемы, нежели отдалённые перспективы развития независимой республики Биармия.
– Я не член Фронта национального возрождения, – призналась она. – Но насколько мне известно, Борис Брумман не является «непримиримым». Он сознаёт, что большинство биармов жили в России и ощущали себя русскими. Так же и русские, которые жили и живут в Биармии, не должны считаться людьми второго сорта. После провозглашения независимости и те, и другие получат равные права, гарантированные конституцией Биармии.
– А если они не захотят?
– Кто не захочет?
– Русские.
– Тогда им придётся покинуть Биармию.
– Великолепно!
– Что же в этом великолепного? – удивилась Рита.
Дэвид смутился. Он не хотел, чтобы девушка догадалась о его планах и прикидках – это выглядело бы некрасиво, ведь речь всё-таки шла о её народе. Впрочем, Дэвиду никогда не удалось бы получить место в «Си-Эн-Эн», если бы он не обладал способностью быстро находить правильные слова. Репортёр улыбнулся Рите одной из своих фирменных обезоруживающих улыбок и сказал так:
– Великолепны прежде всего вы, мисс Лани. А если говорить о русских в Биармии, то я думаю, всё образуется самым наилучшим образом, ведь Биармия – цивилизованная страна, не так ли?
– У нас с ними разговор будет простой, – прогудел со своего места Роман, всё это время прислушивавшийся к беседе. – «Чемодан, вокзал, Россия»!
– Не обращайте внимания, – быстро сказала Рита, смерив бритый затылок Романа недовольным взглядом. – Иногда он совершенно невыносим. А грубит просто так – чтобы замечали.
– Но-но, – сказал спецкор «Бьярмскринглы» без малейшей, впрочем, угрозы. – Ты говори, Рита, да не заговаривайся. У меня своё мнение тоже есть. А то, что вы мои статьи редактируете до полной неузнаваемости, ещё ничего не значит.
– В бухгалтерии ты не такой принципиальный, – заметила Лани.
Похоже, дело шло к ссоре между коллегами, и Хольц хотел было вмешаться, сменить тему, но тут бритоголовый Роман обронил кратко: «Вот и приехали» – и Дэвид действительно увидел впереди, за ветровым стеклом, огни города, вынырнувшие навстречу машине из чёрной бездны ночи.
Потом начались обычные для России приключения. Единственная гостиница Алонца оказалась закрыта – в буквальном смысле заперта на ключ. На торопливые настойчивые звонки вышел охранник в форменной куртке, окинул компанию мутным взглядом и объявил, что все места заняты, и нечего тут под окнами стоять.
– Поехали в «Биармию»? – предложил Роман. – Там сервис получше.
Поехали в «Биармию» – так называлась гостиница на той стороне реки, в Белогороде. И снова незадача: мост оказался разведён.
Чертыхаясь, Роман вылез из машины, подошёл к установленному перед въездом на мост ограждению и, как бы не веря собственным глазам, постучал по крашеному металлу кулаком.
– Вот блин горелый! – сказал он, вернувшись. – Его же в это время года не разводят.
– У вас и разводной мост имеется? – восхитился Хольц.
– Имеется, – отозвался Роман. – С этого берега до острова. И разводят его, как вы могли убедиться, в самый неподходящий момент.
– А если в объезд?
– В объезд долго. Доберёмся только к утру – уже и возвращаться придётся… Проблемка, – Роман помолчал. – Я-то могу и в машине переночевать, а вот куда вас девать? Может, у тебя, Рита, его поселим? – он посмотрел на девушку.
Лани замешкалась, а Дэвид почувствовал, что должен немедленно придумать, как помочь Рите выпутаться. Ему она очень нравилась, но в первую же ночь оказаться с ней в одной квартире, наедине, воспользовавшись естественным гостеприимством, – это слишком просто и словно бы взято из дамского романа стоимостью шесть долларов девяносто девять центов…
– А скажите, – обратился Хольц к Роману, – ваша редакция тоже на ночь закрывается?
Роман хлопнул себя по лбу:
– Ну конечно же! А вы согласитесь там переночевать?
– Считайте, что я сам это предложил, – ответил Дэвид с достоинством.
Рита просияла, а репортёр «Си-Эн-Эн» понял, что всё сделал правильно, и его шансы на взаимность резко возросли.
Роман тем временем развернул «тойоту» и повёл её по ночным улицам Алонца, прочь от реки и моста. Через четверть часа они въехали на площадь, освещённую фонарями. Хольц увидел светящиеся окна и решил, что это и есть редакция. Но это оказалась круглосуточная аптека. Здание издательско-типографского комплекса находилось на другой стороне площади, и в его окнах было темно.
