Артем Каменистый - Сафари для победителей
Солдаты коалиции еще не получили приказ светлого рея — иначе пришлось бы им носами пахать снег и лед, протаскивая через перевал своих капризных лошадок.
Утром пришлось задержаться — омр наотрез отказывался выступать дальше без плотного завтрака. Аппетит его, правда, чуть унялся — на целую ногу сил не хватило (хотя и отгрыз изрядно). Зато старик, не гонясь за количеством, неплохо прожарил парочку веток с нанизанными полосками оленины. Обошлось без черного угля и кровавой сырятины — хватило и ему, и мальчику.
Путь продолжили, когда Солнце давно уже разогнало остатки утреннего тумана. Кстати — первый раз светило рискнуло надолго высунуться из-за непроницаемых туч. Денек обещал быть чудесным — жизнь налаживается. Омр, прицепив к секире самую огромную ногу из найденных, пребывал в чудесном настроении — перестал докучать расспросами и постоянно мурлыкал под нос незамысловатые гимны своего народа (самый мелодичный из них был подобен поступи инвалида на костылях, шагающего по куче медной посуды, частенько при этом падающего и бессистемно испускающего крик кота, угодившего хвостом под сапог).
Лишь один раз, на широком и пологом изгибе тропы, он милостиво прекратил истязать уши несчастных спутников и поинтересовался:
— Раз вы такие умные, так скажите мне — куда вообще ведет эта богами позабытая дорога?
— Вниз, — логично ответил донельзя обнаглевший молокосос.
— И без недоумков знаю, — а что там внизу-то?
— Долина, — коротко ответил старик и, видимо не желая злить лишний раз напрягающегося воина (хотя вряд ли об этом беспокоился), пояснил расширенно:
— Удел Скрамсон — земли углежогов и кузнецов. Почвы хорошей мало — нищий край. Железо местное не слишком качественное, но добывать его легко. Здесь куют всякую рухлядь — на таком промысле не разбогатеть.
— И зачем же вы туда идете, да еще и я за вами прицепился? Что вы забыли в этой нищете?
— Ну ведь куда-то надо идти? — вопросом ответил старик, сам же на него ответив: — Так почему бы не идти в Скрамсон?
Омр, остановившись, посверлил тяжелым взглядом спину удаляющегося старика, хмыкнул, перекинул секиру на другое плечо, затянул очередную «песенку», зашагал следом.
* * *— Учитель — могу ли я спросить?
— Спросить можешь. Но ответ я не могу обещать.
— А могу ли узнать о времени учения? Не пришло?
— Гед — нам сейчас не до учебы.
— Я понял. Простите учитель. Тогда просто задам вопрос: почему мы до сих пор не расстались с омром? Вы ведь говорили, что это поможет запутать наши следы.
— Я передумал. Помни Гед — лишь сильный легко расстается с собственными заблуждениями: слабый в них упорствует до конца. И раз уж тебе это непонятно — поясню. Не верю, что наше разделение серьезно запутает следы — вряд ли вообще кто-то станет искать в этих горах старика с мальчиком. Но внизу… Гед — если нас ищут, то ищут именно старика и мальчика. Двоих. Троица это уже что-то другое — наши враги могут растеряться. Пусть ненадолго, но даже миг замешательства иногда стоит дорого.
— Учитель — вы мудры. Нам действительно надо что-то новое. Ведь если внизу нас ждут враги, вы их убьете, и это может оставить заметный след для тех, кто знает, что ищет. Будет правильнее, если нам поможет омр. Он не кажется мне надежным, но воинственен и умел — может оказать помощь.
— Раз ты и без меня все понимаешь — прекращай расспросы. Нам надо поторопиться, иначе и завтра не доберемся до конца этого бесконечного спуска, так что не отвлекайся.
* * *Крылатая машина вновь провалилась в пустоту, потеряв добрый десяток метров высоты. Вслед за ней рухнуло сердце и сама душа, а в теле все внутренности передернуло.
Проклятые аэропланы…
Граций не разделял поголовный восторг по поводу абсолютно всех изобретений Энжера. И не забывал повторять раз за разом, что это, по сути, и не изобретения — невольный пришелец, избежавший судьбы традиционной жертвы, попросту воспроизводит то, что давно уже было придумано в его примитивном мире. Причем сам часто признает, что делает это криво и неэффективно, так как не может знать все, а из того что знал многое позабыл и даже светлым жрецам не под силу вытянуть эти воспоминания. Правда, обычно почему-то винит в недостатках новинок тупость помощников и недоразвитость местной цивилизации, но это уже другой вопрос, да и на оправдание сильно похоже.
Некоторые «изобретения» Энжера Грацию нравились. Например, ватерклозет. Гигиенический процесс стал по-настоящему интимным и комфортным — ничто не раздражало и не отвлекало от главного. А сколько гениальных идей приходило в голову Грация на стульчаке унитаза — не счесть. Ничего удивительного: расслабление организма, тишина, отсутствие мух и застарелой вони — все способствует мыслительному процессу.
А еще ему понравилось электричество. Ценная новинка — до сих пор мало кто из непосвященных с ней серьезно сталкивался (если не брать в расчет лампочки и прочую малополезную ерунду). Вещь многогранная: искры этой техномагии пропитывают многие изделия иномирянина. Они используются в непобедимых танках, в чудесных средствах связи, в морских прожекторах и сварочных аппаратах. Но даже в сугубо технологическом явлении можно найти нечто притягательное — нет в мире приятнее явления, чем замыкание цепи между пупком допрашиваемого и его мошонкой. Между ушами приложить контакты тоже достаточно интересно — здесь главное не переборщить. А истязуемый попросту не понимает, чем его, собственно, истязают. Характерная реакция — гарантированное судорожное расслабление всего, что только может в человеке расслабиться. Параллельно происходит сильный спазм связок — крик доходит до запредельной высоты и перестает восприниматься палачами. А затем, в большинстве случаев, жертва взахлеб выдает все что знает и не знает, с ужасом косясь на руку, замершую в районе рубильника.
Хотя встречаются и закоренелые упрямцы — таких даже током не прошибить. Однажды Граций, не будучи стеснен в мощности, сжег такому крепышу глаза парочкой медных пластин. Это было забавно — лишь одно неудобство: толстые резиновые перчатки пришлось одевать. Жаль «пациент» не выжил — мозг у него тоже при этом сгорел…
Интересно: какую картинку он увидел в тот миг, когда рубильник опустился? Жаль не расскажет уже… Хотя можно повторить с другим: если выживет и будет в состоянии говорить — расскажет все.
Граций умеет добиваться откровенности.
Аэроплан завалился в очередную воздушную яму. Хорошо бы к глазам пилота приложить пару плоских медных пластин со змеями проводов. Ну откуда в небе могут быть ямы?! Вранье это все — для оправдания криворукости летчиков придумано.
Не нравились Грацию самолеты. Но не признать пользу от них он не мог. Полная независимость от условий на земле. Пусть внизу непроходимое болото, бездорожье, буреломы и отвесные скалы — аэроплану это безразлично. Летит себе прямо, ни на что не отвлекаясь, одним своим видом до истерики пугая полудиких идолопоклонников — вон как суетились в той деревне, что только что внизу промелькнула. Прятались в погреба, забывая про все на свете. Небось, так спешили, что шеи сворачивали на лестницах.
Машина начала набирать высоту — истошно взвыл двигатель, завибрировала ткань, натянутая на рамы крыльев. Граций покрепче уцепился за подлокотники, пригнул голову — поток воздуха, заворачивающийся от винта, жестоко ударил прямо по месту пассажира. Аэроплан пролетел над высоким холмом, едва не задев верхушки корявых деревьев, и тут же рухнул вниз. Похоже, это не очередная воздушная яма — падение подозрительно затягивалось. Мотор работает ровно, пилот не дергается. Все понятно — пришло время посадки.
Граций нервно заерзал — ему очень не нравились аэропланы, но еще больше не нравилась сама идея о посадке на такой машине чуть ли не в центре условно покоренной территории. Причем не факт, что внизу им подготовили достойную встречу — в армии коалиции самолетов имелось всего несколько штук: мало кто с ними сталкивался и понимает, что требуется этим рукотворным пташкам.
Аэроплан повело влево, затем вправо, а затем он и вовсе клюнул носом вниз — тяжесть громоздкого мотора стремилась взять свое. Перед глазами Грация промелькнуло неприятное зрелище: стремительно приближающаяся земля — похоже пилот твердо решил разбиться о накатанную землю местной дороги. Но нет — в последний миг он все же удосужился выровнять машину. Удар колес о земную твердь вызвал в теле Грация неприятные процессы: мышцы напряглись до скрипа, кости затрещали, а кишечник попытался опозорить хозяина. Самолет вознамерился вытрясти из советника все, что плохо держится — яростно запрыгал, вскидывая при этом хвост. Чудом не опрокинувшись, замер у поворота дороги, в десятке шагов от яблочного сада. Деревянный пропеллер продолжал рассекать воздух, но делал это заметно медленнее, чем в полете — наметанный глаз Грация не обмануть.
