Павел Корнев - Последний город
– Да прям, – возмутился Ян, но пластинку всё же взял.
Мы с Эдуардом тоже отказываться не стали. И в самом деле – нечего лишний раз нарываться. Нам и так есть за что по самое «не балуйся» вставить.
Старое здание Службы Контроля пользовалось у окрестных обитателей крайне неоднозначной репутацией. С одной стороны – хоть злобные оперативники никого и не хватали на улицах, а из подвалов не доносились жуткие крики пытаемых во время допросов бедолаг, местные жители традиционно служащих Конторы побаивались. С другой стороны – ровно такое же отношение складывалось и у жуликов всех мастей, и на окрестных улочках было куда спокойней, чем в тех районах, где за поддержание порядка целиком и полностью отвечали замотанные службой жандармы. Даже пиявки – нелегальные скупщики крови, – и те обходили стороной прилегающие к нашему зданию кварталы.
Само же здание ничем примечательным на фоне соседних строений не выделялось. Пять этажей, серые стены, пологая крыша с наглухо задраенными чердачными окошками. На всех этажах – ровные ряды освещённых оконных проёмов, скрывавших происходящее внутри за вечно опущенными жалюзи. И вот ведь какое дело – ни мне, ни знакомым оперативникам никогда не доводилось бывать в рабочих помещениях с выходившими на улицу окнами. Всегда либо окна во двор, либо и вовсе глухие стены в кабинетах.
Попасть в Контору, кстати, тоже можно было исключительно через внутренний дворик. Так что сначала мы миновали карауливших ворота контролёров, потом предъявили документы на проходной и только после этого очутились в полутёмном холле, где нас уже дожидался стоявший у окна комиссар. Без неизменного плаща, в потёртом сером костюме, он казался даже худее и выше, чем обычно.
– Спускайтесь, вас уже ждут, – не выказал своего раздражения нашим опозданием неординар. – Нулевой этаж, четвёртая приёмная.
– Понятно. – Артур подошёл к комиссару и махнул нам рукой: – Идите, сейчас догоню...
– Слушай, Марк, – оглянувшись, потихоньку поинтересовался у меня Эдуард. – Если такое серьёзное дознание, почему нас сразу друг от друга не изолировали?
– С неординарами так бы и поступили, – предположил я. – А нашему брату дознаватель мозги наизнанку без особого труда вывернет. Сам всё расскажешь...
– Вот ведь!.. – вновь загрустил парень.
– Да чего ты переживаешь? – икнул спускавшийся по лестнице первым Ян. – Ну объявят выговор за неосторожность. Так и то не тебе, а Артуру. Со стажёра какой спрос? Успокойся.
Вот именно – успокойся. Мне бы тоже взять себя в руки не мешало. А то аж поджилки трясутся. И ведь действовал строго по уставу, а всё равно не по себе. Да и как не нервничать, если одной-единственной записи в личном деле хватит, чтобы отправить меня обратно в Управление экологической безопасности или вовсе разорвать контракт. И это в лучшем случае...
Да, вины за собой никакой не чувствую, но кто из нас чист как стеклышко? У любого есть секреты – безобидные и не очень. Каждому есть что скрывать. И никогда не знаешь, насколько глубоко решит копнуть дознаватель. А уж если попадёшь под кампанию и окажешься козлом отпущения для назидания остальным...
– Тебе хорошо говорить, – не сдержавшись, неожиданно для самого себя зло буркнул я, вытащил из кармана пузырёк и закинул в рот сразу три таблетки «валиорола». – Ты-то простым допросом отделаешься...
– Перестаньте! – приказал догнавший нас Артур. – Вы бы ещё на глазах у дознавателей отношения выяснять стали...
В четвёртой приёмной, которую в обиходе сотрудники Конторы называли просто «ноль-четыре», скучал согнавший со своего места дежурного офицера заместитель начальника управления Роберт Боос. Сильно располневший после ухода с оперативной работы здоровяк тяжело поднялся из глубокого кресла, хмуро нас оглядел, но устраивать разнос не стал. Да никакой необходимости в словах уже и не было. По его недовольному виду сразу становилось ясно, что за выволочкой дело не станет. А сейчас Боос просто толкнул через стол журнал регистрации и толстым, похожим на сардельку пальцем катнул ручку.
– Всех одновременно? – удивился Артур, первым расписавшийся за ознакомление с правилами проведения дознания.
– Не ожидал? – сверху вниз глянул на него Боос. – Допрыгался...
– За что расписываемся-то? – не сумев разобрать нечитаемый в принципе почерк Роберта, поинтересовался Эдуард.
– За ознакомление с правилами поведения на дознании и предупреждение об ответственности за дачу ложных показаний. – Заместитель начальника управления выдернул у Яна потёртый журнал. – Ты-то куда лезешь? В сто второй давай.
– Вызовут? – уточнил Станке.
– Ждите.
– Какие правила-то хоть? – уселся на стул для посетителей Эдуард. – Я ж в первый раз...
– Не думай громко, – то ли в шутку, то ли на полном серьёзе посоветовал Боос и, вытолкнув перед собой Яна, вышел в коридор.
Когда за спиной тихонько защёлкнулся замок, сразу нестерпимо захотелось вздохнуть полной грудью – облицованные серебристой плиткой низкий потолок и глухие, без единого окна стены будто физически давили со всех сторон. Стянув крутку, я повесил её на спинку стоявшего в центре комнатушки стула. А потом сделал то, что наверняка проделывали все мои предшественники – уселся на стул и ладонью прикрыл глаза от нестерпимо яркого светильника под потолком.
Здесь просто слишком душно. Слишком душно, жарко и тесно.
Всё понятно и объяснимо – но убедить себя в этом не получалось. Скрипнув зубами от бессильной злобы – нашли подопытного кролика! – я поднялся на ноги и несколько раз прошёлся от одной стены к другой. Голова моментально закружилась, пришлось усесться обратно. Неужели что-то в воздух добавляют? Да нет – элементарная нехватка кислорода. Плюс ударная доза успокоительного. Зря три таблетки за раз принял, зря. Но, с другой стороны, в такой ситуации лучше переборщить, чем потом всю оставшуюся жизнь жалеть, что дознаватель на твоих эмоциях, будто натянутых струнах, сыграл.
Закусив губу, я прогнал затопивший голову дурман и попробовал объективно оценить своё положение. Бывало и хуже, конечно, но и сейчас на кону ставки немаленькие стоят. А стало быть, надо взять себя в руки и успокоиться. Нечего психовать – нервные клетки даже алхимики не восстановят.
Я припомнил, как первый раз загремел в жандармский участок лет в четырнадцать, и невольно улыбнулся. Нервов сгорело – просто жуть. Потом привык. А как не привыкнуть? Если ты молодой парень и живёшь аккурат между Старым городом и Фабрикой, то даже безобидная вечерняя прогулка запросто может закончиться в Лазоревке – жандармском участке на перекрёстке Лазурной и Восточного луча. Традиционное ж место для разборок между фабричной шпаной и молодняком из Старого города. Да, весёлое времечко было...
Успокоительным накрыло как-то очень уж резко, но чёрный омут, в глубине которого неспешно скользили медлительные рыбины не имевших никакого значения воспоминаний, моментально развеялся, когда со спины потянуло свежим воздухом. Дверь комнаты для допросов тут же прикрыли, и вновь стало невыносимо душно. Впрочем, терпеть осталось недолго. Вряд ли следователь станет работать в таких условиях.
Так оно и оказалось: стоило дознавателю зайти в комнату, через незаметные вентиляционные отверстия, скрытые где-то у самого пола, начал струиться обжигающий холодом воздух.
– Добрый вечер, – поздоровался со мной совсем молодой парень, вытащил из кармана пару присосок и с силой приложил их к стене. Секрет этих манипуляций оказался прост – на один из крючков он за ручку повесил дипломат, на второй накинул петельку тёмного плаща. Стриженный наголо следователь головного убора не носил, и мне удалось разглядеть охватывавший его голову обод, состоявший из одинаковых прямоугольников матового металла.
– Вечер добрый. – Я с натугой сглотнул вязкую слюну и сел ровнее.
Телепат. Не какой-нибудь эмпат, а прошедший полный курс обучения мыслечтец. Таких даже в Комитете раз-два и обчёлся – слишком уж этот дар редок. Да и дар ли это? Некоторые не без основания относили его к проклятиям.
Каково это – постоянно слышать мысли окружающих тебя разумных существ? Ни на минуту, ни на секунду не оставаться наедине с собой? Чувствовать, как рвутся в голову чужие эмоции, страхи, желания? Слишком громкие, слишком настырные, постоянно окружающие тебя облаком поднятой ветром пыли. Как не сойти с ума и сохранить ясность рассудка?
Тем, в ком дар ясновидения проявлялся слишком рано и спонтанно, помочь уже ничем не могли. Либо операция и клеймо ординара на всю оставшуюся жизнь, либо более гуманное, как казалось многим в этой ситуации, усыпление. Остальных ждали годы одиночества в надёжно экранированных подвалах Дома провидцев, изнуряющие тренинги и постоянный, не ослабевающий даже во сне самоконтроль. Отсеянные коротали свой век – недолгий и безрадостный, – горстями поедая снотворное и алхимические препараты, гасившие превратившийся в проклятие дар. А остальных... остальных ждала лишь иллюзия нормального существования – жизни вечного одиночки, в котором давно перегорели все чувства и эмоции. Недаром в Корпусе Надзора ходила шутка о том, что работающие на «Плантации» зомби куда более приятные собеседники, нежели телепаты.
