Сергей Зайцев - Рось квадратная, изначальная
– Да что ты, ложись, конечно! – Минута озабоченно всплеснула руками. – Это ты меня извини, заболтала тебя после такой тяжёлой дороги!
– Нет-нет, я сам виноват, – заплетающимся языком попытался возразить Благуша, не заметив, как оказался боком на лежаке. – Распустил язык… как…
Благуша не договорил.
Уснул, как в яму провалился, – и снилось ему всякое.
И про Милку, сладко улыбающуюся ему из окна дома родительского. И про кон, на котором он заключал невероятно выгодные сделки с еграми из горных доменов на оптовые поставки дорогих обсидиановых пляжек с сонником и бодрячком. И про верных коняг, по-прежнему, оказывается, скачущих вслед за Махиной – жалобное ржание измученных животин прямо-таки сердце разрывало. Под конец приснился Выжига, непонятно как оказавшийся в вагоне Благуши. Со зловещим выражением на лице злоклятый друган бродил на цыпочках от каморы к каморе и разливал спящим людям в питьевую посуду, всем подряд, сонник. Добравшись до Благуши, Выжига присел в каморе напротив, достал из-за спины, словно фокусник, расписную балабойку и как-то беззвучно заиграл, насмешливо скалясь во всю харю и распевая явно что-то обидное, отчего Благуше страстно захотелось врезать тому по наглой усатой морде. Но едва он собрался это сделать, как Выжига сгинул, и сон потянулся уже без сновидений, глубокий и спокойный.
Спит Благуша.
Ровно, уютно шелестят под колёсами гладкие рельсы – без единого стыка на все две тысячи вех пути от Станции до Центра, уложенные ещё Неведомыми Предками при Сотворении Мира, летит по бокам многовагонного состава равнодушная к людским заботам и чаяниям степь, тускнеет Небесное Зерцало, постепенно склоняя день к вечеру.
Измученный перипетиями дороги парень спит, сладко посапывая во сне и не ведая, что ему уготовило коварное будущее…
Глава девятая,
где Выжига становится жертвой обыкновенной кочки
Когда дела идут хорошо, что-то должно случиться в самом ближайшем будущем.
АпофегмыНу-ка, ну-ка, а почему этот холст закрыт покрывалом от взгляда истинного ценителя живописи, ядрёна вошь, кто посмел?! Эй, любезный, это ты здесь за картинами присматриваешь? Открой-ка мне вот эту, любопытно, что там намалёвано. Ныне у меня кое-что звенит в карманах, авось и куплю…
* * *…Степь. Снова бескрайняя степь. Степь – словно невиданно огромный ковёр с причудливыми узорами из зелёных метёлок чернобыльника, золотистых головок ковыля да редких голубых чашечек блаватки. Степь – словно бескрайний водный простор, где упруго плещутся под порывами лёгкого ветра травы высотой в четыре ладони – прямо волны океанийские…
Железная Дорога. Железная Дорога от горизонта до горизонта, прочертившая весь домен от одного Бездонья до другого, сквозь почти безлюдный разгул трав да редкие невысокие холмы между густозаселенным центром храмовника и садами-рощами краевых конов Простор-домена, где тоже кипит жизнь. Бегут стальные лезвия рельсов, ослепительно сверкая в дневном свете Небесного Зерцала, так что аж глазам больно. Но от края до края – некому взглянуть, кроме станционных смотрителей да зевак и будущих седунов, ожидающих прибытия Махины на немногочисленных полустанках вдоль всего Пути… Да ещё пасущиеся неподалёку конячие табуны мангов бездумно косят влажными зенками на сверкающую стальную лапшу, а присматривающие за ними семряки мирно спят прямо в седле – чего они в той степи не видали?.. Остальные жители домена заняты своими насущными делами: Богоданные Артефакты, существующие столько же, сколько существует Мир Блуждающих Доменов, Универсум, никого не интересуют. К ним, артефактам, просто привыкают с рождения – так, например, как человек привыкает к собственным рукам…
Артефакты. Богоданные Артефакты, такие, как Станции, Железные Дороги и Махины, предназначенные вечно бегать по этим Дорогам в угоду людям, как опоясавшее каждый домен Бездонье и Раздрай-Мосты, по которым – и только по ним – можно это Бездонье преодолеть, как Световые Храмы шести центральных городов-храмовников, испускающие Лучи живительного Света, и Небесные Зерцала, отражающие и распределяющие этот Свет на каждую из девятимирных Граней Универсума, чтобы не пресеклась большая и малая жизнь, как… Да много чего было оставлено Неведомыми Предками в наследство людям под присмотр неустанного бдительного ока Смотрящего Олдя, Двуликого и Великого…
Лениво дремлющий степной пейзаж вдруг оживляется.
Строфокамил. В поле зрения возникает бешено несущийся строфокамил с упряжным мешком на спине, оберегающим ездока от яростного встречного ветра. Длиннющие голенастые лапы мелькают с такой быстротой, что видно лишь размытую рябь под белооперенным телом птицы: кажется, что воздух не успевает сомкнуться, образуя позади куцего хвоста вихрящийся коридор, – так велика скорость. Остроклювая голова строфокамила слегка пригнута к земле и целеустремлённо вытянута вперёд, взгляд тёмных выпуклых глаз, без единой мысли, целиком сосредоточен на тесно прижавшейся к железнодорожному полотну грунтовой дороге, используемой редко, в основном для таких вот оказий. Сотню вех в час отмахивает неутомимый бегунок, нет никого быстрее его в этом странном мире…
Ездок. Укрытый с головы до ног упряжным мешком, трясущийся лёжа на животе ездок, давно проклявший всё на свете от умопомрачительной скачки. Густая вонь собственного пота и пота всех предшественников, прошедших сквозь эту каторгу, пропитавшая тёмное и тесное чрево мешка, не даёт дышать, в лязгающих от толчков зубах зажат кожаный ремень, чтобы сохранить эти самые зубы. Судорожно напряжённые руки захлёстнуты специальными кожаными петлями. Нет, не спасает упругое седло-лежак от жуткой тряски. Волнами накатывает дурнота, болит избитое тело, усталость жжёт мышцы. Но ездок терпит – знал, на что шёл, когда выбирал подобное средство передвижения, да и деваться просто некуда… Чего не вытерпишь ради любви. Будь проклят этот пёсий хвост Скалец, предложивший в недобрый час подобное развлечение…
Бежит строфокамил, торопится. Ужин ждёт его лишь по окончании пути, и он это знает, не первый день бегает глупая, но хорошо вымуштрованная птица…
Кочка. Случайная кочка. Обыкновенная кочка, невесть как выжившая на дороге, до сих пор не раскатанная вусмерть колёсами проезжих телег, не растерзанная лапами строфокамилов… А может, это просто конячья лепёха, окаменевшая от времени? Сие неведомо.
Лапа строфокамила чётко входит в соприкосновение с кочкой…
Роща. Небольшая ивовая роща на берегу полузасохшего долголёдного озерка, расположившегося рядом с грунтовой дорогой, по которой безоглядно несётся строфокамил. Густо теснятся гибкие побеги, расталкивая друг друга, торопятся к живительной влаге, шелестя зелёными, с серебристой изнанкой листочками. Да только нет уже почти водицы, иссяк кусок годового льда, питавшего озеро долгие жаркие монады, и ива разочарованно никнет возле заболоченной лужи…
Треск. Треск разрываемого мешка, не выдержавшего внезапного рывка тела внутри, короткий растерянный вопль – и человеческая фигурка, словно выпущенный из пращи снаряд, врезается головой в ивовые кусты. Плохой всё-таки оказался мешок, соврал смотритель-манг, старый хитрозадый сморчок… Споткнувшийся строфокамил тоже кувыркается через голову, тоже слетает с дороги и шумно зарывается в те же кусты – целиком, чуть дальше своего ездока, перья и листья так и летят во все стороны…
Чудо. То самое чудо, в которое, не принято верить, – оба, и человек, и бегунок, остаются живы. Но ежели пустоголовая птица уже ошалело ворочается в изломанных, измочаленных кустах, пытаясь подняться на упрямо подгибаемых контузией лапах, то ездок лежит неподвижно, очевидно потеряв сознание.
Надолго.
* * *…А-а, теперь понятно, ядрёна вошь, почему эта картина спрятана под покрывалом – полная бездарность, по-другому не назовёшь. Мазня. Что, любезный? Говоришь, закрыта, потому что уже продана и вот-вот за ней заедут? Большие бабки? Очень большие? Да ладно, не вешай лапшу на уши, я б её и даром не взял… Гм… Куда это её потащили? В запасник, не иначе… нет, прямо к выходу – значит, прямиком на свалку, ядрёна вошь, там ей самое место! Да нет, вон тарантас у крыльца стоит, шикарный, лаком крытый, так и блестит! Прямо в него и грузят… Да осторожнее, елсы вы рогатые, такую красоту спортите! Заноси край повыше! Да не этот, ядрёна вошь, а нижний, да не левый, а правый! От меня правый, бестолочь! Что? Куда это ты меня посылаешь, ядрёна вошь?! На самый Край? Ещё дальше? К Смотрящему?! А вот я тебя сейчас тростью, да по рыжей наглой морде…
Уехали. Только пыль столбом взвилась за тарантасом. Да ну её, эту картину – ничего интересного. Можно было и не утруждаться просмотром.
