Махинации самозванца - Илья Николаевич Романов
На привале. Взрезал ножом ткань. Сорвал. Кинул в яму костра. Накрыл тело своим плащом. Дал с ноги Гумусу, чтобы не смотрел куда не надо. Поднял его тушку, чтобы он не упал в костёр. Могр и Ивар отвернулись. Слушал, на русском – матерном, кто я.
Вой, дурочка, что я диктатор. Ради тебя же стараюсь. Лучше я, чем ты… Лучше ты, чем демаскировка. Не зря же я тебе зелёное платье покупал. Делов-то. А вот моя паранойя успокоилась. Зря меня не слушала…
– Ваден, ты не прав… – прошептал Гумус у костра на привале.
Я замахнулся для подзатыльника. И осёкся.
– В чём не прав?
– Я не знаю. Но неправ…
– Понял, – жевал я желваками. – Спасибо, мелкий…
Я не зверь, не отморозок, не животное. Я умею понимать. Меня не сразу отпустило. Когда отпустило, я понял хотя бы часть. Я не имел права диктовать силой правила. Не так. Не так открыто. Нельзя было так открыто спасать. Я делал это из лучших помыслов, но облажался. Нельзя спасти тех, кто не хочет спасения. Нельзя спасть тех, кто не слушает доводов разума.
Впрочем, это касается только тех случаев, когда вас только двое. А тут нас больше восьмидесяти. Но всё равно это не отменяет моей вины. Я мог бы быть помягче. Уговорить, но не уговорил. Тупая, агрессивная скотина…
Потом был долгий разговор с Алёной. Я много о себе узнал. Частично я признал свою вину. Частично!
Я сам себя презираю за её слезы. Я виноват. Я не думал, что так. Я, бля, никому это не показал. Я хотел, как лучше! Почему не вышло как лучше?!
Самое страшное, я знаю ответ и без всяких умников. Всё просто. Психика, нарушенная алкашкой, постоянный стресс и отсутствие морали с точки зрения современности… Это самое мягкое, что я могу сказать о себе общественности…
А что я могу ей сказать? Что белое демаскирует?! Что лучше её упрёки, чем стрела по корпусу? Я, может, и могу это сказать, а поверит ли она?!
Если новобранцы не боятся леса, то это не значит, что они шарящие. Я боюсь леса. А ведь я вырос в лесах. Я люблю лес. Я не могу жить без леса, озёр и болот. Я дышу лесом. Дышу не в том смысле, что дышу кислородом. Я не боюсь волков, мишку, рысь.
Боюсь росомаху. Я боюсь леса. Для вас, может, в этом парадокс?! Вырастите в лесу. Живите лесом. Дышите лесом… Хотя для южан эти слова просто слова, причём матерные слова…
Это в нас вдалбливают с детства отцы и деды. «Хозяин». «Не губи без толку». «Не ломай ветку без дела!» «Все имеют право на жизнь». «Не убивай, если тебе не надо есть!»
Мы отморозки с точки зрения остальных. Ведь мы вне системы. Не потому что мы можем затеряться в лесах и нас ни один спецназ не найдёт. Мы же этот спецназ и тренируем…
Всё проще. Инаковость следует истреблять инстинктивно. Это и определяет человека. Ни один зверь не убивает за просто так. Только человек убивает ради удовольствия, из страха, наживы, развлечения…
Почему я это всё говорю. А может, мне стыдно! Может, так я пытаюсь уйти от воспоминаний о нелепом разговоре с Алёной. Всё просто. Мне стыдно. Я был неправ.
– Ты мне не договариваешь, – спустя полчаса молчания сказала Алёна.
– А надо?
– Говори! Не молчи…
Мне было смешно с неё. Сидел у костра, тихо ухмылялся. А знаете, почему она до сих пор со мной, а не вдали от передовой? Всё просто. Вам, может, это и сложно понять, но всё просто. Она сама выбрала. Она выбирала между быть изнасилованной и убитой. Она выбирала между шансом на бегство и умереть. Она выбирала между предложенным стариком и таким же стариком с мизером шансов на баронство.
Я это понимаю логически. А что творится у неё в мозгу, я никогда не смогу понять. Чтобы понять женщину, надо самому быть женщиной. Так и никак иначе. С трудом успокоил Алёну. Спит. Мы у костра. Её голова у меня на коленях. Костром ноги припекает, но я терплю. Не хочу её будить.
– Спи, дурочка.
Алёна встрепенулась при последнем слове.
– Дурочка. Лежи. Спи. Никому тебя не отдам…
Думаете, я вру? А зачем мне врать на самоисповеди? Я обнимал мелкую за голову Пускай спит. Зачем её пугать. Победим – всё хорошо. Проиграем… Надеюсь, не проиграем. Зачем волноваться…
Глава 2
О гоблинах, отходе, бегстве и геноциде
Что такое одна женщина на восемьдесят мужиков? Это постоянный напряг. Кто-то что-то не так понял. Кто-то что-то недопонял. Кто-то что-то… Тьфу! Объясню на пальцах…
Алёна пошла мыться у ручья. Один труп. Нет. Не так. Кто-то мог вообразить, что она такая распрекрасная и ради неё убили… Фиг там. Она стала всего лишь поводом, но весомым поводом. Поверьте, на её месте мог быть любой накрашенный крокодил, и результат был бы тот же…
Потом был неприятный для меня разговор. Некоторые вещи я не могу простить. Ни как политик, ни как недобарон, ни как старший отряда, ни как… В общем, никак не мог простить…
Я прилюдно объявил два правила похода. Первое. Никаких купаний для всех без исключения. Второе. Вешать любого на своё усмотрение за нарушение распорядка походного лагеря.
Поясню. Первое правило специально для Алёны. Я устал объявлять привал ради каждой её прихоти. Обойдётся. Я не стал ей говорить о трупаке, чтобы её не застращать. Бывает. Очередной дурак, влипший в проблемы из-за бабы. Погиб человек и забыли… Несколько дней без мытья обойдётся!
Второе правило. Тут раздолье для меня. Так-то это правило только против новобранцев. Вешать ветеранов из своих или наёмников у меня самого «очко зажмёт». Другое дело, что и они не лопухи, что-то понимают в иерархии, жопой чуют, куда не надо лезть…
Алёна не бушевала, не разразилась кучей матов, упрёков, претензий. Чего я, собственно, больше всего и опасался. Но это была только игра на людях. По факту она смотрела в землю при моем появлении, цедила слова из-под палки. И это при том, что мы обычно едем в обнимку на моем Колбаске.
Блин, сказать ей, что ли? Я это про то, что благодаря ей трупак образовался. Нервы ей, конечно, испорчу, но хотя бы себя от кучи молчаливых упрёков спасу. Или всё же пощадить её психику, но с кучей обозримых и прогнозируемых проблем?
Вспомнил инцидент
