Олег Волховский - Люди огня
Первые улицы затопило около одиннадцати.
ГЛАВА 3
Мне до жути надоело сидеть взаперти. Хотелось быть в центре событий. Я и так был в центре, но информационно, а не физически. Я должен был сам все увидеть, а не торчать в четырех стенах. Не плюнуть ли на дурацкий карантин?
Я вытерпел ночь и еще один день. За это время затопило центральные станции метро и пирамиду Лувра. Музей закрыли. Вода плескалась на улицах Сите и острова Сен-Луи. Затопила археологическую крипту на площади Нотр-Дама. Начали эвакуацию жителей.
Пятого марта я позвонил Тибо и наконец сказал то, что давно собирался.
— Назначьте премию тому, кто первый найдет причину СВС. Миллион солидов. И обеспечьте все условия для работы микробиологов.
Тибо вздохнул на другом конце провода.
— У нас катастрофическое наводнение. До того ли!
— До того. Иначе у нас будет катастрофическая эпидемия.
Вода стояла выше метро «Елисейские поля». Я взял моторную лодку, посадил в нее д'Амени и двух телохранителей. Фонари так и не выключали: день не отличался от ночи. Черная вода под черным небом. Дождь перестал, но дул холодный ветер. Температура градусов десять.
Я наглым образом нарушал карантин. Неделя со времени смерти моего шофера, последней на данный момент смерти от СВС в моем окружении, еще не кончилась. Для очистки совести я приказал всем надеть марлевые повязки — обрядовое действие, вроде ношения оберегов, все равно никто не знает, как эта хрень передается.
Мы неслись по затопленным улицам мимо деревьев Елисеев, стоящих по колено в воде, к площади Конкорд. Выскочили на площадь — черное озеро с торчащим из него колесом обозрения, египетским обелиском и скульптурами фонтанов. Вытянутые отражения огней.
В саду Тюильри из воды торчали только кроны деревьев и верхняя часть ограды. Помельче у арки Карусель, черные пологие волны у основания пирамиды Лувра. Мы доплыли до площади перед Нотр-Дам. Когда-то Гюго писал о черной громаде Собора Богоматери и темном колорите веков, облагородившем фасад. В наш век собор отреставрировали и отдраили до снежной белизны. Вулканический пепел несколько испортил стены, и храм казался бледным мертвецом с сероватой кожей. У входов суетились люди, надстраивая баррикады из мешков с песком. Вода еще не проникла в собор.
И тогда погас свет. Кромешная тьма. Я тут же выключил двигатель. Мы плыли по инерции, но все равно довольно быстро. Где-то впереди и чуть слева слышались голоса спасителей «шедевра готики».
Позвонил по мобильнику — глухо. Связи не было.
— Надо куда-нибудь причалить, — сказал я. — А то мы так навернемся.
— К Нотр-Дам! — отозвался д'Амени.
Я включил самый малый и попытался ориентироваться на звук.
Лодка несильно ткнулась носом во что-то твердое. Явно не мешки с песком. Камень. Я поднял голову. Над нами нависала другая темная громада, гораздо меньше собора и только чуть темнее неба. Я не сразу понял, что это.
— Шарлемань, — сказал д'Амени.
Ну конечно! Мы врезались в памятник Карлу Великому. Ничего, целы. И теперь точно знаем, где мы, и можем ориентироваться.
— Левее и вперед! — скомандовал я.
Голоса стали громче, показалась узкая полоса света, расширилась, возник слабо освещенный дверной проем. Мы впечатались в мешки, чуть не разрушив дамбу. За ограждением было относительно сухо, мы вошли в храм, освещенный пламенем свечей. Туристов, понятно, не было, только добровольцы из паствы, помогавшие бороться с наводнением.
Я осмотрелся: собор изменился с тех пор, как я был здесь два года назад. Стены больше не были белыми, их расписали под тринадцатый век золотом и лазурью.
К ним навстречу вышел один из священников.
— Здесь нельзя находиться. У нас за последние сутки было два случая СВС.
— Тем лучше, — сказал я и с удовольствием содрал повязку.
Д'Амени посмотрел на меня осуждающе.
— Наверняка здесь есть те, кто не болен. Для них мы все равно опасны. Кроме того, тут могут быть зараженные, а они опасны для нас.
— У нас тоже были случаи СВС, — пояснил я. — Три и четыре дня назад. — И кивнул в сторону священника: — Они без масок.
— И очень зря.
Но святой отец не слушал, он ошарашенно смотрел на меня.
— Месье Болотов?
— Он самый. У вас телефон работает?
— Нет.
— Вода прибывает! — это кричали на улице.
Я обернулся.
— Пойдемте, ребята, поможем.
Все равно без связи я ничего больше сделать не могу. Хоть потаскаю мешки. Собор мне нравился, особенно теперь, когда его стены стали напоминать фрески моего любимого Фра Анджелико.
Я с охраной вышел на улицу и только здесь заметил, что с нами нет Шарля. Ладно, никуда отсюда не денется. Наводнение плюс кромешная тьма.
Долго изображать чернорабочего не пришлось. Я услышал за спиной шепот д'Амени:
— Месье Болотов, пойдемте.
— Куда?
И тут я услышал шум воды: прорвало дамбу.
Он схватил меня за руку.
— Пойдемте же!
Если благовоспитанный француз хватает тебя за руку и куда-то тянет — значит, случилось что-то экстраординарное.
Мы вошли в храм. По каменному полу растекалась вода.
— Сюда!
Это была боковая дверь внутри собора, и вела она в каменный колодец с винтовой лестницей. Освещения не было, так что приходилось довольствоваться свечой, которую держал в руке Шарль: огонек, растущий из белого парафина в маленькой жестяной баночке — скорее лампада, чем свеча. Мы поднимались вверх. И чем выше мы поднимались, тем меньше мне это нравилось. Охрана осталась у дверей собора. Я вспомнил историю с Сугимори.
— Стойте, Шарль! Объяснитесь.
Он остановился.
— Я устроил вам встречу с тем, с кем вы хотели. Он тоже один.
Я помедлил.
— Если боитесь — можете остаться, — сказал он.
Я хмыкнул.
— Последнее время я мало чего боюсь. Просто разумная осторожность. Мне нужны гарантии моей безопасности.
Он пожал плечами.
— У меня нет оружия.
— У меня тоже.
Не носил, полагался на охрану. Дурак!
— Пойдемте вниз, — произнес я.
— Вы отказываетесь от встречи?
— Я хочу взять охрану.
— Нет. Моему государю тоже нужны гарантии безопасности.
— Государю? Это и есть ваш истинный король?
Шарль молчал.
Я был заинтригован. Такая встреча стоила некоторого риска. К тому же охрана — лишние свидетели.
— Хорошо, пойдемте.
Мы поднялись на галерею третьего яруса. У балюстрады между башен собора стоял человек, перед ним на ограждении горела такая же, как у Шарля, низкая свеча, слабо освещая химер слева и справа от него и ангела за спиной, каменного ангела на коньке крыши. Человек повернулся и шагнул ко мне, открывая путь свету, и я увидел, что ангел трубит в трубу, но не поднятую вверх, а опущенную вниз, к людям. В его фигуре не было ни порыва, ни экспрессии, как в ангелах более поздних времён — только смирение и покорность. Тощий невысокий ангел с маленькими крыльями, на которых явно невозможно летать — не крылья, а только символ небес.
Человек не сделал второго шага — ждал. Я не видел его лица — пламя оказалось за спиной, — но в его позе и жестах мне почудилось что-то смутно знакомое.
— Шарль, дай мне свечу! — приказал я.
И тут же устыдился. Я представил себе, как он будет спускаться в темноте по этой жуткой лестнице.
— Не надо, — услышал я голос «истинного короля», тоже смутно знакомый.
Он взял свечу с балюстрады, и она осветила его лицо. Тонкие черты французского аристократа и отдаленное — очень отдаленное! — сходство с Эммануилом.
— Жан Плантар!
— Вижу, вы меня помните.
— Гнилая солома и крысы хорошо запоминаются.
— Простите меня, мы тогда наделали много ошибок. Антихрист развращает не только тех, кто с ним, но и тех, кто против него. Мы поняли, что Сатана воплотился на земле, а это слишком страшно. Страх склоняет к жестокости. А тот, кто стал жестоким, из врага Дьявола тут же становится его союзником и последователем.
— Вы считаете Эммануила воплощением Люцифера?
— Да.
— Он слишком хорош для Сатаны.
— Сатана был благороднейшим из сотворенных Богом. Он пал, но разве могло ничего не остаться от этого первоначального блеска? Если бы он был тупым чудовищем — кого бы он смог соблазнить? Вождь, интеллектуал, харизматическая личность, да?
— Да.
— И он собрал лучших и сделал их своими апостолами.
— Спасибо за комплимент.
— Это не комплимент. Он собрал лучших и сделал из них убийц во имя свое.
Я прикусил губу. Да, убийцу он из меня сделал. Впрочем, что значит сделал? Я не кукла. Я был свободен в выборе.
— Христос поступил иначе, — продолжал Плантар. — Он избрал самых простых людей простого звания и сделал из них праведников, проповедников и основателей церкви.
