Дин Кунц - Молния

Он закрыл панель регистратора и надел рюкзак с книгами Черчилля. Он закинул на плечо «узи» и взял со стола пистолет с глушителем.

Быстрым взглядом окинул лабораторию, проверяя, не оставил ли чего-нибудь, что может выдать его присутствие здесь сегодня утром. Компьютерные расчеты он вновь спрятал в карман джинсов. Баллон из-под «вексона» был давно отослан в эпоху потухающего или уже потухшего солнца.

Он вошел в туннель Ворот и в приподнятом настроении – чего не случалось с ним уже многие годы – приблизился к точке отправления. Путем манипуляций в духе Макиавелли он запланировал разрушение Института и поражение нацистской Германии, так что наверняка им с Лорой удастся справиться с отрядом эсэсовских убийц, отправившихся в Палм-Спрингс в 1989 год.

– Нет! – закричала Лора, которая, недвижимая, парализованная, лежала на каменистой земле. Вместо крика раздался шепот, потому что у нее не было сил, чтобы набрать в легкие побольше воздуха.

Человек опять начал стрелять из автомата, и на мгновение ей показалось, что Крис сумеет уйти от пуль, что, конечно, было несбыточной надеждой, потому что он был всего-навсего маленьким мальчиком, очень маленьким, и детские ноги не могли унести его достаточно далеко; пули легко его настигли, прошив линию поперек узкой спины, он упал лицом в песок и лежал неподвижно, а вокруг расползалась лужа крови.

Вся боль, которая жила в ее изуродованном теле и которую она не чувствовала, была не более чем булавочным уколом по сравнению с невыносимой мукой, охватившей ее при виде безжизненного тела сына. Никогда за всю свою жизнь, в самых тяжелых испытаниях, она не знала такой боли. Как если бы все потери, выпавшие на ее долю, – смерть матери, которую она никогда не знала, доброго, ласкового отца, Нины Доквайлер, кроткой Рут и Данни, за которого она отдала бы собственную жизнь, – сосредоточились в этой новой, навязанной судьбой жестокости; она испытывала ужасные страдания от смерти Криса и одновременно переживала заново глубокую муку всех предыдущих потерь. Она была недвижима, парализована, но ее сердце разрывалось от горя, от новых пыток на ненавистном колесе судьбы; она потеряла мужество и не могла больше надеяться или любить. Ее мальчик мертв. Она не сумела его спасти, и вместе с ним умерли все надежды на жизнь и радость. Она была совершенно одинока в холодном враждебном мире и призывала к себе смерть, а вместе с нею забытье, пустоту, покой, конец страданиям и потерям.

Она увидела, что к ней приближается убийца.

Она сказала:

– Убейте меня, прошу вас, прикончите меня.

Ее голос был столь слаб, что он вряд ли ее услышал.

В чем смысл жизни? Во имя чего она перенесла все многочисленные трагедии? Зачем она страдала и продолжала жить, если впереди ее ждал такой конец? Что за жестокое начало распоряжается Вселенной, начало, которое заставило ее пройти через тяжкие испытания, не имевшие, как оказалось, понятной цели или смысла?

Кристофер Робин был мертв.

Она почувствовала, как слезы текут по ее лицу, но это все, что она чувствовала физически: горячие слезы и твердый камень под правой щекой.

Через секунду убийца был рядом, остановился над ней, пнул ногой в ребро. Она знала, что он ее ударил, потому что смотрела на свое неподвижное тело и видела, как он толкнул ее ногой в бок, но она абсолютно ничего не почувствовала.

– Убейте меня, – прошептала она.

Она вдруг страшно испугалась, что судьба постарается слишком точно восстановить ход событий, и тогда она будет жить в инвалидном кресле, от которого ее спас Штефан при рождении. Крис был ребенком, не предусмотренным судьбой, и теперь он прекратил свое существование. Но она – другой случай, потому что судьба предопределила ей жизнь инвалида. Она представила себе свое будущее: живая, но полностью или частично парализованная, обреченная на инвалидное кресло, обреченная на нечто более ужасное – на жизнь-трагедию, жизнь, полную горьких воспоминаний, непрерывных страданий, невыносимой тоски по сыну, мужу и всем другим, кого она лишилась.

– Господи, прошу тебя, убей меня.

Стоя над ней, убийца улыбнулся и сказал:

– Должно быть, я и есть посланец Божий. – Он неприятно расхохотался. – Во всяком случае, твоя мольба не останется безответной.

Сверкнула молния, и раскаты грома обрушились на пустыню.

Благодаря вычислениям, сделанным на компьютере, Штефан возвратился в то самое место в пустыне, откуда стартовал в 1944 год, и ровно через пять минут после этого события. Первое, что он увидел в ярком солнечном свете, был эсэсовец, стоявший над окровавленным телом Лоры. Затем он увидел Криса.

Убийца немедленно отреагировал на молнию и гром. Он огляделся, разыскивая Штефана.

Штефан три раза нажал на кнопку на своем поясе. Мгновенно возросло давление: запах тлеющей электропроводки и озона наполнил воздух.

Эсэсовец увидел Штефана, поднял автомат и начал стрелять; сначала пули пролетели далеко, затем засвистели рядом.

Еще мгновение, и они бы его настигли, но Штефан со звуком, подобным хлопку, покинул 1989 год и оказался в Институте вечером шестнадцатого марта 1944 года.

– Дерьмо, – выругался Клитман, когда Кригер, невредимый, ускользнул, унесенный временным потоком.

Брахер бежал к нему от «Тойоты», выкрикивая:

– Это был он! Он!

– Знаю, что это был он, – сказал Клитман. – А кто же еще? Может, Христос во время Второго пришествия?

– Что он замышляет? – спросил Брахер. – Что он делает в Институте, где он шляется, и вообще, в чем тут дело?

– Не знаю, – с раздражением ответил Клитман. Он посмотрел на тяжелораненую женщину у своих ног и сказал: – Единственное, что я знаю, так это то, что он видел тебя и твоего мертвого сына и даже не попытался расправиться со мной. Он тут же убрался, чтобы спасти свою шкуру. Что ты теперь думаешь о своем герое?

Лора продолжала молить небо о смерти. Отступив назад, Клитман сказал:

– Брахер, отойди подальше.

Брахер повиновался, и Клитман выпустил очередь из десяти-двадцати пуль, которые все попали в женщину, убив ее на месте.

– Мы могли бы ее допросить, – сказал капрал Брахер. – О Кригере, о том, что он тут делает…

– Она была парализована, – прервал его Клитман. – Она ничего не чувствовала. Я ударил ее в бок и наверняка сломал ей ребра, а она не вскрикнула. Какую можно выбить информацию из женщины, которая не чувствует боли?

Шестнадцатое марта 1944 года. Институт.

Штефан выпрыгнул из Ворот и бегом бросился к пульту программирования; сердце стучало у него в груди, словно кузнечный молот. Он выхватил из кармана листок с цифрами и разложил его на небольшом столе в нише пульта.