Сергей Снегов - Люди как боги (Иллюстрации С. Цылова)

— Погибло две трети эскадры, когда применили его.

— Там были рамиры. Им почему-то не захотелось, чтобы мы нарушали равновесие в Гибнущих мирах. А здесь рамиров не обнаружено. Сомневаюсь, чтобы разумная цивилизация могла существовать в этом звездном аду.

— Можно попробовать и планетку, Эли.

Но планет в ядре не было. Среди миллионов промчавшихся на экранах звезд не попалось ни одной домовито устроенной. Здесь даже не было правильных созвездий, простых двойных и тройных светил: звезды мчались дикими шатунами. Это не значит, что отсутствовали сгущения. Сгущений попадалось много. Но после того, как мы еле выбрались, потеряв Труба, из одного такого сгущения, нам не хотелось соваться еще в одну дьявольскую печь, где плавилось время. Но только в таких скоплениях можно было надеяться подобрать планетку.

Одно сгущение звезд мчалось неподалеку- гигантский, почти сферический звездоворот. В нем дико кружились светила, рассеивая пыль, как грибные споры, и истекая водородом. Голос предупредил, что внутри звездного вихря бушует то, что можно бы назвать «метриковоротом»- чудовищные завихрения пространства.

По расчету МУМ, звездный вихрь был неустойчив. Он должен после возникновения распылить себя в исполинском взрыве примерно через тысячу лет. И в то же время не было сомнения, что звездоворот существует уже миллионы лет. Здесь снова был тот же парадокс, и даже Ромеро стал склоняться к мысли, что одновременность существования звездоворота наблюдается лишь извне, а внутри него одновременности нет. В частном времени каждого светила, может быть, и самого звездного роя нет.

Осима сказал Олегу:

— Адмирал, не отвернуть ли нам назад? Я бы не хотел, чтобы одна моя нога очутилась в прошлом, другая в будущем, а сердце билось лишь тысячу лет назад или тысячу лет впоследствии, — не знаю, что хуже! Я не вмещу в себе такой бездны времен.

Олег приказал отходить от опасного скопления. На «Козерог» прибыл для очередного совещания капитанов Камагин. Олег доложил, что простых выходов наружу не существует.

— А непростых? — спросил Камагин.

Непростых выходов тоже не существовало. В ядре планет не нашли, а аннигиляция звезд не по зубам.

— Значит, погибать? — снова спросил Камагин.

Вопрос был неуместен. Олег для того и собрал капитанов, чтобы искать избавления от катастрофы.

— Я хочу сегодня исправить ошибку, которую совершил больше двадцати лет назад, — сказал Камагин. — Тогда адмирал Эли приказал уничтожить два звездолета, чтобы третий вырвался на свободу. Я протестовал. Теперь предлагаю такую же операцию. Для уничтожения можно взять мой «Змееносец».

— Та попытка закончилась неудачей, — напомнила Ольга.

Камагин возразил, что в Персее мы воевали, враги противодействовали нам во всем. Здесь врагов нет. Мы сами попали сюда как разведчики, и вывод наш непреложен: живым существам в ядро соваться не следует, как не следует купаться в кипящей смоле.

— Я согласен с Эли, что жизнь и разум- явления в Галактике периферийные. И делаю вывод: разумного противодействия не будет, а со слепой стихией мы справимся.

— Твое мнение, Эли? — спросил Олег.

Я не мог поддержать Камагина, не мог опровергнуть его. Мне стыдно, но не могу не признаться: мной овладела нерешительность.

— У меня нет определенного мнения, — сказал я.

Уже после совещания, принявшего проект Камагина, я поделился сомнениями с Эллоном. Эллон считал, что прорыв не удастся, звездолет слишком мал для создания свободного туннеля наружу. И неизвестно, будет ли туннель свободен, — с таким пространством, как здесь, аннигиляцией вещества не совладать.

— Не торопись, Эли. Скоро я пущу коллапсан на полную мощность, и тогда мы выскользнем наружу в новой гравитационно-временной улитке. Атомное время я уже меняю свободно. Посмотри сам.

Обещание связать гравитационную улитку с коллапсаном я слышал от Эллона и раньше. И хотя ему удалось овладеть атомным временем, от атомов до тел макромира, что бы он ни твердил, дистанция была огромная. Я посоветовался с Голосом. Голос считал проект Камагина единственной возможностью выскользнуть наружу. Надо лишь подобрать участок пассивного пространства. Подыскивать участок будет он. Он ощущает пространство. Пространство- это он сам, такое у него ощущение. У него мутится в мыслях, когда оно свирепо закручено, он мыслит стремительно, яркими всплесками решений, когда оно меняет свою структуру. И как ему отрадно, когда напряжение ослабевает!

— Мы будем ждать твоего сигнала, Голос! — сказал я.

И вот началась последняя эвакуация звездолета в нашей экспедиции к ядру. Я сказал последняя, потому что «Змееносец» был последним кораблем, который еще можно было эвакуировать. Эвакуацией командовал Камагин- энергично, даже весело: он верил, что жертвой своего корабля спасет всех. Меня же мучило сомнение. Неудачи преследовали нас за неудачами. Флот практически погиб, уцелевшие астронавты- пленники непредставимо дикого мира, где миллиарды светил балансируют на лезвии бритвы, а по обе стороны от лезвия- бездна всеобщего уничтожения!

Чтобы выразить вслух эти чувства, не пугая друзей, я спустился в консерватор.

— Убийца! — говорил я соглядатаю рамиров. — Все несчастья начались со знакомства с тобой. Глупец! Ты ринулся в ад, чтобы овладеть адскими силами, — так это тебе, вероятно, самому воображалось. Вот он, коллапсар- на нашем стенде! Все, что ты искал в антивзрыве звезды, мы создаем в лаборатории. Мы еще не властны над макровременем светил, но атомное время уже разрываем, изгибаем, замедляем, убыстряем — как нам угодно! Мы уходим из ядра, изменник. Но мы еще вернемся, — и тогда, Жестокие, вряд ли вам удастся доказать, что ваша сила равна вашей жестокости!

10

А затем произошло то, что, как я сейчас понимаю, неизбежно должно было произойти.

Голос отлично чувствовал пространство; МУМ безошибочно рассчитывали скопление масс и указывали, как избегнуть больших звездных препятствий, как увильнуть от оголтело несущихся звездных шатунов; Осима артистически лавировал между скоплениями и звездами-одиночками; ему помогали Ольга и Камагин: ни один не уступал Осиме ни в опыте, ни в осторожной смелости. Все было подготовлено, все предусмотрено. Все, кроме одного. Мы были не единственной разумной силой в ядре. И мы не были хозяевами даже в том крохотном пространстве, какое вознамерились прорвать. Мы опрометчиво убедили себя, что придется преодолевать лишь слепую стихию природы. А против нас действовал враждебный разум! Мы вступили в борьбу, надеясь, что таинственных наших врагов и в помине нет. А они были- и нашей силе противопоставили свою. Сила сломила силу.

Голос предупредил, что приближаемся к пассивному участку пространства. Кругом в том же бешеном танце неслись бешеные светила. Олег приказал выводить «Змееносец» в конус аннигилирующего удара.

В командирском зале для меня стояло особое кресло, но я не пошел туда. Обсервационный зал сейчас был полон: команды всех трех звездолетов, свободные от вахт, сгрудились у больших экранов. Мери, Ромеро и я сели против малого экрана в моей комнате. И мы отчетливо разглядели, как совершилась новая катастрофа.

«Змееносец» летел впереди «Козерога». Сам Камагин выводил свой звездолет под удар аннигиляторов флагманского корабля. По судовой трансляции разнеслась — приказы капитана транслировались во все помещения- быстрая команда Камагина:

— Отключаю блокировку аннигиляторов вещества. Цель в конусе ноль-ноль три. Начинаю отсчет: десять, девять, восемь, семь…

И в этот момент из мутной мглы, кипящей дикими звездами, вынесся знакомый луч, точно такой же, какой поразил «Телец». Он миновал «Козерог», ударил в «Змееносец». Всеобщее ошеломление прервал истошный вопль Камагина:

— МУМ блокирована! Голос, Голос, есть ли связь с исполнительными механизмами? Голос, ответь!

Голос не отвечал. Мери схватилась за сердце. Ромеро, мертвенно побледнев, лепетал:

— Это рамиры, адмирал! Они в ядре! Они захватили нас в плен!

Подавленный, я не мог оторваться от экрана. МУМ не работала, аннигиляторы блокированы, а какая-то сила вывернула наш звездолет назад и положила на прежний курс- в ядро, в кипение его диких звезд.

Для бога все прекрасно, хорошо и справедливо;

Люди же считают одно справедливым, другое несправедливым.

К а с с а н д р а. Меня кружит пророчества безумный вихрь

И мучит боль предчувствий. О, беда! Беда!

П р е д в о д и т е л ь х о р а. О чужестранка, ты слывешь провидицей.

Но прошлого предсказывать не нужно.

В родстве со всем, что есть, уверясь

И знаясь с будущим в быту,

Нельзя не впасть к концу, как в ересь,