Василий Головачев - Разборки третьего уровня

– Анатолий, ну не могу я тебе все рассказать, по «четырем нулям» работаем.

– Ну хоть намекни.

– Это все равно что рассказывать не сам анекдот, а смысл анекдота. Утечка у нас произошла. Пытаемся ее нейтрализовать.

– Странно как-то пытаетесь. Ведь я помочь могу, ребят опытных у меня хватает… тот же Панкеев например.

– В том-то все и дело, что не можешь ты помочь, только зря людей положишь. Видишь, как здесь обернулось? Две наши группы попали в засаду… – Первухин замолчал – к нему подошел штатский в сером и что-то шепнул на ухо. Они отошли в сторону.

– Такие вот пироги, – пробормотал генерал Баканов. – Мы сами, как телята, тычемся носами… Но все равно это дело не твое, Анатолий Романович, тянется оно так высоко, аж страшно!

– В Кремль, что ли? – усмехнулся Шкодин, чувствуя болезненное шевеление сердца в груди: в последнее время оно стало пошаливать.

– Догадливый, – усмехнулся и Баканов. – Не мешай нам, ладно? Размотаем, я тебе лично все сообщу.

Шкодин не ответил, глядя, как на дорожку выносят из сада и дома тела погибших спецназовцев.

ВИРАСАМА – ВАКРАСАНА

Купались по очереди: сначала Василий, потом Ульяна. Было еще светло, хотя солнце уже зашло за горизонт и освещало лишь высокие перистые облака. Вася загляделся, как девушка выходит из воды, и прозевал, когда на костре вскипела в котелке вода для чая. Не вытираясь, девушка подошла, делая вид, что не обращает внимания на чувства Котова, села рядом, соблазнительная, юная, красивая, зовущая. Вася бросил ей махровое полотенце, разлил по кружкам чай, передал одну, как бы невзначай касаясь руки Ульяны, и обоих словно пронизал электрический ток.

Василий поднял глаза, встретил прямой обжигающий взгляд и потянулся к ней, уже не скрывая своего желания, обожания и любви. Их губы встретились, полетели в траву кружки с чаем, зашипели угли костра, и Вселенная закружилась вокруг, обнимая их тишиной и пониманием… Ушли, отступили тревоги, растаяли благие намерения, исчезла неловкость, пропали мысли, остались одни чувства и разгорающаяся страсть… и нежность… и жаркая мука неутоленности… и жажда растворения друг в друге… и блаженство обоюдного стремления жить…

Чай пришлось ставить еще раз, после нового купания в реке, теперь уже совместного. Однако к чувству радостного познания примешивались другие – ожидание вестей, беспокойство за друзей, и Василий вел себя сдержанно, каждый раз поражаясь, когда Ульяна вдруг обнимала его, целовала неожиданно, прижимаясь грудью к груди, и сердце ог этого испытывало гулкие падения и форсажные взлеты.

Искупались, сели рядом, накрылись одним полотенцем, загляделись на голубые язычки пламени в куче углей. Ульяна снова обняла Васю, бросила в костер веточку, подняв фонтан искр, похожий на взрыв гранаты, и Вася вспомнил рассказ Ивана Терентьевича о бое с Рыковым…

Они почувствовали давление лоцирующего взгляда Рыкова еще в подвале, когда только собирались выступать. Подвал имел выход к реке, поэтому решено было воспользоваться им, но Рыкову, чуть ли не свободно читавшему намерения людей, следовало внушить другое направление поисков, и Парамонов с Ульяной принялись претворять план в жизнь.

Оделись в джинсовые таскеры, все время имитируя мысленное общение, внушая всем, кто мог слышать их, что контейнер с ними, приготовили сумку со всем необходимым в дороге, успокоили стариков Пресняковых, велев им сидеть в «алхимической комнате» подвала, затем сосредоточились на передаче раппорта, который заставил бы Рыкова перехватить их в окне выхода. «Окном» же наметили конец картофельного поля, где якобы находился потайной лаз из подземелий дома.

Маневр вполне удался.

Рыков хотя и не поверил в их «мысленную искренность», все же вынужден был послать резервную группу своих зомби-исполнителей на картофельное поле, оставшись при одном телохранителе. Однако телепатом он был сильным и по смещению источников пси-сигналов определил, что уходят беглецы другим путем. Поэтому на берег Оки он прибыл буквально вслед за Посвященными. Они садились в лодку, когда на краю откоса появились две фигуры – Германа Довлатовича и молодого парня-телохранителя.

Парень с ходу открыл было огонь из автомата (возле дома в полусотне метров отсюда уже кипела перестрелка), но тут же безвольно опустил руки, получив мощный сдвоенный парализующий импульс Ульяны и Парамонова. После этого началась страшная, полная жестокой силы и напряжения дуэль Посвященных I ступени с Посвященным II ступени Внутреннего Круга. Длилась она всего полминуты, но отняла годы жизни и океан энергии, а велась хотя и не в физическом пространстве, а психологическом – иллюзия активного действия была полной!

Парамонов и Ульяна дрались в странных лабиринтах, под землей, в ущельях, на вершинах гор, в пустоте, в кавернах во льду, на поверхности солнца! Дрались руками, ногами, клыками и крыльями, на мечах и шпагах, копьями и дротиками, стреляли из пистолетов и автоматов, пулеметов и пушек и даже пускали ракеты! Они отбили сотню кинжальных и охватывающих с флангов и с тыла атак Рыкова и сами нападали, обходили, защищались и наносили удары.

Наконец Ульяна выдохлась. Отразив несколько беспощадных выпадов противника в одиночку, Парамонов понял, что долго не продержится.

– Стой! – крикнул он, разрывая кольцо пси-удушения и нанося ответный укол копьем своей ненависти, вкладывая в удар остатки сил.

Круговерть боя замедлилась. Фигура Рыкова медленно проступила сквозь опадающее струение его пси-защиты. Вряд ли он остановил бы бой, если бы удар Ивана Терентьевича не достиг цели. Но Рыков был потрясен и снизошел до переговоров.

– Прекратим этот «диалог», – тоном ниже предложил Парамонов, борясь с головокружением и болью в затылке. – Предлагаю разойтись миром, иначе это плохо кончится для всех. Для тебя тоже.

– У вас есть то, что принадлежит мне, – сказал Рыков. – Верните, и мы расстанемся.

Иван Терентьевич переглянулся с Ульяной, приходящей в себя, поднял голову, вдруг подумав, что на фоне неба фигура Рыкова – отличная мишень. Герман Довлатович оглянулся тоже и спрыгнул на песок, поймав мысль Парамонова. Это говорило о том, что он тоже устал.

– Хорошо, – торопливо проговорил Парамонов. – Мы согласны. – Повернулся к спутнице:

– Отвяжи лодку…

– Но мы должны…

– Выходи. – Парамонов подал ей руку, помогая сойти на берег, бросил в лодку контейнер и оттолкнул от берега. – Он твой.

Рыков улыбнулся бледной змеиной улыбкой, от которой у кого угодно свело бы скулы, поднял было пистолет, вернее, «глушак», которым не успел воспользоваться во время боя, но на берегу вдруг показались люди в форме – омоновцы, окружавшие окраину Старой Рязани, и стрелять Герман Довлатович не рискнул.