Алексей Фомичев - Пусть бог не вмешивается

Я подобрал секиру, внимательно осмотрел лезвие. Отлично наточенное, тяжелое, что надо.

Бандит застонал, попытался сесть.

– Ну что, скотина! – Я ударил его в живот. – Кто тебе сказал, скот, что можно безнаказанно убивать людей только потому, что они шли мимо тебя, говнюка, с деньгами в кармане? Сам решил? Ну так получи!

Бандит распластался на земле, изо рта пошла кровь. Я отбил ему внутренности. Два удара секирой – две отрубленные по локоть руки отлетели прочь. Как он завыл, заорал, крик ударил по ушам. Пинком повернув окровавленное тело, докончил начатое, и ступни ног тоже отлетели прочь. Кровь хлестала из обрубков фонтаном, бандит больше не орал, он хрипел, смотря на отрубленные конечности. Сознание, на свою беду, не терял.

Я зашвырнул секиру в кусты, последний раз посмотрел на поверженного врага и пошел прочь.

Каждый из бандитов получил то, что заслужил. А для пацана, когда он очнется и выйдет на опушку, будет небольшой урок на тему: «До чего можно дойти, воруя чужой хлеб». Кто знает, может, такие наглядные примеры лучше всего действуют на малолетних подонков? Во всяком случае, пусть посмотрит на старшего собрата по оружию. Вместе со сломанной рукой это станет хорошим уроком.

Я нисколько не жалел мальчишку, он получил, что заслужил, и не более. Он влез во взрослую жизнь, и с ним обошлись как со взрослым.

Такие детишки на войне не редкость, это уже было и во времена Второй мировой, и во Вьетнаме, и в Афганистане. Пацаны удирали на фронт, желая бить ненавистного врага. Многих отправляли назад, но кто-то оставался и дрался наравне со взрослыми. Их били, пытали, убивали, и сколько бы ни говорили о бесчеловечности таких поступков, но война всегда ведется по своим правилам. Это игра для взрослых, и ребенок, взявший в руки оружие и открывший огонь, вряд ли получит конфетку от тех, в кого стрелял. Когда стоит вопрос – убить лежащего за пулеметом пацана либо проявить гуманность и схлопотать пулю, – на возраст как-то не очень смотрят. Да, можно судить тех, кто воевал с детьми, стрелял в них. Так и делают. «Ах, какие убийцы, звери, нелюди!»

Правда, когда сами ненароком оказываются под дулом автомата, который держит нежный цветок жизни – несовершеннолетний солдат, гуманизм почему-то уступает место животному страху. Срабатывает, как для них самих неудивительно, инстинкт самосохранения. А те, кто скажет, что готовы получить очередь в живот, лишь бы не поранить драгоценное вражеское сокровище, – врут внаглую и не краснеют. Только сильно бледнеют под прицелом и вспоминают своих богов.

Детям на войне не место. Их стараются оттуда вытащить всеми правдами и неправдами, но когда они все же добираются до оружия, благородство и человеческая доброта уступают место стремлению убить врага, и не важно, сколько ему лет. Так было, так есть и неизвестно, наступит ли этому конец…

Когда я пришел на поляну, студенты успели пообедать, искупаться в озере и теперь лежали на расстеленных покрывалах. Про охрану забыли, увлекшись разговором. Правда, парни держали оружие под рукой, но доспехи сняли и сложили рядом небольшой кучкой. Их беспечность меня поражала, так же как поражало везение, которое им сопутствовало. Никаких тревог и историй, а тут не успеваешь переводить дух, как новая напасть. Разве это справедливо?..

Я незаметно зашел со стороны кустарника и громко сказал:

– Не помешаю, господа?

Все вздрогнули. Денис и Андрей вскочили первыми, в руках мечи. Неплохо. Было бы настоящее нападение, прожили на пару секунд больше остальных.

– Тьфу, черт!.. – Денис с досады бросил меч в ножны. – Чего пугаешь.

Оксана, взвизгнувшая громче всех, погрозила мне большой ложкой.

– По лбу получишь за такие шутки.

– Ладно, ладно… – Я снял с плеча мешок с продуктами и бросил ей под ноги. – Это новый запас. Думаю, до конца пути хватит.

Денис подхватил мешок в полете, заглянул в него и удовлетворенно кивнул.

– Вижу, поесть успели. Тогда можно выезжать. – Я пошел к Грому.

– Ты чего так долго? – раздался за спиной голос Андрея.

– Долго? Два часа, как и говорил.

– Что-нибудь новенькое слышно?

– Да нет. Король набирает войско, и все. Вы готовы?

– Угу…

– Тогда в путь.

– Ой! – Лена удивленно прикрыла ладонью рот. Глаза смотрели на мои сапоги. – Это кровь?

– Где? – Я осмотрел обувь и ругнулся. – Точно.

Край левого сапога был забрызган кровью. Когда же успел испачкать? Наверное, когда разделывал лесного душегуба. Неудачно встал, и кровь, что ударила фонтаном, попала на сапог, а я и не заметил.

– Где же ты так?

– Это… петух.

– Какой петух?

– У хозяина в трактире. Был петух… вот он его и зарезал, а потом отпустил. Тот носился без головы… попал мне под ноги.

Я достал флягу с водой и тщательно стер кровь. Неловко вышло, как же так прозевал… Эти еще смотрят, глаза недоверчивые, ну и ладно. Не хотите слышать ложь, не задавайте слишком много вопросов.

…Еще через день мы достигли земель, находившихся по соседству с владениями барона Сувора. Студенты, намаявшись за день, легли спать на постоялом дворе, а я пошел к реке, решив освежиться.

Завтра мы приедем к Воротам. Надо отправить ребят вперед, а самому ненадолго задержаться. В лесу, в тайнике, спрятано золото, что отобрал у лесных братьев. Его возьму с собой. Как и оружие, А потом – домой. На этом десятимесячное пребывание в чужом мире, надеюсь, закончится. И так загостились…

От реки ко двору шел по узенькой тропинке мимо сарая. За стеной вдруг зашуршала солома и послышался… плач. Я осторожно заглянул внутрь. В самом углу кто-то сидел. Может, это домовой или как там называется здешняя нечисть? Под ногой неожиданно хрустнул сучок, шорох прекратился, и испуганный голосок проговорил:

– Кто там?

Я узнал голос Светы.

– Ты что здесь делаешь?

– Ничего… иди.

Я так и сделал, но пошел к ней. Света сидела, поджав ноги и обняв их руками. Волосы закрыли лицо, голос заплаканный.

– Ну и в чем дело?

– Ни в чем, – сердито огрызнулась она.

– А чего ревешь?

Я чувствовал себя несколько глупо. Расспрашивать девчонку, почему она плачет, должен не я, а ее ненаглядный Николай.

– Тебе не все равно?

Содержательная беседа… Я подсел ближе, заметил неловкую позу, согнутые колени и стал понемногу соображать, в чем дело.

– Может, Кольку позвать?

– Нет!

На ее щеках пролегли мокрые дорожки, глаза подозрительно блестели.

– Я в порядке, просто… немного плохо было.

«Немного? Кажется, визит к Корхану не прошел бесследно… Час от часу не легче». Резко спросил:

– Что? Тошнота, боли в животе? Что у вас там еще бывает?

Она испуганно вздрогнула, руки машинально прижались к животу.