Виктор Глумов - Солдаты Омеги (сборник)
– Томку сюда не затащишь. Вот что, оставайся с ней, жди меня. Если через десять минут… Тома знает. Если я не появлюсь, уходите. – Подтянувшись, Маузер скрылся в дыре.
По спине Артура продрал мороз. Так же он боялся малышом, когда просыпался ночью, а рядом – никого, и чудятся злобные глаза, следящие из углов. Теперь он так же беспомощен, но не один, а с плачущей девицей. И тишина. Глухая, будто ватная, тишина подземелья. Труп «девочки» в грязи.
Артур представил, как была бы организована расчистка силами Омеги: яркое освещение, люди в форме, вооружение, взрывчатка, огнеметы. От нечисти не осталось бы и следа, а тоннелями снова можно было бы пользоваться, даже пустить по ним поезда – для удобства людей.
– Ты подземелий боишься? – спросил Артур у Томы, чтобы отвлечься.
– Да. А узких лазов – вообще. Не могу, клаустрофобия. Десять минут – это до шестисот досчитать. Скоро уже… Что-то его не слышно. Может, ты слазишь посмотришь?
У них был только один фонарь, Артур не мог оставить Тимми в темноте. Сверху посыпались мелкие камни, из лаза показались ноги Маузера. Он скатился вниз и крикнул:
– Уходим! К основному тоннелю! Живо!
Не дожидаясь объяснений, все рванули вперед. На бегу Маузер пояснил:
– Их там тьма. И кости. Они людей жрут. Там такая… главная тварь. Матка. Ее не взять. Может, наши отобьются. Успеть бы.
В основном тоннеле шел бой. Артур споткнулся о труп «ребенка», потом налетел на труп взрослого мутанта. Ревел Фирг, бахали одиночные выстрели, строчили автоматы. Маузер сшиб Артура и Тимми на землю.
Вроде бы перевес был на стороне людей, но тварей еще оставалось предостаточно. Ближайшая прыгнула на Артура – Маузер сбил ее выстрелом. Тварь заверещала, клацнула челюстями возле Артурова лица и рухнула. В отличие от детенышей, взрослые мутанты сходства с людьми не имели: удлиненные, волчьи, челюсти с клыками, серая кожа, вывернутые ноздри, глаза с вертикальными зрачками, короткая полосатая шерсть.
– Фига се гибрид кота с обезьяной! – удивился Маузер шепотом.
– Что за мутафаги? – не понял Артур.
– Здесь кошек нет, – Тимми нервно хихикнула, – вымерли, сволочи. Туда им и дорога!
Артур успел пристрелить четыре твари, прежде чем бой закончился. Поскуливали раненые мутанты, мужики их добивали прикладами, чтобы патроны не расходовать. Отряд потерял пятерых, семеро, в том числе вождь Фирг, были ранены – сполна заплатили за доверчивость.
Глава 19 Пепелище
Сначала Лексу от выпитого сделалось легче: мысли будто погрузились в туман, обесцветились, как краски в сезон дождей, а вот потом разболелась голова. Хотелось раздвинуть кости и поскрести мозг, успокоить. Со временем боль усилилась. Она разливалась волнами, пронзала, будто от виска до виска вгоняли иглу. Тысячу игл. Затошнило, Лекс перевернулся на живот, но его не вырвало.
Мир перед глазами танцевал, небо пикировало авиеткой и, казалось, вот-вот упадет прямо на него, размажет по земле. Лекс приподнялся на руках и потряс головой. На спину легла рука Глыбы:
– Эй, ты чё, а? Совсем погано, да?
– Ну и дрянь вы пьете… Башка сейчас лопнет.
– Это от нервов, капитан. – Барракуда сунул ему под нос флягу с водой. – Пей, полегчает.
Фляг было три, и они летали перед носом. Рук, их держащих, тоже было три. Лекс поймал флягу и присосался к горлышку. Вскоре его вырвало – действительно полегчало. Но боль не прошла.
– В лазарет тебе надо, чтоб доктор настойку дал, – с сочувствием сказал Глыба. – И больше не пей много, нельзя тебе этого.
– Понял уже. – Лекс сел на корточки, мир все еще покачивался.
– Проводить тебя? – вызвался Барракуда.
– Сам дойду, не инвалид… И спасибо вам за поддержку.
Поднявшись, он побрел к лазарету мимо компаний босых наемников, сушащих портянки, мимо отстраненных офицеров, мимо длинных палаток. Почему-то он вышел к штабу. На пустой площадке валялся простреленный мешок, темнела подсохшая кровь.
К горлу подступил ком, и Лекс метнулся за нагромождение металлических пластин. Его вывернуло. Еще и еще раз.
К лазарету он продвигался окольными путями, чтобы Кир не видел, в каком состоянии однокашник. В детстве Лекс точно так же обходил скопления ровесников. Заметят – начнут дразнить; не стерпишь – будешь бит. Выходит, все повторяется? С той разницей, что вокруг уже не подростки и на кону не синяки, а жизнь, если промахнешься – расстрел.
Возле лазарета курил белобрысый лекарь, которого Лексу представил Кир, но фамилия вылетела из памяти. Лекарь щелчком выбросил самокрутку и шагнул внутрь. С ним иметь дело не хотелось, но башка раскалывалась, и темнело в глазах. Потоптавшись у входа, Лекс бесшумно отодвинул полог палатки и замер.
На подобии стола лежал труп мутанта с разрезанным животом. Из грудины торчала тонкая пила, во внутренностях копошился темноволосый лекарь в респираторе. Уперев руки в окровавленных перчатках в бока, белобрысый стоял к Лексу спиной.
– Ты посмотри сюда! Какая печень… Ух-х! Да наш механик глаз отдал бы за такую печень! Одну пропил – на́ тебе вторую, – восторженно говорил темноволосый.
– У них по два сердца бывает, – заметил белобрысый. – Давай посмотрим? Двойной контур кровообращения, представь, а? Изумительно! Хотел бы я в этом покопаться…
– А чего нам! Давай!
Темноволосый принялся пилить грудину. Похожий звук получается, когда ножовкой режут металл. Труп колыхался из стороны в сторону, внутри у него булькало и чавкало.
– Да чего ж он такой вонючий! – Блондин отступил на шаг.
– А человек, что, вкуснее пахнет? Еще гаже. О! – Темноволосый ухватился за ребра, с треском развел их в стороны и, сунув руки в грудную клетку мутанта, с чваканьем достал сердце. – Одно. Зато какое! Ты посмотри! О-бал-деть!
Лекс сглотнул, попятился и перевернул ведро с водой. Научники обернулись, темноволосый стянул респиратор: лицо вытянутое, подбородок тяжелый, вокруг глаз – морщины, как у людей, которые много смеются.
– У нас тут, молодой человек, вскрытие. – Не выпуская из рук сердце, лекарь шагнул к Лексу. – Подержи-ка!
Лекс не сдвинулся с места, уставился на истекающий кровью комок.
– Спасибо, – отодвинул окровавленную руку. – Мне бы что-нибудь от головы.
Блондин изменился в лице, схватил коллегу за шкирку и оттащил, приговаривая:
– А ну не лезь к парню. Он это… он ко мне вообще-то.
– Ну и ладно. – Темноволосый пожал плечами, достал скальпель и разрезал сердце.
Лекс покинул палатку, белобрысый увязался следом:
– Идем, есть у меня одно средство.
Лекс остановился. Блондин махнул рукой:
– Не бери в голову, он всегда такой шутник!
В палатке, заваленной коробками, лекарь усадил Лекса на стул, нашел склянку мутного стекла, накапал лекарство в стакан, развел водой и протянул:
– Выпей, полегчает.
Спиртовая настойка отдавала травами и драла горло не слабее бормотухи. Проморгавшись, Лекс прочел во взгляде лекаря сочувствие. Или померещилось?
– Меня Краузером зовут, – напомнил блондин. – Ты извини, если не в свое дело лезу… Парень тот толстый, чернявый приятелем твоим был?
Лекс смотрел в упор и молчал.
– Я это к чему… Ты поосторожнее с Киром, ладно?
– Спасибо, что предупредил, я знаю. – Лекс криво усмехнулся.
– Всегда пожалуйста. Я-то понимаю, что это все не по-человечески. И ты, и деревня разграбленная, и бабы… – Он махнул рукой. – Мое дело маленькое. Как со своими разберешься, спать ложись. Голова будет кружиться, но это нормально. И еще мой тебе совет: не пей на службе.
Лекс кивнул и направился к своей роте. При каждом шаге в голове словно граната взрывалась, но постепенно боль начала стихать. Отдав распоряжения взводным, он завалился в палатку. Его трясло, зуб на зуб не попадал. Нужно держать ухо востро. Главное – пережить эту войну, а там – возвращение в гарнизон и мирная жизнь без Кира. Или Кир – его проклятие навсегда?
Настойка лекаря Краузера подействовала, Лекс еле отстоял вечернее построение, упал и сразу же отключился.
Спал он без сновидений до сигнала трубы. Вскочил, протер глаза, бездумно оглядел взводных. Всё как обычно: подъем по сигналу, потом построение. Солнце точно так же будет пылать над горизонтом и поджаривать экипажи в танкерах, ветер – гонять по дорогам пылевые смерчи, вода – нестись по склонам мутными потоками в сезон дождей… Но что-то изменилось. Когда проснулась память, Лекс вспомнил что – и стиснул зубы. Итак, переправа, а затем поход на Москву. Сгоревшие деревни и ни в чем не повинные фермеры, расстрелянные в упор. Вся дрянь Пустоши, все то, что подлежит уничтожению, перекочевало на север.
Занимался рассвет, на западе небо еще не посветлело, восход обозначился розовой полоской, царили липкие предрассветные сумерки. На улице уже строились заспанные рядовые с загорелыми до черноты лицами и руками. Вдоль шеренги солдат бегали сержанты, прохаживались понурые взводные. Лекс пятерней пригладил волосы, потер глаза – умываться было нечем – и шагнул из палатки.
