Фортунат - Александр Евгеньевич Сухов
Брошенных в застенки офицеров, оставшихся верными режиму, выпустили. Как оказалось, перед выходом кораблей к проливу Босфор, Шахрин собрал всех командиров и значимых судовых специалистов, якобы для более подробного инструктажа. Тут их и повязали. Предложили присягнуть новому хозяину Таврики и всего юга европейской части России. К чести офицеров, никто из них на предательство не пошел. С Шахриным осталась кучка преданных ему интендантов и до двух рот морской пехоты. К сожалению, в экипажах об арестах офицеров пока не подозревали, иначе матросы непременно поспешили бы освободить своих командиров. Адмирал ждал подхода флота Коалиции, но получилось, как получилось. Вместо флота прилетел волшебник в голубом самолете (на самом деле выкрашенном в небесно-синий цвет) и бесплатно раздал пенделей.
Во время штурма мы все-таки потеряли убитыми троих снайперов прикрытия, да и сам «Стремительный» здорово пострадал. Какой-то урод скинул с крыши пару гранат. Одна, отскочив от гранитной брусчатки, влетела прямиком в распахнутую дверь самолета, другая взорвалась в непосредственной близости от бойцов. Гранатометчика тут же уничтожили, однако от осколков досталось практически всей группе. Взрыв внутри «Стремительного» перекорежил пилотскую кабину, вынес стекла, посёк тросы управления, сделал в обшивке корпуса несколько существенных прорех.
По большому счету, плевать мне на самолет — другие построим, парней жалко до соплей. Как только мне доложили о произошедшем инциденте, я бросился к раненым. Троим не успел помочь, остальных удалось довольно быстро поднять на ноги.
Весть о гибели эскадры противника и несостоявшемся перевороте передали по телеграфу во Владимир непосредственно в канцелярию Государя Императора. Нам сначала не поверили, посчитали за бред какого-то дорвавшегося до аппарата нетрезвого телеграфиста. Пришлось слать еще несколько телеграмм, в которых я от своего имени клятвенно заверял в достоверности предоставленной информации. Наконец мне все-таки поверили и донесли информацию до Его Величества. Вот тут-то все и закрутилось.
Через двое суток в Корсунь нагрянул целый эшелон людей в генеральских и адмиральских погонах. Слава Богу, одним из них оказался Пафнутов Дмитрий Аркадьевич. На его бедную голову я вылил поток невероятной информации. Расскажи кто-нибудь что-нибудь подобное мне, ни в жизнь не поверил бы. Пафнутов, как это ни странно, принял все за чистую монету. Вот только изверг дотошный замучил вопросами. Легче с объединенным флотом Коалиции воевать, нежели общаться с этим жандармом.
Пока генерал допрашивал меня, его подчиненные занимались моими бойцами. Я предполагал что-то подобное, поэтому заранее предупредил всех, чтобы говорили как было на самом деле и что видели собственными глазами и ничего не пытались утаить от дотошных следаков — все равно всю подноготную выведают, а за умышленное вранье или сокрытие важной информации могут наказать самым серьезным образом.
Три дня с перерывами на еду, сон и прочие физиологические мелочи я строчил самый подробный отчет о нашей миссии. После чего Пафнутов его прочитывал, недовольно морщился:
— А вот этот момент, дражайший Андрей Драгомирович, ты как-то не очень отразил. А ну-ка опиши всё поподробнее. — Вот такой въедливый товарищ.
Однако все плохое (впрочем, как и хорошее) в нашей жизни когда-нибудь заканчивается. Подошли к концу и мои мучения. Рядовых бойцов взвода и нашу артиллерию оставили в покое еще раньше. Трофейные турецкие лиры были обменяны в банке на русские рубли и честно в равных долях поделены между всеми участниками операции. Я свою часть внес в качестве пополнения долей троих погибших бойцов, их, кстати, также учли при дележе. Лейтенант Суржиков клятвенно заверил, что непременно передаст деньги их семьям.
Затем оккупировали один из городских ресторанов. Славно погуляли. Без драки с флотскими не обошлось, а потом, как это заведено на Руси, была совместная пьянка с братанием родов войск.
Маше я в первый же день послал телеграмму, мол люблю, скучаю, жди. Ответ получил примерно через час:
«Люблю, скучаю, жду».
Скоро отбыть во Владимир не получилось, ибо в город славы русских моряков прибыл Верховный Главнокомандующий сам Государь Император. Первым делом царь пожелал видеть скромного капитана третьего ранга Воронцова. И вновь начались утомительные расспросы, что да как. Если интересно, возьми и почитай фолиант, который я накатал за три дня. Нет же, все хотят всё узнать из первых уст. Замучил Его Величество куда тому Пафнутову.
Наконец мучения мои закончились. Я был отпущен в отпуск до Высочайшего повеления. Душевно попрощался с бойцами, на которых, включая погибших, составил наградные листы с подробнейшим изложением героических деяний каждого. Здесь не принято предлагать какую-то определенную награду, командир подразделения описывает действия в бою того или иного бойца, а чем наградить, решают уже наверху. То есть зачастую размер награды зависит от способности командира писать борзо, лихо, художественно, чтобы начальство не уснуло во время прочтения, а радовалось тому, какие на свете бывают герои. Видит Боженька, я расстарался как мог, надеюсь, рядовые получат высшие солдатские награды, а Суржикову «Михаила-Воина» пожалуют.
Еще через три дня я стоял на площади у Киевского вокзала города Владимира. Было направился к стоянке конных экипажей, но тут прямо перед моим носом остановился возок с родовыми вензелями бояр Беляевых. Из него выскочила… да-да, вы угадали моя Маша. Откуда узнала о моем приезде, так и не созналась. Впрочем у бояр свои источники информации.
Процесс обнимашек с поцелуйчиками опущу, ибо вельми скромен.
Прямиком с вокзала направились к месту моей службы.
Доложился честь по чести Николаю Силычу. Познакомил со своей невестой. Кратенько, сильно сглаживая особо острые углы, поведал о своих похождениях. Все равно получилось весьма трагично, особенно рассказ о затопленном, одновременно горящем Стамбуле и его жителях, вынужденных покинуть место привычного обитания. Маше было также интересно послушать. Обошлось без женских вскриков, аханий и прочей демонстрации чувств. Нас угостили превосходным цейлонским чаем с восточными сладостями. В завершение встречи предъявил царский рескрипт, на что адмирал, показушно разведя руками, мол печаль лишиться даже на время такого специалиста, сказал:
— Ну что же, отдыхай, Воронцов. Надеюсь, на свадьбу старика позовете.
— Ну какой же вы старик, Николай Силыч, — тут же вставила свое веское слово Мария, — Вы еще эвон какой добрый-молодец. А на свадьбу непременно позовем. — И, переведя взгляд на меня, заморгала глазенками словно наивная девчонка. — Ведь правда,
