Дмитрий Старицкий - Путанабус
- Как я это понимаю, - со стоном протянула Анфиса, - Сама, когда вижу большую любовь, на зависть исхожу не по-детски.
- Да тихо ты, со своими переживаниями, дай послушать, - шикнула на неё Альфия, - Интересно же.
А мне пришло в голову, что евреи с ребром Адама, скорее всего, жадные и жалкие плагиаторы тунгусов. С одним-то ребром всего!
- Так вот, - продолжила Дюлекан, - Мужчины наши и берут по несколько жен, потому что хоть так можно угадать женщину, у которой есть хотя бы два-три его ребра. И это уже счастье. Но и это редкостью стало. Раньше, говорят, такое намного чаще случалось.
И вдруг неожиданно поменяла тему.
- Жора, дай сигарету, никак нельзя у костра рассказывать что-то без трубки.
- Нет у меня трубки, - ответил ей, - Увы.
- Вот потому я у тебя и прошу сигарету. Я видела, что у тебя есть с ментолом.
Я залез в карман и кинул ей жесткую зеленую пачку с золотом, которую Дюля ловко поймала. Привстать и подать сил не было.
В это время зашумел чайник, и Таня заварила свой травяной сбор, прилично запузырив в него сахару, чтобы отбить вкус веника.
Дюля всем раздала по кружке, принимая их от Тани, наверное, чтобы не мешали вещать.
Села и закурила от уголька, сорвавшегося с "керогаза". При этом закрыла глаза и стала странной манерой вдыхать в себя табачный дым.
Все молчали и терпеливо ждали продолжения. Всё же не так много у нас было в последнее время развлечений.
- Но если, всё же, соединяются двое, у которых взаимно все ребра от другого, то разъединить их не может уже никто и ничто. Даже духи и боги. Потому что это Судьба. А судьба старше и главнее богов. Судьбу даже боги боятся.
Дюлекан затянулась и продолжила рассказывать, не открывая глаз.
- Жили в местности севернее Амура от Охотского моря до реки Тунгуски два рода тунгусов. Один пас оленей и считался богатым, по сравнению с пешими рыболовами, потому, как жить на одном месте может позволить себе только бедняк, у которого нет оленей, чтобы перевозить с места на место его разборный дом. А олени объедают всё вокруг за три-четыре дня и надо дальше кочевать. Но даже если пеший тунгус имел больше хороших вещей и денег, чем оленный, то все равно он считался бедным и недостойным даже стоять рядом с оленным. Потому что потерять своих оленей эвен может, только прогневив богов и духов. А тот, кто прогневил духов - по определению плохой и низкий человек.
И жил тогда же род Наттыла, который из-за падежа животных потерял в одночасье всех своих оленей. И пришлось им осесть на том же месте, где их олени пали, потому что всё большое хозяйство на одних собаках не перевезешь. И все их за это стали презирать. Не только оленные тунгусы. Пешие роды тоже не считали их за своих, потому что они давно стали оседлыми, и со своей стороны кочующих оленных стали считать дикими. А тут дикие взяли и осели по соседству.
В то время стали приходить на наши земли с севера воинственные чукчи и отнимать у эвенов меховые шкурки, которые они в свою очередь меняли на железо у купцов. Эти купцы приходили на больших лодках от реки Амур, которую они называли Черным драконом. И с этим китайским железом чукчи становились ещё сильнее. А тунгусы, которых чукчи объясачивали - ещё слабее.
Оленные тунгусы ещё могли при первых признаках нашествия быстро откочевать в тайгу и скрыться там среди сопок при приближении банд чукчей, а вот оседлые никуда не могли уйти ни от своего дома, ни от своих рыбных ловов. Поэтому быстро оседлые чукчи обеднели настолько, что им стало часто нечем платить калым за невесту в род её отца.
Как-то на ярмарку, которую устроили китайские купцы в верховьях реки Зея, собрались многие окрестные роды, не только оленные, но и пешие, которые добирались туда на собаках, погоняя их кнутом. Кстати, больше так никто собак так не погоняет. На нартах пешие ламуты привозили тюлений жир в мешках из тюленей же кожи, юколу и порсу в берестяных коробах. И оленные вынуждены были пешим за пуд порсы отдавать соболя или лису, потому как хитрые пешие ламуты привозили порсы не так чтобы слишком уж много. Чтобы оленные тунгусы старались перехватить порсу под носом у другого рода, возвышая цену.
- А что такое порса? - спросила Булька.
- Порса, - ответила тут же Дюля. - Это рыбная мука из мелкой юколы. А юкола - это копченая рыба из семейства лососевых. Юколой пешие роды зимой кормят собак, а оленные сами едят с удовольствием, как лакомство. А из порсы, смешав её с мукой, делают лепешки. Очень сытные. Или варят густую похлёбку. Оленные мясо едят не часто. Разве промыслят что охотой. Оленей же режут крайне редко. Вот так шкурки от оленных стали переходить к пешим, а те стали добывать мех, только, чтобы ясак отдать чукчам, не больше, потому как порсу делать намного легче, чем по тайге за соболем гоняться. Да и идет на неё рыбка, можно сказать, сорная, которая на юколу не годится. А на ярмарках, обменяв порсу на мех, тут же у манжур или китайцев меняли его на то, что самим в хозяйстве надобно: на нить для сетей, железные топоры, ножи, наконечники для стрел и гарпунов, рыболовные крючки и стеклянный бисер. Чугунные котлы, в которых ту же порсу потом и толкли. Табак, трубки для себя и бусы для своих жен.
Так вот, род Наттыла, хоть и потерял оленей по воле духов, но был большой и сильный. Так что презирали их оленные и старые пешие больше втихомолочку, чем в лицо. Иначе можно было нарваться, что люди Наттыла побьют сильно. С репутацией были мужики.
На этой зейской ярмарке мальчик из рода Наттыла, которому было шестнадцать лет, увидел девочку из рода Саган, которой было четырнадцать лет. Поглядели они друг другу в глаза и поняли, что их ребра теплеют все, а не только отдельные. И любовь родилась между ними мгновенно, как взблеск зарницы. А когда в тот же вечер они познали друг друга в постели, то поняли, что друг без друга жить уже не могут.
- Вот так вот? Посмотрели и сразу в койку? У вас всегда так было? - спросила удивлённая Анфиса.
- Легко, - ответила Дюлекан, - Достаточно только парню подойти к девочке и сказать, что ему ночью зябко. И если она не против, то они вместе ночуют в чуме её отца. Но только два раза. На третий раз отец девочки обязательно заведет разговор о калыме.
- Ну, да, - хихикнула Сажи, - Раз на третий раз остался, значит понравилась. А раз понравилось - плати. Всё, как у нас, только у нас попробовать не дают. Деньги вперёд.
- Хватит перебивать, дайте послушать, - прошипела Наташа, - Продолжай Дюля, интересно же.
А девочка эта была дочерью старейшины рода Саган. И была она очень красивой. И старейшина хотел её отдать третьей женой за старейшину другого оленного рода, чтобы стать таким образом сильнее. Надоело ему от чукчей в тайге прятаться. Кстати, когда русские казаки там появились, то тунгусы добровольно пошли под руку русского царя и платили ему ясак, чтобы казаки и стрельцы защитили их от чукчей и, надо сказать, они за меховые шкурки это делали. Воевали с чукчами долго и страшно, защищая тунгусов и ламутов. А главное отрезали тех от китайских купцов, и стало чукчам негде брать железное оружие, и на ярмарку в верховьях Зеи стали приезжать уже с китайскими товарами русские казаки, а не манжурские купцы.
- Ты про девочку с мальчиком рассказывай, а не про чукчей, - с обидой произнесла Роза.
- Я и рассказываю. Так вот, уговорились мальчик и девочка о месте, где стали встречаться каждый десятый день. Мальчик привозил с собой султа. Это еда такая для походов. В плоском казане немного воды налить и варить рыбу. Потом отделить кости и растереть вареную рыбу с сырой икрой и высушить на солнце. Как высохнет совсем - можно с собой на охоту брать. Кстати, если султа подсолить, то это лучшая закуска к пиву.
- Не надо нам пересказывать книгу "О вкусной и здоровой пище", ты про любовь давай, - воскликнула Антоненкова.
- А я про что рассказываю, - с обидой произнесла Дюля, - Какая любовь без султа? Мальчик привозил султа и лепешки, а девочка творог из оленьего молока и масло. Он приезжал на собаках, а она верхом на любимой оленихе, повязав на её рога яркие ленточки. Они стелили в укромном красивом месте у ручья шкуру оленя и, сидя на ней лицом друг к другу, кормили друг друга своими руками. Разве это не любовь?
- Мда... - заметила Ингеборге, - Надо как-нибудь попробовать.
- Только не на мне, - тут же запротестовал я.- В меня больше ничего уже не влезет.
- Так вы будете слушать историю о большой любви или нет? - спросила Дюля с зарождающейся обидой.
Все тут же друг на друга зашикали. А мне подумалось: вот блин, за нами охота идет по всем направлениям, а мы только что "Солнышко лесное" хором не поём и то, наверное, только потому, что гитары нет. Зато слушаем очередную повесть печальную на свете. Почему печальную? Так все повести о большой любви у людей печальные. Люди счастливы, когда у них согласие и просто любовь, а не такая большая, что башни сносит.
