Цейтнот. Том 1 (СИ) - Корнев Павел Николаевич

— А вот сейчас и посмотрим. — Я выложил перед собой новый бланк, быстренько прогнал подопечного по всем вопросам, потом вздохнул. — Да, брат! Ситуация! Надо тебя на обследование определять. Недельки на две. В Зимск.

У Глеба дёрнулся уголок глаза.

— Может, не надо? Я бы за воскресенье отлежался…

Тут уж я не выдержал и ухмыльнулся.

— Да как же ты отлежишься? Тебя ж поди новая подружка за воскресенье совсем заездит! А в госпитале отдохнёшь. Диета опять же, процедуры.

Глеб вздохнул, машинально потёр рубец и махнул рукой:

— Ладно, проехали. Не надо госпиталя.

— Очередная горячая штучка? — поинтересовался я, делая на бланке дополнительные пометки.

— Угу, — признал Глеб. — С этой учёбой на танцульки времени уже не остаётся, а без танцулек сразу в койку она ни в какую. С принципами, видишь ли! И хороша, зараза, сил нет!

Глеба с его пятью классами образования всерьёз взялись натаскивать в теоретическом плане, а ещё определили на курсы военной подготовки, так что со свободным временем у него дела обстояли лишь немногим лучше моего. Но вместо выражения сочувствия я спросил:

— Ритм в голове как звучит? Сильнее, тише?

— Да так же, наверное.

— Таблетки пьёшь?

— Обязательно.

— Всё, свободен.

Следующим зашёл Унтер. Крепкий кряжистый мужик с жёстким обветренным лицом и вислыми усами происходил из приграничного люда, служил в армии с пятнадцати лет и поначалу рвался обратно в часть, но вербовщики особого дивизиона вцепились в опытного пластуна руками и ногами, сумели найти подход и убедили подписать контракт.

— Андрей Мартынович!

— Пётр Сергеевич!

Мы обменялись рукопожатием, и Унтер, он же Андрей Мартынович Чешибок, потянулся за листом.

— Разреши?

Я передал ему бланк, передвинул карандаш, и Унтер быстро поставил в нужных местах аккуратные галочки, после заявил:

— Жалоб нет, ничего не беспокоит. — Он огладил усы и добавил: — Разве что седина пропадать начала. Но это же хорошо, так?

— Да уж неплохо, — признал я, задал несколько уточняющих вопросов, сделал пометки на обратной стороне листа и пригласил заходить в кабинет следующего.

Алик Балаган, невысокий и чернявый живчик лет двадцати пяти, сразу взял быка за рога, прямо с порога заявив:

— Сегодня без меня! Голова раскалывается спасу нет! Худо мне! Худо!

Прежде он работал слесарем на ткацкой фабрике Белого Камня, в плен попал из ополчения, и нынешним житьём-бытьём в Новинске был целиком и полностью доволен, как по мне — даже слишком.

— Присаживайся, — попросил я Алика, от которого явственно попахивало перегаром, и уточнил: — Сильно голова болит?

— Раскалывается просто!

— А как иначе? Тебе нос три дня назад сломали и мозги серьёзно встряхнули. Вот и болит головушка.

Алик на миг замялся, потом закивал.

— Вот да! Сотрясение! Мне отдых нужен! Постельный режим!

— Только вот какое дело, — со вздохом продолжил я, — нос тебе сломали не на тренировке, как в объяснительной указано, а в кабаке. И по уму надо тебя, дорогой мой человек, переводить на казарменное положение.

Балаган судорожно сглотнул.

— Может, не стоит?

— Стоит, Алик. Стоит.

— Да чего из мухи слона раздувать, а? Подумаешь, голова болит! Потерплю как-нибудь!

— А вот это правильно. Молодец. Хвалю.

Алик Балаган с прищуром глянул на меня и спросил:

— Червонец не ссудишь? До получки ежели?

— Пятёрку.

— Пятёрки мало! Хотя… — Он начал загибать пальцы. — Сегодня второе, третье тоже выпадает, а расчёт пятого. Нормально. Дотяну!

Я подтянул к себе лист писчей бумаги и потребовал:

— А теперь рассказывай, что вчера пил и в каких количествах. И как лечился сегодня. В подробностях рассказывай, а то вколю обычную дозу, а у тебя почки отвалятся!

Пристрастие Алика к горячительным напиткам становилось всё большей проблемой, и я решил переговорить на сей счёт со Звонарём, своему же пациенту наказал бросать пить зубровку и переходить хотя бы на ту же водку.

Последний из моих подопечных — высоченный и плечистый восемнадцатилетний увалень Иван Кол тоже не разочаровал и по примеру старших товарищей попытался сказаться больным, но в ходе блиц-опроса был выведен на чистую воду и под угрозой отправки на обследование к Рашиду Рашидовичу чистосердечно во всём признался.

— Собирайтесь! — объявил я, взглянув на часы. — Дежурная машина приедет через десять минут.

Сам же поспешил на склад, где и получил под роспись бумажные свёртки с заранее подобранными в нужной пропорции травами, две мензурки с желеобразным грибом и шесть ампул спецпрепарата. Травяной сбор я убрал в портфель, затем внимательнейшим образом оценил укупорку пробирок, после чего поместил их в проложенные ватой гнёзда стального пенала. Ампулы осмотрел ничуть не менее придирчиво, их устроил в выемках поменьше. И — раз-два! — зафиксировал крышку защёлками.

Четвёрка подопечных дожидалась меня на крыльце, Унтер, Глеб и Алик курили, Иван просто дышал свежим воздухом, переминаясь с ноги на ногу в компании старших товарищей. Мы дошли до служебных ворот и погрузились в легковой восьмиместный вездеход комендатуры, где рядом с водителем уже расположился Герасим Сутолока. Поехали на аэродром ОНКОР. Тот за последнее время изрядно разросся и уже мало чем уступал основной воздушной гавани Новинска, а в плане охраны и оснащения средствами ПВО так и вовсе мог дать той сто очков вперёд.

В одном из ангаров нашей команде была выделена бендешка, там мы сменили гражданскую одежду на бельё с начёсом и зимние прыжковые комбинезоны белой маскировочной расцветки. Высокие ботинки, тёплые перчатки, вязаная шапочка, ранец с сухим пайком, бинокль, нож, пистолет, автомат, запасные магазины, холостые патроны, ракетница, короткие охотничьи лыжи, парашют. У остальных, даже у Герасима, примерно всё то же самое, разве что Иван Кол закинул за спину увесистый короб с носимой радиостанцией, Унтер получил в оружейке ручной пулемёт, а Глеба нагрузили боекомплектом к РПД.

Я — налегке. Сейчас я тут главный. Мне ещё часть инъекций нужно заранее подготовить, всем отмерив индивидуальные дозы спецпрепарата, и ни в коем случае пустые ампулы не забыть в гнёзда футляра вернуть. Учёт и контроль — это святое. Проявлю небрежность, тот же Вдовец меня с потрохами сожрёт и будет в своём праве.

Дожидаться вылета не пришлось, всё прошло без отклонений от графика. И вот уже в салоне десантного аэроплана шутки и прибаутки как отрезало, первые пятнадцать минут полёта прошли в напряжённом молчании, только моторы и гудели. Герасим хитрым образом сцепил пальцы и погрузился в медитацию, Алик шмыгал припухшим носом, Иван ёжился, Глеб невидяще уставился в одну точку прямо перед собой. Мне тоже было не по себе, и только Унтер на зависть всем клевал носом. Именно он первым нарушил молчание, объявив после широкого зевка:

— Чую, начинает припекать.

— Кордон пролетаем, — предположил я, и почти сразу ожило переговорное устройство.

Пилот объявил:

— Подлётное время десять минут!

Я расстегнул ранец и принялся доставать из него алюминиевые тубы с заранее наполненными шприцами — каждая из них была помечена должным образом, путаницы не возникло.

— Поехали! — объявил я и никакого энтузиазма этим своим заявлением не вызвал.

Из всех доверил самостоятельно сделать себе инъекцию лишь Герасиму и Унтеру, остальным вколол спецпрепарат самолично. Затем засыпал травяной сбор в термосы с кипятком, раздал их подопечным, один оставил себе.

Всё, летим дальше.

Доза спецпрепарата была минимальной, основной объём инъекции приходился на банальный физраствор, и никакого немедленного эффекта после укола не воспоследовало. Разве что жжение, которое постепенно усиливалось по мере подлёта к Эпицентру, теперь стало приобретать характер пульсации.

Ещё минут через пять меня начало пропекать всерьёз, Унтер достал из кармана кожаную полоску шириной с поясной ремень, сложил её надвое и закусил, Глеб судорожно вцепился в подлокотники сидения, Алик неразборчиво ругался себе под нос, Иван — беззвучно шевеля губами, молился. Герасим медитировал.