15 ножевых - Сергей Линник
– Ко мне? – спросил он, уже открыв свою дверь.
– Это Панов, Николай Николаевич, – напомнила секретарша.
– Через минуту зайдете, – бросил он мне. – Виктория, если с кафедры будут звонить, скажите, я к пяти постараюсь освободиться.
Я открыл дипломат. Что-то там мелькнуло такое, когда я рылся. Ага, вот она, упаковка жвачки. «Риглис», мятные. Я с этой заразой завязал, когда пришлось заменить половину зубов на фарфор, все боялся, что мосты отклеятся. И здесь начинать не буду.
– Это вам, Вика, – выдал я секретарше дефицитный презент.
– Спасибо, – ответила она, удивившись.
Только что хамовато пошутил с шоколадкой, и вдруг такой подарок. Но взяла, быстро сбросив пачечку в приоткрывшийся на мгновение ящик стола.
Декан уже ждал. Его пиджак висел на плечиках, и не в шкафу, а прямо на вешалке. А сам профессор Бажанов протирал очки какой-то бархоткой.
– Проходите, Панов, – пригласил он, правой рукой потирая переносицу, а левой, с очками, показывая на стул напротив себя.
Я сел. Не на краешек, как стеснительный первокурсник, но и не развалясь, как хамло. Так, чтобы лопатки только касались спинки стула. Вроде и просто, но тренироваться надо. Помолчали несколько секунд. Мне инициативу проявлять и спрашивать «Чо хотел?» смысла нет. Он позвал, его и слово.
– Так что там случилось, Андрей Николаевич?
Ничего себе, а ведь в бумажку не заглядывал. Зубр!
– Где? – включил я дурачка. Для начала немного полезно.
– В общежитии. С вами, – терпеливо объяснил декан.
Даже бровью не шевельнул. Смотрит вроде доброжелательно.
– В воскресенье, Николай Николаевич, в общежитии случилось небольшое застолье. Ничего такого, начало учебы, – поднял я руки. – Понимаю, что немного не по правилам, но было что было. – Ага, кивнул, просто слушает, не собирается рявкнуть и прервать. – Дело молодое, помните, как у Пушкина в эпиграфе к «Онегину»: «и жить торопится, и чувствовать спешит».
– Это Вяземского стихи, – перебил меня декан.
Сработало. Мужик обожает наше все до офигения.
– Я знаю, – согласился я. – Но эпиграф к месту.
– Пушкина любите? – осторожно, будто рыбак поклевку ведет, спросил он.
– Люблю. Не специалист, конечно, всего наизусть не прочитаю, но многое помню.
– И какое же любимое? – не очень доверчиво поинтересовался он.
Есть легенда, что вот так спалился студент у него на экзамене. Заявил, что прямо фанат поэта, а на просьбу почитать что-то начал про лукоморье и сбился почти сразу. Смешная история. Но я не из таких. У меня внук в гимназии Пушкина учил. И я с ним, как же без деда.
– «Сеятель», наверное, – чуть помолчав, выдал я.
– Ну, давайте, – чуть удивленно и нетерпеливо, будто предвкушая что-то, скомандовал он.
– Свободы сеятель пустынный… – начал я вполне бодро, и он чуть прикрыл глаза и повторял беззвучно за мной, шевеля губами.
А я декламировал первую строфу и отчетливо понимал, что от второй я помню только первую строчку – «Паситесь, мирные народы!». А закончить чтение такого стихотворения посередине, скомкав его фразой «ну и так далее», нельзя. К счастью, Николай Николаевич остановил меня почти на финише, на «но потерял я только время».
– Хватит, Панов, спасибо. Потерял время, да… Только не говорите, что оперу любите, а то я заподозрю вас в корыстном умысле.
– Нет, оперу я не очень. Так, по верхам, Верди, Россини, Пуччини. Но «Волшебную флейту» до конца, боюсь, не высижу. Не говоря уж о Вагнере каком-нибудь.
Был у меня печальный опыт. Жена говорила, что я даже подхрапывать начал.
– Да, так что же было в общежитии? – улыбнувшись, вернулся к теме беседы декан.
– А то, что какая-то… нехорошая личность подсыпала мне тарен, у меня на фоне острого отравления возникло помутнение рассудка, и в итоге я попал в больницу.
– Но сейчас все прошло? А то мне из милиции звонят, интересуются.
– Не все, Николай Николаевич. Теперь мне нужна реабилитация, и довольно длительная.
– То есть в колхоз с младшими курсами не поедете?
– И рад бы, но не смогу, Николай Николаевич, – пожал я плечами.
– Ладно, скажите Виктории, чтобы внесла вас в приказ. Справку?..
– Сдал, – кивнул я вставая.
– Ну идите.
Выходя, я услышал, как он повторил вполголоса:
– Но потерял я только время, благие мысли и труды.
Глава 4
Жизнь решила знакомить с окружением студента быстро и интенсивно. Не успел я выйти на улицу, как, чуть взвигнув от резковатой остановки, возле меня тормознула белая «шестерка».
– Андрюша, привет, куда ты пропал? – выбираясь с водительского сиденья, закричала какая-то красотка.
Что делать? Улыбаюсь от уха до уха и иду навстречу. Похоже, специальные навыки парковки для навороченных тачек имеют давние традиции. Девушка мало того что чуть не заехала на тротуар, так еще и дверцу оставила открытой.
А знакомая у Панова о-го-го. Приметная. Блондинка, высокая, стройная, ноги, что называется, от ушей. И короткое белое платье в тон «шестерке» дает возможность всем желающим нижние конечности оценить во всех подробностях. Ну разве что верхние сантиметров десять скрыты от посторонних взглядов. А уж грудь… весьма выдающаяся, кабы не четверочка. Взор приковывает не меньше, чем ноги. Я заглянул в вырез – пропал на целый день. Потом вылез, перекурил и еще разок нырнул… Эх, хороша молодость!
– Привет, – отвечаю я ей и обнимаю. Ненадолго, в щечку чмокнуть, но столкновение ее бюста с моей грудной клеткой продолжает приводить отдельные части организма в восторг.
Поцелуй в щечку девушка быстро переводит в настоящий. В губы. Ой… Я с трудом отстраняюсь. Иначе все, пропал.
– Ты почему в понедельник теннис пропустил? – Красотка, улыбаясь, поправляет пепельный локон. – Ракетка твоя у меня в машине так и лежит. Без тебя скучно было… – Девушка капризно надула пухлые губки.
Теннис? Я, конечно, знаю такой вид спорта, но не более. Не играл никогда. Надо срочно что-то придумать.
– Слушай, засада такая… – Я попытался соорудить обиду со смущением на лице. – Отравился я тут. Не так чтобы сильно, уже иду на поправку…
Красотка хмурится, трогает мое лицо.
– А ты осунулся. Точно все прошло?
Ага. Любой похудеет на аминазине и больничной еде.
– Конечно. Врачи прописали то, се. Иду на поправку. Но недельку-другую без меня поиграй, лады?
– Хорошо. Но ты помнишь, что в эту субботу мы идем к моим родителям знакомиться?
Вот засада!
– Помню, помню. Слушай, я тут записную книжку посеял. Продиктуй еще разок свой домашний.
– Назубок должен помнить!
Девушка улыбается, возвращается в машину за сумочкой. Там в ней начинает копаться. Как обычно бывает у женщины, ничего не находится, и красотка в раздражении вываливает содержимое на сиденье. На
