Шестнадцать способов защиты при осаде - Том Холт
Придвинув к себе табуретку, Нико сел.
– Настолько все плохо, – повторил он.
– Если мы вернемся, – сказал я, – есть хороший шанс, что нас вернут в Город, чтобы укреплять стены. Как только мы окажемся там – не думаю, что у нас будет еще один шанс ускользнуть. Если случится что-то плохое, нас швырнет в эпицентр бури.
Типично для Нико – не спрашивать меня, что именно стоит за словом «плохое». Раз я в том уверен, так оно и есть.
– Я бы предпочел быть скорее Геннеусом, чем Алектусом, – сказал он после мрачных раздумий, продлившихся где-то минуту.
Я улыбнулся. Геннеус, бежавший на одном корабле из горящих руин Моа, заложил краеугольный камень народа робуров. Он бился до самого последнего и даже когда все-таки решил сбежать – нашел время забрать своих стареньких родителей и святыни. Так утверждает миф, и я склонен трактовать его следующим образом: Геннеус выжил только потому, что, задолго до остальных прозрев обреченность Моа, тайком выкопал тоннель для побега, в существование коего не посвящал никого, кроме родных и самых близких друзей. Но это не та версия, которую Нико слышал на коленях у своей бабушки. «Долг», «надежда». Боже ж ты мой.
– Ответил бы ты иначе, – сказал я, – не будь это место настоящей глушью?
Нико ухмыльнулся.
– Возможно. Но это – глушь!
Я вздохнул.
– Никто не хотел строить мост в Байонии, – сказал я, – вполне справедливо. Пойдем домой и наберемся храбрости. Вольно!
Он неопределенно улыбнулся мне, взял свой шлем (очень яркий и блестящий с виду, но я-то знаю – Нико приобрел его из вторых рук у братьев Колиас), отдал честь и убрался восвояси. И чего я искушал его? Хотел, чтобы он одобрил мою идею на самом деле. Нико бы не одобрил, тут и думать нечего. В конце концов, он мой друг – помните, что я говорил о моих друзьях?
Вот еще один пример в руку. Был у меня в детстве лучший друг, Огуз его звали. Он был славным парнем – быстрее всех бегал, бросал дальше всех камни, а в шесть лет ему уже спокойно поручали стричь овцу в одиночку. Его все любили, но почему-то нравилось ему водиться со мной – мелким, неряшливым, ни на что не годным. У меня всегда была склонность к спокойной жизни и избеганию неприятностей, но вот Огуз… он и дня не мог прожить, чтобы не поднять шум. Кроме того, он был, что называется, прирожденный лидер – я многому научился у него в этом отношении. Даже сейчас, когда я не знаю, как заставить людей делать то, что я хочу, я спрашиваю себя – а что бы сделал Огуз?
Ну не важно. Во времена моего детства на участке земли, что когда-то был садом, при доме, давным-давно погоревшем, росла исключительно красивая яблоня. Росла сама по себе. Загвоздка была в том, что участок этот выпадал аккурат на границу между домом отца Огуза и их соседом. Сосед тот был убогий человечишка, и из-за яблок, растущих на дереве, постоянно с отцом Огуза ссорился. В итоге разрешить вопрос о принадлежности яблони попросили сельсовет – и сельсовет, будучи органом власти, принял такое решение, которое никому не понравилось и все только ухудшило: дерево должно быть срублено и сожжено, чтобы предотвратить дальнейшие разногласия. После отец Огуза и сосед снова поссорились из-за того, кто именно будет рубить яблоню, и так простояла она до самого´ плодоносного сезона. Плоды уродились кислее кислого и годились разве что для пирога, но Огуз решил их снять, а уж потом – думать, что с ними делать позже. Он спланировал тщательно скоординированную операцию, в которой, конечно же, участвовал я, несмотря на то что несколько раз твердо сказал ему: «Нет, Огуз, в последнее время у меня было достаточно неприятностей, и я не хочу вставать между твоим стариком и тем ублюдком ни в коем случае». Короче говоря, мы отправились с большой плетеной корзиной его матери грабить яблоню. Я должен был стоять на стреме, пока он лезет наверх и тырит. Мы наполовину заполнили корзину, когда появился злосчастный сосед со своими тремя жутко свирепыми собаками. Огуз мигом слетел с дерева и перемахнул три поля за считаные мгновения – ему даже не понадобилась моя отмашка. А вот я, само собой, угодил аккурат в заросли шиповника и там застрял. Когда выпутался – собаки уже окружили меня, рыча и топорща шерсть. Если б я хоть моргнул – они от меня и клочка не оставили бы. И вот подошел тот сосед, посмотрел на меня как-то странно и свистнул; собаки дали заднюю, хотя им явно хотелось довершить начатое и сделать мир чуточку лучше.
– Ты Орхан? – спросил он меня.
– Он самый.
– Все ищут тебя, сынок. Тебе лучше вернуться домой, прямо сейчас. С твоей сестрой несчастье приключилось.
Я упоминал о своей сестре? Вероятно, нет, так как она не имеет никакого значения для истории; она умерла, когда мне было шесть, – упала со стены и разбила голову, когда я воровал яблоки вместо того, чтобы за ней присматривать. Как бы то ни было, убогий сосед отца Огуза проводил меня до дома; он молчал, пока мы не оказались у самой двери, а прежде чем уйти, посмотрел мне в глаза и сказал:
– Не вини себя, сынок, такое случается.
Позже я узнал, что его младший брат провалился под лед много лет назад, когда они ловили угрей, и он ничем не смог ему помочь.
Враги и друзья, помните?
5
Мы вернулись в Какодемон после семи недель отсутствия. За это время ситуация порядком изменилась.
Я недооценил адмирала Зонараса. Никогда бы не подумал, что ему удастся найти пиратов. Но он это сделал. Он собрал достаточно амуниции, чтобы запустить три из пяти эскадрилий Третьего флота, и направился к Колоннам. Небольшая поправка: не он нашел пиратов, они нашли его. Они, должно быть, собрали все корабли на севере; даже в этом случае Зонарас превосходил их числом вдвое, и его галиоты должны были прорваться сквозь них как
