Лучший друг - Ян Жнівень
Лёша громко рассмеялся и принялся кашлять от застрявшего в легких дыма, все так же давясь смехом. Девушку это сильно возмутило, и она в растерянности раскраснелась. Старший брат смотрел на Егора и на нее так по-отцовски и с любовью, что казалось, будто бы он разбирался между двумя детьми и их глупой ссорой. Когда он отсмеялся, то, наконец, ответил:
– Вы оба невероятно наивны, друзья мои. Ввиду ваших гипертрофированных амбиций, – он ткнул в сторону Маши тлеющей сигаретой, – каждый представляется мне чем-то смешным. Словно вы нарочно закрываете глаза на опасности, что свойственно молодому сердцу и не совсем пытливому уму. Даже ты, братец, вроде и рассудил трезво, но мечешься от одной идеи к другой, что выглядит довольно жалко, – он указал на брата, который весь раскраснелся. – В одной горит какой-то совсем детский энтузиазм и максимализм, а другой боится признать очевидное, что сам мне высказал не так давно. Словно сам не может принимать решения, – он обратился к Егору и уточнил: – Но ведь это не так. Я хочу лишь сказать, что сильно амбициозные люди, которые одержимы какой-то идеей, порой сводят себя в могилу быстрее остальных, а иногда даже других берут с собой. Собственно, из-за ваших качеств – фанатизм и трусость – мы скатились в такую задницу, став безвольным, трусливым и помешанным на каком-то пропагандистском говне народом.
– Ага, трусость, фанатизм и высокомерие, – съязвил Егор, и Лёша согласно кивнул, как бы не скрывая и своего греха.
– Что ты несешь? – разгневалась девушка. – В учебниках черным по белому прописано, что Беларусь всегда была страной цветущей и прекрасной. В ней всегда царил мир. Это из-за какого-то там психа, который за счет своего умения подавил в людях волю бороться, свел нас в могилу, – говорила она, твердо уверенная в своих знаниях.
Лёша снова громко рассмеялся, только к нему присоединился теперь и Егор, стеснительно прокашлявшийся в кулак.
– С чего ты взяла, что это сортирное чтиво, что нам подсовывают шестнадцать лет в школе и универе, является истиной? – совсем перейдя на детский манер, говорил Лёша. – Посмотри вокруг и задай себе вопрос, – может ли в такой стране писаться правда в государственных учебниках? Это все маска, которую они носят вот уже сколько лет. И, как я думаю, в учениках все тоже не особо-то и радужно.
Девушка растерялась и гневно посмотрела на хихикающего Егора, будто бы не желая принимать поражения в поединке еще и с ним. Она стояла посреди комнаты и нервно перебирала пальцами, твердо уверенная в своей правоте, но не знающая, как ее защитить. Нахмурив брови, она в обиде удалилась, прямо перед окном растворившись в какой-то черной сфере. Теперь братья точно понимали, что с ней что-то не так, но также они видели, что девушка высказала ту самую мысль, неловко висевшую между ними – предложение отца было очень заманчивым, а отказаться от него могло позволить разве что очень большое усилие и привычка оставлять себя и окружающих в стабильном расположении духа.
II
Следующую неделю братья провели в университете, забываясь в раздумьях об отце. Повседневную рутину теперь разбавляли только мысли о предложении Уильяма, заставшие их врасплох, да новый интерес Лёши в лице Леры. Он занимался окончанием пятого курса, получением диплома и званием бакалавра, параллельно устраивая пьянки и стараясь выжать последние соки из студенческой жизни и из своих не столь обремененных предприимчивым и инициативным характером друзей. Егор, в перерывах между сном на партах в старых аудиториях, наблюдал за загадочной девушкой с лилово-фиолетовыми волосами. Раньше он ее не примечал, будто бы ее и не было, а теперь везде мерещилась только она. Куда бы младший брат ни пошел, девушка из параллели была с ним, то появляясь по-настоящему, то просто привидевшись в толпе студентов. Девушка будто навсегда стерла из его памяти бывший интерес к Лере. Она просто растворилась и больше не появлялась в его голове.
Мысли о ворвавшейся в дом студентке с окрашенными волосами не давали покоя. Она казалась ему чем-то вроде объекта для исследований. Такими терминами он пытался скрыть отдаленные и приглушенные за годы одиночества чувства, которые сам Егор никак не мог описать, а лишь вскидывал в недоумении брови, когда, в очередной раз увидев ее, чувствовал бешеный ход сердца. И все же ему была чужда вся эта социальная раскрепощенность, которую, казалось бы, в нем должен был открыть университет и студенческая жизнь, которую уже успел познать и прочувствовать старший брат.
Справедливости ради стоит отметить, что и загадочная девушка не обделяла братьев вниманием. То и дело ее беглый и суровый взгляд сверлил им спины, когда по старой, давно отработанной привычке они уходили курить после пар. В университете она часто была рядом, когда братья принимались в спешке обмениваться какими-то идеями и предположениями. Егора совсем не настораживало такое ее отношение, потому что он чувствовал, что хоть кто-то ими интересовался в этом мире, и получался обратный эффект. У него было то самое приятное чувство, когда кто-то натужно хотел узнать о тебе побольше, но стеснялся этого. Старший брат не мог согласиться с ним, потому что заранее понимал – брать ответственность за кого-то, кроме брата, в грядущем, все еще не обдуманном и туманном путешествии он не хотел.
Так, мечась от одних выводов к другим, Егор быстро пришел к закореневшей в нем еще издавна апатии, вызванной этой самой неопределенностью и осознанием своего жалкого положения. Он постоянно не мог держать себя в руках, как только видел ее бледное лицо в толпе, ее большие голубые глаза и пушистые волосы. Бывало, когда он сидел на очередной томной лекции, сон как рукой снимало, и он разваливался на полпарты, негодующе тарабаня пальцами по старой ДСП и нервно закусывая губу, когда в голове всплывали словно поразившие его рациональное мышление ее широкие бедра, чуткий и слегка наглый взгляд, сильные икры, худые руки и сильная шея. От переполняющих его эмоций Егор даже не мог понять, чем увлечь свои руки и тело, от чего, как змея, все время извивался и посматривал на соседа по парте, словно
