XXI век не той эры (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна
Поэтому будем делать что? Правильно, стараться не привлекать к себе внимание и прятаться поглубже. Впрочем, учитывая, что на этих четырёх квадратных метрах особо не спрячешься, нужно просто как можно скорее дать этому их чёрному трибуну то, что ему нужно. И дальше меня либо быстро пристрелят (что, в общем-то, всяко лучше, чем пристальное внимание Ульвара сына Тора), либо оставят в покое (надежда умирает последней).
— Ладно. Я всё поняла. Действительно, сложно поверить в мою неприячастность и безобидность, — я глубоко вздохнула. Молчание здорово тяготило; уж очень мерзкие мысли заползали в мою голову в тишине. — И как нам теперь разбираться в моём состоянии? Хотелось бы поскорее прийти к каким-то результатам. А то, боюсь, ещё одной вспышки раздражения вашего трибуна я просто не выдержу. И вы ещё, чего доброго, пострадаете, — я попыталась весело улыбнуться. Подозреваю, получилось плохо. Но мне действительно не хотелось, чтобы у этого доброго и героического мужчины (я бы на его месте и слово боялась пикнуть, а он вступился за чужую жизнь!) были проблемы.
— Действительно, не будем злить кириоса чёрного трибуна, — Исикава изобразил такую же вымученную улыбку. Взаимопонимание было достигнуто, что не могло не радовать. — Первым делом мы провели всевозможные анализы физического состояния. Вы совершенно здоровы, и никаких инородных включений или новообразований в вашем теле нет, все клетки соответствуют вашему генному коду. Никаких странностей и отклонений в характере развития тканей тоже нет. Единственное, не совсем понятно, как удалось сохранить всё это в настолько хорошем состоянии, если долгое время вы провели в том резервуаре. У нас имеются подобные технологии, но как это делали циаматы, было бы интересно узнать. Но я отвлёкся. Главное, мы не нашли ничего необычного в вашем теле, и, соответственно, остаётся только самый неприятный вариант: разум. Для начала нам придётся поработать над вашей памятью; вы ведь, кажется, упоминали, что последние события как в тумане? На этот счёт не волнуйтесь, гипноз и иные психотехники у нас отработаны великолепно, а препараты, принимаемые под строгим контролем, не причинят вреда вашему организму.
— А если это не поможет? — мрачно уточнила я, решив сразу подготовиться к худшему.
— Тогда придётся заглядывать глубже, — пожал плечами мужчина. — Да вы не волнуйтесь, вам это ничем не грозит.
— Подозреваю, мне совершенно не понравится то, что я вспомню, — не удержалась я от печального вздоха. С оптимизмом смотреть в будущее всё никак не получалось, и мысль, что лучше бы мне было не просыпаться, настойчиво свербела в мозгу. — Давайте уже начнём, ладно? Мне и так страшно и тошно, а дальше лучше не будет.
Исикава, одарив меня долгим внимательным взглядом, слегка склонил голову. Больше это было похоже не на утвердительный кивок, а на обозначение уважительного поклона.
— Позвольте вашу руку, — проговорил он, вставая с койки. Я поднялась вслед за ним, протягивая ладонь, но мужчина аккуратно прихватил меня за локоть и отодвинул к самому выходу. Дверь, впрочем, не открылась; кажется, кроме этой каморки мне ничего показывать не собирались.
Зато обстановка начала быстро меняться. Койка втянулась в стену, вместо неё из пола выдвинулся странный гибрид зубоврачебного и гинекологического кресла. Когда я рассмотрела скобы креплений на подлокотниках, подпорках для ног и где-то в области шеи, мне категорически расхотелось продолжать этот эксперимент. Но снисхождения ждать не приходилось, и оставалось только надеяться на порядочность доктора, что он не обманул меня с программой дальнейших исследований. И я ему верила. Конечно, всё произошедшее могло быть отрежиссированным спектаклем, но зачем? В это кресло меня можно было запихнуть и без добровольного согласия; не для красоты же там кандалы приделаны.
Когда кресло обросло непонятными матовыми белыми пирамидками и хрустального вида сферами с клубящейся внутри мутью, я держалась нормально, а вот когда из пола выдвинулись два белых толстых щупальца, похожих на шланг от душа, с трёхпалыми манипуляторами на концах, у меня затряслись коленки.
Но тем не менее я заставила себя держаться в вертикальном положении, и когда Исикава потянул меня к пыточному приспособлению, покорно повиновалась.
— Присаживайтесь, кириа.
— Называйте меня Ольга, ладно? — со вздохом попросила я. Во-первых, этот мужчина был раза в два меня старше, а, во-вторых… я всегда любила своё имя, так почему не послушать перед смертью хоть что-то приятное?
— Хорошо, — с лёгким удивлением согласился японец. Кажется, у этой нации обращение по имени означает определённую степень близости, едва ли не дружбу. Или я путаю?
Какая всё-таки каша в голове! Некоторые вещи помнятся отлично, а некоторые расплываются, причём вне зависимости от важности. Может, это связано с тем, когда то или иное знание было почерпнуто? Поздние, как и воспоминания, подёрнуты дымкой, а ранние ясно видны? Ладно, мне же обещали вернуть память. Надеюсь, в этих воспоминаниях будет хоть что-то светлое, а не только откровенные гадости, которые предчувствует мой детектор неприятностей, расположенный пониже спины.
При помощи Исикавы я устроилась в кресле. Оно оказалось неожиданно удобным, само подстроилось под все выпуклости и вогнутости организма. Я наконец-то вспомнила и оценила по достоинству ещё одно благодеяние доктора: предоставленную мне длинную свободную робу из какой-то плотной немнущейся белой ткани, на ощупь похожей на чистый лён. Предоставленная возможность прикрыть наготу грела душу. Представляю, что было бы со мной, окажись я в этом кресле в том виде, в каком очнулась! Психологический комфорт штука такая; понимаю же, что защитить меня эта роба ни от чего не сможет, но всё равно чувствую себя уверенней и спокойней.
— Это чтобы вы не выпали и не навредили себе, — пояснил доктор, закрывая фиксирующие браслеты. Они обхватывали конечности плотно, но дискомфорта не доставляли. — Мы погрузим вас в состояние, близкое к сомнамбулическому, и возможны какие-нибудь рефлекторные неконтролируемые жесты. Или, чего доброго, вы выпадете из кресла, прерывая контакт, а это очень опасно. Так, позвольте, — он аккуратно приподнял мою голову с подголовника, собрал волосы наверх и закрепил на горле ещё одну фиксирующую конструкцию, напоминающую широкий шейный корсет. Плотно облегая с боков и под ушами, он совершенно не давил на горло и позволял свободно дышать. — Для той же цели, — пояснил Исикава с извиняющейся улыбкой. — Головой вертеть тоже очень опасно.
После этого на голову мою была надета… корона? Диадема? На прибор эта ажурная вещь не походила совершенно. Широкий резной обруч из очень похожего на серебро материала плотно обхватил голову, но тоже совсем не мешал.
— Понимаю, что это трудно, но постарайтесь расслабиться, будет легче. Хотя бы поначалу, — он тепло улыбнулся и ободряюще сжал мне плечо. Или он гениальный психолог и актёр, или действительно за меня переживал. Я предпочла поверить во второе, и даже сумела улыбнуться в ответ и выдавить:
— Постараюсь.
— Всё будет хорошо, Ольга. Всё под контролем.
И он вышел, оставляя меня в одиночестве. А потом навалилась темнота.
Гулкая, жадная, голодная, она кружила вокруг, выбирая место для удара. Я кричала, звала на помощь, но никто не приходил; только темнота омывала руки и заглядывала в рот. Она казалась кошкой, играющей с полудохлой мышью, которой была я.
Потом из темноты посыпались образы. Стремительно пролетела передо мной вся недлинная жизнь: детство, школа, институт, первая работа, вторая работа, третья, смерть мамы, и опять работа. Бесконечные разъезды, притупившие боль потери и вернувшие вкус к жизни. Лица немного повзрослевших, но почти не изменившихся однокурсников — десять лет выпуска. Предложенная кем-то идея отдохнуть на природе, в пещере возле города.
Та самая пещера; сырая, гулкая, холодная и тесная. Парни дурачились, рассказывали страшилки, пытались пугать девчонок, и у них это неплохо получалось. Потом Вася Шаврин, наш бывший староста, серьёзный молодой мужчина в строгих очках, пожалев запуганных нас, показал всем карту пещеры. Там при всём желании было негде теряться, цепочка из трёх пещер мал мала меньше заканчивалась глухим крошечным лазом, и всё это было истоптано и исхожено вдоль и поперёк сотнями любителей острых ощущений.
