Станислав Травкин - Последние судьи. Сильнее льва и слаще меда. Книга первая
Весь вечер Катарина не сводила с меня глаз и не оставляла ни на минуту. Когда рядом появлялась Анна, глаза моей спутницы вспыхивали огнем ревности, для которой сестра Марии, надо сказать, больше не давала никакого повода.
— Пойдем на воздух, детка, — предложил я Катарине, и она с радостью согласилась, как соглашается человек, готовый ухватиться за любую возможность побыть наедине с тем, кого любит. Когда дверь пристройки захлопнулась за нами, я взял девушку за плечи и посмотрел ей в глаза.
— Катарина, детка…
— Что?
— Скажи мне правду…
— Конечно, скажу, но… о чем?
— Ты меня ревнуешь?
Катарина покраснела и потупила взгляд в пол.
— Ну да, ревную… — через силу выдавила она и тут же заговорила быстро и сбивчиво: — Я не хотела, чтобы ты заметил. Ну, зачем тебе думать… Мало ли какие глупости. Извини меня, ладно? Я больше не буду, — последняя часть фразы прозвучала как-то совсем по-детски.
— Что ты, маленькая, какие же это глупости. Лишь в сердцах равнодушных нет ревности, а разве может быть равнодушным тот, кто любит. Думаешь, я не ревновал бы тебя? Подожди, случая пока не представилось… — улыбнулся я.
Катарина засияла, как золотая монета в лучах солнца: — И не думай даже, я и повода не дам никакого, самого маленького не дам… правда-правда! А если, как я, будешь ревновать без причины, так дай мне знать, намекни только. Все сделаю, чтобы сердце твое успокоить!
— Радость ты моя… — обнял я Катарину, — ты главное не устань его успокаивать. Оно ведь, как ребенок, глупое.
— Столько буду ему объяснять, — девушка коснулась рукой моей груди в области сердца, — сколько потребуется. И даже больше.
— Спасибо маленькая. А к этой дурре, Анне, забудь меня ревновать. Ласки всех девушек мира не стоят и тени твоей улыбки. Даже не сомневайся, детка, я никогда тебя не обманывал… и не обману.
На глазах Катарины блеснули слёзы, она обхватила мой торс и обняла так крепко, что у меня затрещали ребра.
Глава 9
Всё утро следующего дня освобожденный нами Алмас помогал по хозяйству и вел себя вполне адекватно, не проявляя никаких признаков одержимости. К обеду в храм вернулись ещё двое выживших, те, что отправились за продуктами. Молодые, худощавые ровесники Ираса с внимательными испуганными глазами. Мне они почему-то представлялись совершенно другими.
— Ивар, Езот, — представились ребята.
— Марко, — сказал я в ответ и пожал им руки.
— Воевали? — поинтересовался я.
— Да куда там, — отмахнулся Езот, — только школу закончили и тут такое.
— Нашли еду?
Ивар похлопал рукой по своему заплечному мешку: — Немного нашли там, где рынок был, но не густо. Что испортилось, что собаки сожрали.
— Сами целы и то ладно, — отец Михаил обнял ребят. — Что ж вы задержались так?
— Видите ли, какое дело… — начал Ирас, — вокруг рынка людоедами всё кишит.
— Людоедами? — удивилась Катарина.
— Ну, собаками, — пояснил Езот, — они стаями штук по тридцать бегают. Вот и загнали нас в угол. Пришлось ночь провести на водокачке.
— А демоны? Демонов видели? — вмешалась в разговор Мария. Парни отрицательно покачали головами.
— Эх… — вздохнул Ирас, — логово бы их найти, что ли, да самим напасть, как думаешь, Марко?
— Думаю, что не стоит вам нападать, даже если найдете их логово. Кто знает, сколько их и как они вооружены, а у вас две девушки на руках.
— Научите их для начала стрелять, а потом уже планы стройте, — проворчала Катарина.
— Наши гости все верно говорят, — поддержал нас священник, — мы ведь ребятки не в войну играем… Жизни на кону стоят.
Никто из молодых не стал возражать, и вся компания выживших скрылась за дверью церковной пристройки. Мы с Катариной остались вдвоем.
— Что делать дальше будем, Марко? — девушка внимательно посмотрела мне в глаза. Белые хлопья снега диадемой покрывали её черные, как воронье крыло, волосы и таяли на смуглом лице, превращаясь в прозрачные бриллиантовые капли.
— Как и планировали, поедем на юг, — я задумался, — впрочем, если хочешь, задержимся тут на некоторое время. Тебе решать.
Катарина поспешно пожала плечами, и щеки её порозовели.
— Не знаю даже…
— Не смущайся, — улыбнулся я, — говори, давай, как хочешь, погостим или рванем?
— Рванем! — выпалила девушка и ещё сильнее покраснела.
Я не смог удержаться от смеха:
— Ну вот и решили, значит, завтра дальше отправимся. В конце концов, имеем же мы право побыть наедине, тем более, когда вокруг апокалипсис?
— Имеем, ещё как имеем, — Катарина улыбнулась, и, взявшись за руки, мы пошли внутрь.
Первое время Ивар с Езотом поглядывали на Алмаса с опаской, но скоро и они поняли, что парень исцелился. Алмас охотно делился историями из своей жизни и даже смеялся вместе со всеми. Лишь когда кто-то из присутствующих, забыв о тактичности, спрашивал парня о событиях последней недели, он как-то сразу грустнел и, виновато улыбаясь, прятал глаза.
— Я всё помню, это ужасно, — повторял он, как заведенный, и старался сменить тему разговора, что, впрочем, удавалось ему довольно легко.
— Ребята тут в город завтра собираются, — обратился к нам отец Дмитрий, — вот спрашивали, не составите ли вы им компанию?
— Рады бы составить, но завтра мы отправляемся в путь.
— Жалко, что так рано уезжаете, — вздохнул священник, — может, ещё пару дней, а?
— Нет, — вздохнул я, — поедем. В гостях, как известно, хорошо, а дома лучше.
— А где он, ваш дом?
— Сам знаешь, где он, наш настоящий дом, — я улыбнулся и указал на небо.
— Мы туда, конечно, не торопимся, но и прятаться нам не пристало. Священник понимающе посмотрел на меня и похлопал по плечу.
— Завтра так завтра, дожить бы ещё до него…
— Доживём, что может за ночь случиться? — голос Ивара был полон юношеской уверенности.
Езот сразу же поддержал друга:
— А если нападут, как в прошлый раз, то снова ничего им не обломится.
— Дай Бог, конечно, но не будем расслабляться, всякое ведь может случиться, — предостерег ребят отец Дмитрий.
Священник как в воду глядел. Тёплая урская ночь принесла на своих бесшумных крыльях беду — пропал Алмас, а вместе с ним и ружье отца Дмитрия. Однако поиски длились недолго, едва переступив порог убежища, мы увидели темный силуэт у церковной ограды.
— Алмас, зачем ты вышел за ограду, вернись, — кричал священник.
— Алмас, вернись, — вторили ему ребята, но парень никак не реагировал на их крики.
Надо было что-то предпринимать, и я решил сделать шаг навстречу. Не то чтобы я собирался уговаривать его вернуться, задумай он уйти, или убеждать отказаться от своего решения, если бы он решил покончить с собой, просто единственным способом всё выяснить — было подойти к Алмасу и спросить его лично, что я и сделал.
— Стой! Куда? — ребята вцепились мне в рукава, пытаясь удержать, но я оттолкнул их и переступил порог церковной пристройки. Алмас стоял за оградой, возле самых ворот, услышав шаги, парень поднял голову.
— Привет… — сказал он голосом вчерашнего демона и грустно улыбнулся.
— Ты тот, кто указывает путь, — выдохнул я.
— Да, Марко, да. Только теперь я не один. Вы, ребята, забыли кое-что: когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит. Тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И придя, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. — Тот, кто указывает путь, тяжело вздохнул: — Называешь себя мечом Божьим, а Писания не помнишь.
— К чему же теперь ты намерен принуждать этого несчастного?
— Я? Принуждать? Ты же знаешь, как меня зовут, Марко! Неужели ты ничего не понял?! Этот человек давно уже мой. Парнишка всё помнит, в этом его беда, а я указал ему путь… Его единственный путь. Смотри же, выхожу из него! — Порыв ветра бросил мне в лицо горсть снега.
Алмас опустил ружье и виновато улыбнулся. Демон, и правда, вышел из него сам.
— Эй, ты как? — нарушила тишину Катарина. Парень пожал плечами: — Плохо.
— Давай-ка, отдай моё ружье и пошли внутрь, — священник протянул руку, но молодой человек сделал шаг назад и направил оружие на отца Дмитрия:
— Не подходите!
— Не дури, Алмас, — я нащупал рукоять вальтера в кармане, но парень не собирался стрелять, по крайней мере, в нас. Ствол охотничьего ружья уперся ему в подбородок, а большой палец лег на спусковой крючок.
— Я всё помню! — из глаз парня текли слезы, — я всё помню. Нет мне прощения, и выбора у меня тоже нет… БАМ! Тело Алмаса, как тряпичная кукла, рухнуло на утоптанный снег.
Отец Дмитрий сел на землю рядом с трупом, взял его за руку и заплакал.
