Ханну Райаниеми - Фрактальный принц
Но только не сейчас: центральная каюта корабля закрыта для ее спайм-взгляда. Пока Пеллегрини развлекается там с вором, ее, словно дух предков, изгнали оттуда. Хорошо хоть дремотное спокойствие спаймскейпа немного смягчает негодование.
— Не волнуйся, — утешает «Перхонен». — Насколько я могу судить, они все это время заняты разговорами.
— Я даже знать об этом не хочу, — отвечает Миели. — Она сказала, что-то должно произойти.
Миели запрашивает информацию у гоголов сенсорной системы, чье бесплотное существование посвящено наблюдению за работой корабельных визуализаторов, нейтринных детекторов и прочих приборов. «Перхонен» находится на одной из малых веток Магистрали, спроектированных Соборностью для передачи потоков мыслевихрей. За исключением редких древних маршрутизаторов зоку, оставшихся после Протокольной войны, и стремительных мыслевихрей на миллионы километров вокруг ничего нет.
Но для полной уверенности Миели приказывает кораблю активировать скрытую в оболочке технологию Соборности. «Перхонен», как и сама Миели, представляет собой сложнейший сплав техники Оорта и Соборности, прошедший обновление на Венере: секретное оружие, квантовая броня, виры, гоголы и антиматерия заключены в интеллектуальном коралле, словно насекомые в янтаре.
— Вот что мне интересно, — произносит «Перхонен». Ее голос заметно изменился, теперь он звучит не из бабочки-аватара, а отовсюду, даже из самой Миели. — Ты собираешься рассказать ему о том, что отдала Пеллегрини гогола?
— Нет, — говорит Миели.
— Мне кажется, это помогло бы ему. Он не может понять тебя по-настоящему.
— Это его проблема, — отвечает Миели.
Среди звезд, в своем корабле, в своей песне, она чувствует себя в безопасности. Ей хочется забыть о воре, о Пеллегрини, о войнах, богах и поисках. Может быть, она сумела бы забыть и о Сюдян. Зачем кораблю нужно все портить?
— Я подумала о том, — продолжает «Перхонен», — что он мог бы нам помочь. Ему ведь тоже не терпится получить свободу. Если ты скажешь ему правду…
— Я не хочу об этом говорить, — заявляет Миели.
— Неужели ты не видишь, что делает с тобой Пеллегрини? Сплошные обещания, клятвы, зависимость. К чему это нас привело? Почему мы должны…
— Хватит, — прерывает ее Миели. — У тебя нет права сомневаться в ее словах. Я ее слуга и не желаю быть предателем. Не заставляй меня жалеть о том, что я тебя создала. — Теперь, когда ее не успокаивают медитация и сияние свечей, гневные слова легко слетают с губ. — Я не твое дитя, я твой создатель. Ты не представляешь себе…
И вдруг налетает нейтринный поток, легкий, словно дуновение ветра. Очень странно.
Миели замолкает. Корабль не отвечает. Спаймскейп спокоен.
Миели снова сканирует небо. Синтбиотические семена, оболочки мыслевихрей, и очень далеко, на главной артерии Магистрали, одинокий районСоборности. Тем не менее по коже пробегают мурашки.
Может, мне стоит извиниться,думает она.
«Перхонен» изо всех сил старается о ней заботиться. Она пыталась это делать с того самого дня, как ее дух вышел из небытия…
Яркий луч молнией разделяет спаймскейп надвое. Изображение меркнет.
Миели рывком возвращается в свое тело. «Перхонен» вокруг нее гудит, словно колокол. Из неровной пробоины в корпусе заглядывают тьма и звезды. Воздух с шумом вырывается наружу.
В центре каюты пляшет ослепительно-белая точка. Лучи разлетаются от нее во всех направлениях, как от обезумевшего маяка. Деревца-бонсаи рядом с Миели охватывает пламя.
Никогда не возноси молитвы Человеку Тьмы,проносится в голове Миели.
От воспоминаний об аресте удается избавиться с большим трудом.
Во рту привкус крови. Я прикусил язык, и это причиняет боль. Но вкус неудачи еще хуже. Я сплевываю. Капли слюны и крови рассыпаются передо мной цепочкой белых и темно-красных жемчужин.
Опасно было вести с Пеллегрини такую игру. Азарт игрока. В теле Миели, как и в прошлый раз, была она сама. Гоголы Соборности неловко чувствуют себя во плоти, их нетрудно узнать и нетрудно ими манипулировать, какими бы богоподобными они ни выглядели в вире. Она дала мне как раз то, что было необходимо. Дверь во дворце памяти открыта. Я помню Землю. Я помню принца в аль-Джанна. [14]И, несмотря на боль, в моей голове складывается план.
И в этот момент в лицо мне ударяет алмазный полицейский.
Миели еще держит в руках сосуд с чаем, когда на нее попадает луч. Жидкость мгновенно выкипает, а колба лопается с жалобным стоном, который заглушает рев воздуха. После холода спаймскейпа жар в первое мгновение кажется даже приятным. Затем он обрушивается на нее, словно самый жестокий лёюлю [15]в оортианской сауне.
Метамозг реагирует мгновенно. Подкожная броня из интеллектуальной материи активизируется. Ожоги третьей степени остаются только в статистике повреждений. Система ускорения времени превращает мир в слайд-шоу застывших снимков.
В боевой сосредоточенности мир всегда подчиняется логике.
Включить увеличение.
В центре ослепительной белизны обнаруживается устройство длиной меньше миллиметра: гладкий предмет, похожий на кинжал, с узкими лепестками, торчащими из рукоятки. Вокруг тонкого, словно игла, кончика выгравированы лица. Продукт Соборности…
Кинжал-цветок продолжает двигаться. Даже в ускоренном времени среди бабочек-аватаров «Перхонен» он похож на осу, совершающую свой убийственный танец. Мелькающий луч создает стробоскопический эффект, он мечется по стенам каюты, оставляя за собой раскаленные шрамы. Луч поворачивается в сторону Миели.
«Перхонен» набрасывает на него сферу из ку-точек и повышает уровень энергии, связывающей искусственные атомы. Зеркальная сфера прыгает по каюте и начинает светиться.
Лазеры,мысленно обращается Миели к кораблю, одновременно настраивая собственное оружие. Приготовься вышвырнуть его и сжечь.Она занимает позицию между летающим кинжалом и вором, неподвижно висящим в воздухе с закрытыми глазами. Для его безопасности она воздвигает еще один барьер из ку-точек.
Гоголы-стратеги передают результаты анализа в ее метамозг. Луч устройства производит сканирование,как Врата Царства зоку, он собирает информацию, но уничтожает источник, а данные куда-то передает. Область высокой температуры определяет ширину энергетической зоны.
Уничтожить его, и пусть боги сами разбираются.
— Миели, — окликает ее корабль. — Он не…
Ку-сфера лопается. Кинжал пулей несется навстречу Миели. Она стреляет из гостгана, выпуская густое облако наноракет, но понимает, что опоздала. Устройство светящейся змеей лавирует между микроскопическими зарядами.
Сканирующий луч когтем скребет по телу Миели. Обезумевшая броня переходит к активным контрмерам. Кожа выбрасывает крошечные фейерверки, но это не помогает. Внутренности кипят и разрываются — натиск давления и высокой температуры чередуется с периодами восстановления— а луч поднимается к голове и мечется из стороны в сторону, сопровождаемый стаккато рапортов о полученных повреждениях.
Она ожидала холодного отчуждения в этой битве, осознания того, что после ее смерти останется другая Миели. Но вместо этого непреодолимый страх сковывает ее мысли, несмотря на боевую сосредоточенность.
И она не сопротивляется.
Кинжал из бездны изменяет направление: лишь слегка задев ее щеку, он перемещается к беспомощному вору. Процессор Нэша, содержащийся в метамозге, выдает три возможных варианта, но ни один из них не годится.
Миели игнорирует рекомендации и освобождает вора от оков.
Перед ударом алмазного снаряда я едва успеваю моргнуть, как вдруг превращаюсь в бога. В не слишком могущественного бога, но все же я сознаю особенности оболочки из интеллектуальной материи, которая изображает человеческое тело, и свойства районногокомпьютера, встроенного в мозг.
Я только во второй раз получаю доступ к управлению им. В первый же момент меня поражают хитросплетения синтбиотических клеток вокруг алмазной основы, мощность термоядерного источника энергии в основании позвоночника и превосходные эмиттеры ку-частиц. Могучий мозг приводит меня в недоумение — мое собственное сознание в его сложнейшем лабиринте кажется невероятно малым, и какое-то время я просто брожу по его коридорам холодной логики и размышляю. План, который Пеллегрини невольно подсказала мне, тоже здесь, в виде мозаики, сложенной из взаимосвязанных фрагментов. Я изучаю его со всех сторон и даже что-то напеваю. Чего-то не хватает.
И тогда я слышу голос камня зоку, чувствительного к любым мыслям и потребностям. Я выражаю ему свое пожелание, и он превращается в недостающую часть, завершающую мозаику. Что-то подсказывает мне, что это неправильно, что я должен ощущать свою вину, но какой вред может быть от подобной красоты?
